Утро

Не успев допить чашку, Сережа узнал, что человек в меховой шапке, едва проступавший смутными контурами на фотографии, висевшей на стене, - это отец Ирины и муж Софьи Степановны, кочегар буксира, погибший под Сталинградом; узнал и сколько пенсии она получает за мужа, и каким образом они с дочерью оказались под Москвой, и что двое мужчин в морской форме это братья ее мужа, и что вообще вся семья Сумароковых происходит из волжского прибрежного села Сумарокова, где все жители испокон веков были рыбаки или служили во флоте.

– А кто это? Кудрявый вот этот?
– спросил Сережа, сосредоточенно постукивая по краю блюдца, чтобы стряхнуть с ложечки не хотевшие отлипать косточки.

– Это Сушкин, Вася, - с удовольствием пояснила Софья Степановна, дружок Ирины. Вася хороший. У них, можно сказать, с детства дружба эта. В деревне соседи были. А как разъехались, она ему книжки посылает, разные программы достает, по которым он учится, а видеться редко приходится. Только теперь она в рейс пойдет, так увидятся. Там ихнему пароходу стоянка, недалеко от Сумарокова, километра два всего.

– Ах, вот как?.. Всего два километра?
– с выражением приятного удивления спросил Сережа, чувствуя, что все кругом потемнело и даже губы у него точно на сильном морозе шевелятся неуклюже.

– И двух, пожалуй, не будет, - в тон ему ободряюще подтвердила Софья Степановна.

– Ну, это, можно сказать, рядом, - пробормотал Сережа и вдруг совершенно неестественным и показавшимся ему самому необыкновенно противным голосом выговорил: - Жених, значит?

– Жени-их?
– с видимым удовольствием произнося это слово, переспросила Софья Степановна и с легкой грустью улыбнулась.
– Да разве же теперь женихи бывают?.. Это раньше бывало: раз ты жених...
– она осторожно подняла ладонь над столом, точно готовясь накрыть муху, - то уж жених.
– Она мягко, но проворно прикрыла ладонью воображаемую муху, но почти сейчас же разжала ладонь и сурово-деловито добавила: - Хотя, сказать вам по правде, и раньше-то тоже не особенно... Вообще тут дело щекотливое настолько, что у родной дочки и то не разберешь.

Слышно было, как в сенях стукнула дверь и женский голос окликнул хозяйку.

Софья Степановна вышла навстречу пришедшей, и пока они оживленно переговаривались на кухне, опять насчет плиты, дыма и "толстой рожи", Сережа не отрываясь смотрел прямо перед собой, на то место стены, где висела, среди других, прежде им незамеченная, а теперь ставшая такой важной, прямо-таки единственной карточкой на всей стене, фотография Васи Сушкина.

Курчавенький. Такие девушкам нравятся. Наверное, гармонист. И глаза томные. Смазливый паренек, ничего не скажешь. А взять бы за шиворот да встряхнуть покрепче, пожалуй, и захнычет...

На кухне стали разговаривать преувеличенно громко, очевидно, так, чтобы ему было слышно.

– Ах нет, это мне неловко, до того неловко!..
– неестественно громко говорил незнакомый женский голос.

Снимая на ходу с вешалки свое пальто, Сережа заглянул в кухню.

– Ох, не могу, стыдно. Честное слово, неловко, - щекотливым голосом вскрикнула женщина и даже сделала стыдливое движение прикрыть руками лицо.

Глядя на нее, Сережа и сам почувствовал себя не совсем ловко, точно застал ее врасплох, не совсем одетой. Однако едва он попятился к двери, как женщина, оказавшаяся соседкой Сумароковых, поборола свою неловкость и, виновато улыбаясь, попросила его, если можно, только на одну минуточку заглянуть, посмотреть, почему у них плохо топится печка. Ей так неудобно его просить, но только на минуточку, чтоб он определил, в чем дело, раз он такой замечательный специалист, а если не специалист, то лучше всякого специалиста все понимает...

– Ну, где там у вас?
– хмуро спросил Сережа, чтоб только больше не слушать, до чего ей неловко.

Провозившись больше часу, работая без всякого удовольствия, но с обычной своей добросовестностью не по отношению к женщине, которая его раздражала, а к самой работе, он наскоро помылся, отмалчиваясь в ответ на изъявления благодарности, и, заглянув на минуту к Софье Степановне, чтобы в последний раз спросить про Ирину, пошел обратно на станцию. Ирина так и не приехала. К началу спектакля он уже опоздал почти наверняка, но это его не беспокоило нисколько, потому что идти один в оперетту он и не собирался.

Было еще совсем светло, только солнце ушло, лужи не сверкали, и все стало похолоднее и поскучнее вокруг.

Выйдя на последнюю просеку, перед станцией, он услышал позади топот бегущих ног. Его догонял парнишка в кепке с пуговкой.

– Ну, давай, - сказал он, тяжело дыша и улыбаясь в предвкушении удовольствия.

– Тебе чего?
– удивился Сережа.

– Ишь ты!
– сказал мальчик.
– А покачаться кто обещался?.. Вот тут вот, - он повелительно показал на толстый сук, тот самый, на котором Сережа в приливе своей давишней глупой радости раскачивался, как на турнике.

Мальчик немножко посторонился и, приготовляясь смотреть без помехи, торопливо дважды потянул в себя носом, скривил его до невозможности сперва в одну, потом в другую сторону и с ожиданием уставился на Сережу.

Сережа с хмурым, недовольным лицом оглянулся, потом нехотя подпрыгнул и сильными махами раскачался.

– Ну, хватит, что ли?
– деловито спросил он, когда ноги у него взлетели выше головы.

– Еще!
– испуганно-восторженно крикнул мальчишка, и Сережа раскачнулся еще три раза и соскочил.

– Их ты... молодца!
– сказал мальчик, одобрительно ухмыляясь.
– Здоров закидываться!

Сережа кивнул ему на прощание и побежал к платформе, так как из редкого дачного леса уже слышался нарастающий гул быстро приближающейся электрички.

В вестибюле театра оперетты, где всего несколько минут назад толпились люди, неторопливо вливаясь в широко открытые двери ярко освещенного зрительного зала, теперь было тихо и безлюдно. Сквозь плотно притворенные двери глухо доносилась веселая музыка.

Спешить было уже решительно некуда, и Сережа, сдав свое пальто в гардероб, стал медленно подниматься, неслышно ступая по красной дорожке лестницы, мимо больших зеркал, в которых отражалась его одинокая и весьма непарадно одетая фигура.

Слушать оперетту ему ни капельки не хотелось. Зачем же он все-таки сюда пришел? Может быть, его тянуло сюда желание увидеть те два кресла во втором ярусе, где они могли бы сегодня рядом просидеть весь вечер? Он и сам не знал.

– Опоздали, - неодобрительно сказала билетерша, стоявшая спиной к закрытой двери, видимо, ожидая, что он начнет ее упрашивать пропустить, и готовившаяся ему в этом отказать.

Сережа махнул рукой и подошел к буфету. Буфетчица отложила книгу, которую читала, молча подала ему два бутерброда с колбасой, бросила деньги на тарелочку и снова уткнулась в книжку.

Надкусив бутерброд, Сережа сел на стул и начал жевать, глядя себе под ноги.

Билетерша, с удивлением наблюдавшая за ним и заметившая, что в отличие от всех опаздывающих он не торопится, не рвется поскорей в зал, подошла к нему поближе и полудружелюбно спросила:

– Вы что же? Ужинать сюда пришли?.. А это вам не интересно?
– Она указала на зрительный зал.