Увечный бог
Шрифт:
– Да, Старший. Но нужен еще одна ночной переход.
– А потом?
– требовательно спросила Адъюнкт.
– Какое спасение ждет нас на заре?
– Семеро от Мертвого Огня попытаются пробудить Телланн. Мы начали приготовления к ритуалу Раскрытия. Создав врата, мы пройдем в них, к месту, где есть свежая вода. Наполним фляги и принесем вам. Но нужен еще день.
– Вас всего семеро, - возразил Рутан.
– Против этой пустыни вас слишком мало.
– Мы сумеем, Старший.
Рутан склонил голову.
– Как скажешь.
– Мы сделаем. Прошу, сообщите солдатам. Еще один переход.
– К спасению, - сказала Адъюнкт.
–
– Хорошо, Ном Кала.
Т'лан Имасса поклонилась им, отвернулась и ушла в лагерь.
Когда она скрылась, Адъюнкт вздохнула: - За вашу весьма долгую жизнь, капитан, приходилось вам бросать кости с Т'лан Имассами?
– Нет, и я привык считать нежелание мудростью.
– А теперь?
Рутан склонил голову набок.
– Они очень плохие лжецы.
– И все же, - сказала она чуть слышно, - я благодарна за попытку.
– Нам этого не нужно, Адъюнкт. Чтобы продолжить путь - этого не нужно.
– Не нужно?
– Нет.
– Он указал на Баделле и Седдика: - Я пройдусь по частям, Адъюнкт, чтобы рассказать эту историю. Два ребенка, мешок с игрушками.
Она поглядела ему лицо.
– Обычные дети?
Он кивнул.
– Обычные.
Глава 18
И опять на просторе берег встретился с морем
встал у раны рыбак, кровь не смоет никак
кончается день и воды пусты
в зеркале скрылся ты
На красных деревьях листья мертвы издревле
там бредет лесоруб, беспамятно-туп
точит слезы земля, упали мосты
в зеркале скрылся ты
На холмах бастионы, время треплет знамена
дождь пылает огнем, коль душа - так с пятном
где дети лежат, даже в смерти чисты
в зеркале скрылся ты
Грязь следов, по ступеням лезут длинные тени
на алтарь брошен бог, да исполнится рок
мы иного найдем на путях пустоты пусть
в зеркале скрылся ты
Умирают мужчины, с ними битвы причины
на полях пепел сед от развеянных бед
неприкаянной сказкой взлетели мечты
в зеркале скрылся ты
Непотребны святыни, в сердце славы пустыня
пали храмы во прах, силы нет в образах
непрочна власть красоты
и в зеркале скрылся ты
бог даст и обратно возьмет
если вера имеет вкус крови
молясь, пей полным ртом
непрочна власть красоты
мы последние сдали посты
все пропало и нечего больше спасать
и в зеркале скрылся ты
в зеркале скрылся ты
Он ощутил толчок и вообразил, будто находится в трюме пляшущего на тяжелой зыби корабля. Снова толчок. Он подумал о пьяных ночах и что лежит под столом, а кто-то пинает его обутой в жесткий сапог ногой. После третьего толчка - более сильного, передавшего раздражение и нетерпение толкающего - он пробормотал ругательство. Однако что-то склеило губы, наружу вышел лишь стон.
Он решил: пришло время открыть глаза.
Что тоже потребовало целого сражения. Веки с трудом отклеились, кожу ожгло болью. Он поморгал. Полумрак, смутные силуэты, сверху вроде бы лицо. В воздухе пахнет гнилью. Во рту привкус старой, очень старой крови. И еще что-то, горькое. Наверное, как подумал он, это вкус неудачи.
– Вставай.
Еще одна фигура опустилась
на колени. Мягкая ладонь прошлась по щеке - но у него отросла жесткая борода, и ладонь отдернулась. Лишь чтобы вернуться, крепко ударив по виску.Женщина сказала: - Нет на это времени. Дверь открыта. Кое-кто в округе может ее ощутить.
Первый отозвался: - Яд стал неактивным. Уже давно. Но он даже не пошевелился.
– Хранитель должен ...
– Таскаться где-то по садкам, как я догадываюсь. Повезло нам.
– Неужели нельзя просто поставить его на ноги?
Руки под локти, кряхтенье - он ощутил, что на каменном полу остались лишь пятки. Внезапная боль в спине и ногах, пытающихся справиться с весом. Неужели он стал таким тяжелым? Давно ли?
– Стой, чтоб тебя. Не смогу держать долго.
– А мне было каково?
– спросила женщина.
– Все кости трещали.
Он выругал острые уколы боли в ногах, пошатнулся...
– Туда, шагни назад - прислонись к стене. Боги, так, так. Погляди теперь на меня, идиот. Гляди так, словно узнал.
Было темно, однако он сумел различить лицо мужчины. Вгляделся в его глаза, нахмурился.
– Как меня зовут?
– спросил мужчина.
Он шевелил губами, пока во рту не скопилась слюна; раздвинул губы языком.
– Знаю тебя. Тебя звать... Дурь.
– Еще раз ударить?
– Муть, - сказал он и моргнул, глядя на женщину.
– Муть и Дурь. Теперь помню. Вы напоили меня. Обманули. Наверное, пора убить обоих. Где мои штаны?
Он все еще опирался на стену, пытаясь удержаться на ногах. Сверкнул глазами, отчего мужчина и женщина сделали шаг назад. Они были в коридоре, справа толстая деревянная дверь - открытая, являющая взору заросший двор; тянуло сквозняком, холодный воздух пах отбросами и помойным ведром.
Мужчина заговорил медленно, словно имел дело с ребенком: - Ты в штанах.
– Конечно, я. Думал, не смогу одеться? Где мои ножи?
Женщина тихо выбранилась и сказала: - Дурак разум потерял. Хотя и раньше там было немного, но теперь ничего нет. Он бесполезен. Котиллион соврал. Просто хотел, чтобы я убралась подальше, вот и послал скакать бешеной ведьмой. Ради чего?!
– Согласен с твоим диагнозом, - сказал, скрестив руки на груди, мужчина.
– Если бы не одно.
– Что?
– Дурь и Муть? Ублюдок дурит нас, Минала. И думает, это очень забавно. Видишь, как сверкают глаза? Как будто все океанские штормы оставили соль на его лбу. Но ведь Калам никогда не сверкал глазами. Почти не ухмылялся. У Калама лицо ассасина.
Калам скривился.
– Я вас дурю, да? Скажи мне, колдун, так ли я дурю тебя, как ты меня - когда я разломал тот желудь, а ты не показался? А вокруг была сотня Когтей?
– Не моя вина. К тому же погляди на себя. Ты прошел их всех...
– Прополз, скорее, - вмешалась Минала.
– Так рассказал Темный Трон. Фактически крученому недоноску пришлось тащить Калама к этой двери. Чудо, что ему удалось.
Быстрый Бен фыркнул.
– Значит, ты совсем не так хорош, как мы думали. Что за потрясение. Погляди на одежду, доспехи - о могучий ассасин, тебя порубили на куски. Горстка хорьков Лейсин тебя стерла в порошок, а ты винишь МЕНЯ?
– Так где она?
– Кто?
– Лейсин. Нужно с ней разобраться - она отсекла Тавору. Сказала, что виканов нужно принести в жертву. И Корболо Дом. Хочу прокатить уродскую голову ублюдка по всем ступеням Замка до помойной канавы. Где мои ножи, мать вашу?