Увеселительная прогулка

— Нет!

— Нет?

— В самом деле нет, Клара.

— Я понимаю.

— Нет, Клара, вы не понимаете.

— Тогда объясните мне.

— Клара, — шепотом сказал Кауц, — я ведь тоже в некотором смысле прохвост.

— Но послушайте, господин Кауц!

— Зовите меня Вилли.

— Так вот, Вилли…

— Видишь ли, Клара, — и это уж точно, — я в некотором смысле тоже прохвост. К примеру, если ты сейчас станешь меня просить уладить деловую сторону твоего конфликта, я вынужден буду сказать тебе — нет.

— Но объясните мне, в каком же смысле вы прохвост?

— Я просмотрел ваши бухгалтерские книги, составил баланс, изучил конъюнктуру, а как увеличить сбыт, я знаю очень хорошо — другими словами, я увидел, что дело ваше — невероятно перспективное. Ты пойми, мода — это нечто динамичное. Новинки моды. Надо только закупать товар с безошибочно точным прицелом. Когда датский, когда итальянский, югославский, финский — закупать непременно на месте… боже ты мой, я даже высчитал, сколько здесь, у нас, можно взять за финскую блузку… это же пятьсот процентов прибыли…

— Возьмите на себя ведение дела.

— Нет, не могу.

— Выкладывайте все начистоту!

— Ну что ж, раскрою тебе карты: успешно работать я могу только тогда, когда я прилично зарабатываю.

— Разве я предлагаю вам работать за красивые глаза?

— Я в десять, в двадцать раз увеличу оборот и соответственно — прибыль, если ты уступишь мне треть своего пая. Разумеется, деньги останутся в деле. Твой пай — тоже. Ты будешь получать проценты и дивиденды, а он, кроме того, должен будет выплачивать тебе ренту…

Пауза.

— Я соглашусь при одном условии: чтобы ты даже близко не подпускал ко мне моего мужа.

20 августа, 22 часа 15 минут ГОСТИНАЯ В ДОМЕ ЭПШТЕЙНА

— Ты что, заснуть не можешь, Оливер, или пытаешься за мной шпионить? — спросила Сильвия.

— Мне не спится, — ответил Оливер.

— В аптечке, в ванной, есть валерьянка. Накапай себе десять капель на кусок сахара. Или дать тебе мятного чаю? Мятный чай тоже успокаивает…

— Почему ты думаешь, что я за тобой шпионю?

— Извини, Оливер, я нервничаю.

— Ты нервничаешь из-за того, что папа уехал в Париж?

— Не знаю, из-за чего я нервничаю, но, во всяком случае, не из-за папы.

— Скажи, неужели для тебя тот, другой мужчина, лучше папы?

— О каком другом мужчине ты говоришь?

— Брось, мама, я же все знаю. Я знаю, что он сегодня звонил и сказал, что увидеться с тобой может только завтра и что в субботу ты должна поехать с ним в Аскону. Так вот, если ты поедешь туда, я уеду в Париж. У меня есть удостоверение личности. А деньги я стащу у тебя. Или займу у Зайлера.

— Я вовсе не собираюсь ехать в Аскону и оставлять тебя здесь одного.

— Но в Безацио ты же оставляла меня одного и уезжала с тем… другим в Аскону.

— На вернисаж. И в тот же день вечером вернулась.

— Утром, в половине восьмого. Ты провела с ним ночь в гостинице, в Асконе.

— Я была с ним на вернисаже, а потом на банкете по случаю открытия выставки. А теперь иди.

— Ведь ты знаешь, что я не люблю этого человека.

— Никто от тебя и не требует, чтобы ты его любил.

— Если ты бросишь папу, я останусь с ним.

— Кто это говорит, что я брошу папу?

— Почему вдруг папа поехал в Париж?

— Откуда я знаю? По делам газеты.

— По-твоему, это весело, когда человек бросает жену в то время, как она в родильном доме и всего несколько дней назад родила их третьего ребенка?

— Нет, по-моему, невесело.

— Тогда почему же ты не скажешь своему дерьмовому фотографу, чтобы он вернулся к жене? Дети не любят, когда их отцы так подло ведут себя.

— Я в чужие дела не вмешиваюсь.

— Еще как вмешиваешься.

— Сейчас же выпей валерьянки и ложись спать. Тебе завтра в семь часов вставать.

— Правда, что ты не могла кормить меня грудью?

— Кто это тебе сказал?

— Папа как-то говорил с тобой об этом.

— Ты что же, подслушиваешь под дверью?

— Ты мне ответь, правда это или нет?

— Правда. У меня не было молока.

— Потому что ты не хотела меня родить.

— Это неправда, Оливер! — закричала Сильвия.

— Кто кричит — тот лжет.

— Как тебе не стыдно, Оливер! Ты совсем не отдаешь себе отчета в том, что говоришь.

— Я читал, что дети, которых не хотят и которых матери не кормят грудью, вырастают больными.

— Ты совершенно здоров, Оливер.

— Я имею в виду — психически больными.

— Такого я в тебе пока что не замечала.

— Болезнь этого рода проявляется главным образом в половой жизни.

— Ты еще слишком юн для половой жизни. Кроме того…

— Я бы мог и два года назад, если бы…

— Если бы что?

— Я ненавижу баб.

— Это нормально для периода возмужания.

— Это ненормально. Я все думаю о том, как бы я стал насиловать девчонок.

— Знаешь что, Оливер, давай-ка сходим с тобой к психотерапевту. Ты не должен думать о таких вещах — тут ты прав. Это уже слишком. Но теперь ложись спать.

— Мама!

— Да?

— Вероятно, полиция будет обыскивать все пристани и домики на берегу…

— Ну и пусть обыскивает.

— …и она будет допрашивать всех владельцев лодок, у которых есть сыновья моего возраста, где находился парень в прошлую среду.

— Полиция знает, что ей делать.

— А как ты ответишь, если тебя спросят?

— Я ведь не знаю, где ты был.

— В домике на озере.

— Так ты все же был там!

— Ты им это скажешь?

— А что я должна сказать?

— Сам не знаю. Допустим, ты ходила со мной гулять на Пфанненштиль.

— Почему я должна лгать?

— А тебе еще не случалось?

— Нет человека, который бы ни разу в жизни не солгал.

— Ну тогда скажи, что я был в домике. С Рут Кауц.