Уважительность
Шрифт:
Офицер был спокоен, ныряя глубже, он ждал. И вот, погас первый прожектор, затем второй, замолчал один пулемёт.
О лихом командире разведроты не зря ходили легенды. Перед каждым заданием Виталий мог часами сидеть перед картой и думать, думать, как обойтись без крови своих солдат. Он не любил фразу "малой кровью". Кровь - это уже немало, потому без неё, если это возможно.
Вот и сейчас, заранее занявшие позиции на нашем берегу снайперы, целясь по вспышкам, спокойно и методично выбивали всё, что имело неосторожность светить либо стрелять. И в это же время, капитан был уверен,
Его тройка отвлекала на себя внимание, а вторая - уже через несколько минут перережет глотки тем, кто затаился в доте.
Слева разгорелась бешеная перестрелка с обеих берегов. Виталий усмехнулся - второй взвод включился, как часы. Теперь всё внимание противника переключилось туда. Выбравшись на берег, капитан быстро посмотрел по сторонам: оба разведчика были на месте.
"Все живы, уже хорошо".
Иван, приложив руки ко рту, заухал, как филин. Из дота ухнуло в ответ.
– Связь мне, быстро, - прошептал офицер.
* *
– Разрешите, - радист вбежал в штаб.
– Ну, говори, - комдив с заместителем выжидающе посмотрели на солдата.
– Пришло сообщение от разведгруппы. "Потерь нет, Готовы. Леший".
– Ну, сукин сын, получилось всё-таки, - усмехнулся генерал, - Сергеич, готовь наградные, на всех.
* *
Апрель 45-го. Берлин.
Земля вздыбилась. Осколки и пули сыпались, как горох из мешка, прощупывая смертоносным металлом каждый метр земли. Дым от снарядов и пыль в несколько минут накрывали всё вокруг.
Капитан и сержант с трудом добрались до будки и вбежали через сорванную дверь внутрь. Здесь было полно его солдат: спасались от губительного огня.
– Командир, тут место гиблое, - прошептал Иван, - если угодит снаряд, получится один на всех каменный гроб.
– Сам вижу, - кивнул Виталий, - что-то нерадостно нас здесь встречают, а, бойцы!
– Ну так, товарищ капитан, - с достоинством ответил старшина с рядом нашивок за ранения, - что нас с радостью встречать, знают - будем их е***.
Громкий хохот на несколько секунд заглушил звуки выстрелов и разрывов.
– Так, мужики, - офицер посерьёзнел, - отсюда надо выбираться, не дай Бог, накроет, останемся здесь, и победы не увидим.
– Подъём, бедолаги, хорош курить, - старшина взял в руки автомат, - командуйте, товарищ капитан.
Огонь был не просто плотным, а сплошным, стреляло всё. Из замурованных окон, бойниц, врытых самоходок, из воронок и наспех прорытых окопов летели тысячи смертоносных жал. Остатки некогда непобедимой армии сражались с самоубийственным отчаяньем, словно надеясь на какое-то чудо, которое произойдёт, если они смогут продержаться ещё несколько дней.
Но вместо этого артиллерия обрушивала на их головы десятки тонн снарядов, методично уничтожая всё, что могло послужить даже крохотным участком обороны.
Улицы и площади были густо покрыты ямами, разбитыми зенитками, пушками, танками и телами убитых.
Все понимали, что победа, вот она, рядом, в паре километров. Она изредка проявлялась сквозь клубы дыма огромным куполом, вернее, каркасом этого купола. Знаменитое на весь мир здание называли рейхстаг, но для тысяч
солдат и офицеров, измотанных войной, это был дом Победы, это был символ мира, символ начала новой жизни.– Командир, впереди пулемёт, метров сто до него.
– шепнул Иван.
– Вижу, - Виталий выплюнул попавший в рот кусочек камня, - рассредоточиться!
Бойцы разведроты растворились среди подбитой техники и вывороченных глыб.
Лёжа на спине за метровым каменным обломком, бывшим когда-то стеной, и осматривая в бинокль здание справа, Виталий мысленно перекрестился и прошептал:
– А здесь ни земли, ни воды...
– Что, командир?
– Иван повернулся к ротному.
Из раскуроченного окна дома метрах в двадцати показался ствол автомата.
– Я говорю, ни зем...- капитан резко вскочил и накрыл собой бойца.
Щелчок выстрела растворился в непрекращающемся грохоте боя.
– Мужики, ротного ранили!
– Уносите командира, санитаров сюда!
Это уже кричал старшина.
Как самую большую ценность, бойцы на руках унесли истекающего кровью офицера в подвал и бережно уложили на тут же снятые себя телогрейки.
– Командир, командир, - Иван, не скрывая слёз, стоял на коленях перед Виталием, - ты чего это собрался делать, меня в третий раз спас, я с тобой рассчитаться должен, нельзя тебе умирать.
– Ни земли, ни воды, - с трудом прошептал Виталий.
– Так сейчас найдём, сей секунд!
– Не надо, послушай, - каждое слово капитану давалось с огромным трудом, - обещай, что выполнишь.
"Да ить я тебя сейчас под пень закопаю, ишь, умирать он собрался. Мы тебя не для того спасали, лейтенант, чтобы ты нам псалмы похоронные пел".
– Командир, я всё сделаю, ты только не умри, не первый раз по тебе пули скачут, выдюжишь, - сержант лихорадочно оглядывался: кроме обгоревших стен и бетона не было ничего: ни земли, ни воды.
– Помнишь тот лес, в 41, сможешь найти?
"Ты что несёшь, ась, мать твою в болото под трехрядку".
– Смогу, товарищ капитан, конечно смогу.
Виталий закашлялся, изо рта пошла кровь.
– Найди там озеро, небольшое оно, увидишь, положи на берег....
– Что, - Иван прислонил ухо к самым губам, рукой он открыл нагрудный карман ротного и достал превратившийся в камень комок речных водорослей. Не понимая, зачем он это делает, сержант приложил его к ране своего командира.
– Шнапса бутылку, а то неуважительно получится, обещай...
"Живым вернёшься, не сумлевайся, только верь в это сам, лейтенант. Мы тебя не ради удали бестолковой от немчуры поганой сохранили. Такие, как ты и освободят землю нашу, такие вот молодые лейтенанты, о себе не пекущиеся".
– Верю, - с трудом прошептали окровавленные губы.
– Командир, товарищ капитан!
Но Виталий уже ничего не слышал.
***
А вокруг свирепствовало лето 1945 года. Яркое солнце нагрело хвою, напоившую густым ароматом воздух. Маленькие верткие ящерки весело носились между камнями, а лихой взъерошенный поползень с громким писком елозил по сосне. С тихим шелестом копошились неутомимые муравьи. Природа наслаждалась ярким днём, светом, теплом и жизнью.