Увечный бог
Шрифт:
Вы объясните глупцу? Это был курган из трупов. Они собирали нас. Друг, тебя вмешиваться не просили. Возможно, они тебя не заметили, хотя не понимаю почему. Твое касание было холодным. Боги, таким холодным!
Крысы, крадутся все ближе, вынюхали в воздухе мои куски. В мире, где каждый - солдат, никто не замечает тел под ногами, но даже муравьи сражаются злее демонов. Мои крысы. Они трудились, угнездившись в телах. Теплые...
Они не могли собрать меня всего. Невозможно. Может, они меня вытащили, но неполного.
Он тащил меня прочь, плавясь на ходу.
И разделка мяса продолжалась. Они трудились, насвистывая бесконечную песенку, иногда прерываясь, отвлеченные мыслью - или, скорее, совершенно пораженные самим фактом ее наличия. Как-то так.
Итак, он утащил меня, но где остальные?"
Куски сложились, и Бутыл открыл глаза. Он лежал на земле, солнце низко висело над горизонтом, роса на желтой траве касалась лица. Пахло прошедшей ночью. Утро. Он вздохнул и медленно сел. Казалось, тело состоит из сплошных зашитых шрамов. Взгляд на человека у костра. "Его касание было холодным. А потом он растаял".– Капитан Рутан Гудд... сэр.
Мужчина оглянулся и прочесал бороду пальцами.
– Думаю, это птица.
– Сэр?
Он указал на бесформенные куски мяса, поджаривающиеся над углями.
– Это просто упало с неба. Перья успели обгореть.
– Он покачал головой.
– Но и зубы были. Птица. Ящерица. Как говорят на Боевых островах, в обеих руках по пучку соломы.
– Мы одни.
– Пока что. Но мы почти не приблизились - ты стал каким-то тяжелым.
– Сэр, вы меня несли? "Плавясь. Как-кап". Далеко ли? Сколько дней?
– Нес? Что я, Тоблакай? Нет, вон там волокуши. Тащить легче, чем нести. Вроде бы. Хотелось бы мне иметь пса. Когда я был ребенком... гм, скажу только, что желание иметь пса показалось бы странным. Но сейчас я разодрал бы глотку богу ради пса.
– Я уже могу идти, сэр.
– А тащить волокуши сможешь?
Нахмурившись, Бутыл оглянулся на приспособление: два длинных копья, обломки копий поперек, почерневшие ремни от упряжи и доспехов.
– Сэр, там же нет ничего.
– А если там буду я, морпех?
– Ну, я...
Рутан оторвал кусочек, помахал в воздухе.
– Шутка, солдат. Ха, ха. Вот, кажется готовым. Кулинария - искусство превращения знакомого в неузнаваемое и потому съедобное. Когда родился разум, первым делом спросил: "А это можно приготовить?" В конце концов, есть лицо коровы... хотя некоторые.... Ох, ладно. Ты ведь голоден.
Бутыл подошел к очагу. Рутан стащил тушку с шампуров и разорвал надвое, передав одну порцию морпеху.
Они ели молча.
Наконец, высосав и выплюнув последнюю косточку, слизав жир с пальцев, Бутыл вздохнул, глядя на человека напротив: - Я видел, сэр, как вы упали под весом сотни Короткохвостых.
Рутан потянул себя за бороду.
– Да уж.
Бутыл отвел глаза, снова попытался взглянуть прямо.
– Думал, вам крышка.
– Они не пробили доспехов,
хотя я весь покрыт синяками. В-общем, они втаптывали меня в землю, но скоро сдались.– Он поморщился.
– Не сразу сумел я выбраться. Тогда от Охотников и союзников не осталось и следа, только трупы. Кажется, хундрилам пришел конец - никогда я не видел столько мертвых лошадей. Окопы были взяты. Летерийцы причинили им некоторый урон... о дальнейшем и гадать не стану.
– Думаю, я тоже кое-что видел.
– И я тебя учуял, - сказал капитан, тоже не желавший встречаться с Бутылом глазами.
– Как?
– Так. Ты был едва жив, но еще жив. Так что я тебя вырыл.
– А они просто смотрели.
– Смотрели? Я и не заметил.
– Капитан вытер руки о бедра, встал.
– Готов идти, солдат?
– Думаю, да. Куда мы идем, сэр?
– Найти оставшихся.
– А когда была битва?
– Пять или четыре дня назад.
– Сэр, вы Бурегон?
– Дикая волна?
Бутыл наморщил лоб.
– Еще шутка, - сказал Рутан Гудд.
– Давай разберем волокуши. Там меч, который может оказаться тебе полезным, и еще кое-что.
– Это всё было ошибкой, так?
Мужчина бросил на него взгляд.
– Рано или поздно всё оказывается ошибкой.
Хаос мальстримом бушевал внизу, выбрасывая пену. Он встал на краю уступа, всмотрелся. Справа скала наклонялась, показывая край смутно видимой пропасти, а дальше торчал кверху Шпиль, черная уродливая штуковина, палец гиганта. Над рваной смутной вершиной повис зонт белого тумана.
Вскоре он отвернулся, пересек уступ - двенадцать шагов до отвесной каменной стены и устья тоннеля. Там повсюду валялись разбитые валуны. Он перелез через одну из груд, начал копаться, пока не нашел пыльную промасленную шкуру, прикрывавшую трещину. Сорвал ее, нагнулся, достав потертую суму. Она была такой ветхой, что дно сразу порвалось по швам, вывалив на почву содержимое.
Покатились монеты, запрыгали и зазвенели всякие безделушки. Однако две вещи большего размера упали без звука, ведь они были завернуты в кожу. Он взял лишь эти две вещи, одну сунув за пояс, вторую развернув.
Скипетр из гладкого черного дерева, на концах потускневшее серебро. Он еще мгновение смотрел на него, потом пошел к основанию Андийского Шпиля. Порылся в кошеле у бедра, достав комок конских волос; бросил к ногам, а затем размашистым движением описал скипетром круг над черными волосами. И сделал шаг назад.
Затем он прерывисто вздохнул, полуобернувшись. Тон его слов был извиняющимся: - Ах, Мать, это старая кровь. Не отрицаю. Старая и тонкая.
– Он колебался. Потом сказал: - Передай Отцу, я не сожалею о выборе. К чему бы? Да ладно. Двое из нас сделали лучшее, на что я способен.
– Он весело хмыкнул.
– И ты тоже так можешь сказать.
Повернулся.
Тьма выткала перед ним что-то плотное. Он смотрел на это, не тратя слов, хотя сумрачное присутствие становилось все ощутимее, величественнее.
– Если он желал слепой покорности, нужно было держать меня в цепях. А ты, Мать, ты должна была навеки оставить меня ребенком, прижимая крылом.
– Он неловко вздохнул.
– Мы еще здесь, хотя сделали желаемое вами. Мы получили почти всех. Единственное, чего никто из нас не ожидал - насколько это нас изменит.
– Он мельком оглянулся.
– Да, так и случилось.