Увези меня на лимузине!

Не в силах произнести ни слова, я беспомощно посмотрела на Сашку. Но подругу тоже, видимо, слегка ошарашило. Неужели… неужели информация об индиго – не вымысел? И моя дочь может мысленно общаться с кем угодно? И Лешка вовсе не растение, он мыслит, он рвется, он… плачет?!!

– Тетя Аня, мама, вы чего? – Вика испуганно смотрела на нас. – Почему вы так побледнели? Это из-за того, что лопотала Ника? Да мало ли что она напридумывает, она же маленькая совсем!

Саша решила ничего пока не рассказывать детям о возможных способностях Ники, о том, что она – ребенок-индиго. И поэтому им, естественно, непонятна была столь бурная реакция теток на лепет малышки. Ну узнала она папашку, ну и что? Способная девчушка, сообразительная, радоваться надо, а они чуть в обморок не падают.

– Ничего, все в порядке, – Саша даже смогла улыбнуться, вот ведь молодец, чувствуется общая тренированность мышц, в том числе и лицевых. А мои вот совершенно хозяйку не слушаются, ведут себя, как им заблагорассудится, – вы идите к своим. Но к двум часам чтобы были дома, будем обедать. А мы пойдем сейчас, жарковато становится.

– Да ладно, мам, ничего не жарко, мы ведь с Никой и Маем еще не плавали! – заныл Славка. – С ними так прикольно! Ника, пойдем купаться? Без Бригитты! – раньше это был беспроигрышный аргумент.

– Неть! – ничего себе! – Ника домой. Ехать к папе. Папа плачет.

– Фантазерка, – усмехнулся парень, поднимаясь. – Ну, как хочешь. Иди домой, к своему папе.

– Ты что говоришь такое! – сестра толкнула его в бок.

– Подумаешь! Она же маленькая совсем, что она понимает!

– Побольше некоторых!

Беззлобно переругиваясь, Сашины дети отправились к своей компании. А мы быстренько свернули бивак, навьючили Мая и пошли домой. Я несла притихшую Нику, так и не выпустившую из ручек журнал.

Шли молча, говорить не хотелось. Да и вряд ли получилось бы, потому что лично у меня в голове нагло бесчинствовал полный сумбур. Вообразив себя тамбурмажором, сумбур размахивал оглоблей с пушистой пупочкой на одном из концов, пытаясь дирижировать неадекватными от потрясения мыслями. Результат был трагичен. Передвижением в пространстве тела с драгоценной ношей руководило теперь подсознание.

Но ничего, у нас с подсознанием все получилось, до виллы добрались без потерь. А там нас встретила фрау Мюллер, попытавшаяся сразу же утащить Нику в ванную купаться. Первая попытка оказалась неудачной, дочка, обычно обожавшая плескаться, на этот раз отказывалась категорически, твердя одно: «К папе!»

Пришлось объяснить ей, что к папе ехать сразу не получится, тем более такой грязной! Подумав, малышка согласилась с аргументами и позволила себя унести. А поскольку с журналом купаться не очень удобно, источник волнений она доверила маме.

Оставалось только выгнать из головы сумбур и навести там порядок. Не могу сказать, что справилась с этим легко и непринужденно, но главное – справилась.

Саша, собиравшаяся поначалу читать журнал вместе со мной, посмотрев на меня, тяжело вздохнула и ушла к себе в комнату.

А я, оставшись одна, еще минут пять сидела, не решаясь открыть нужную статью. Дать себе на рефлексию побольше времени не имело смысла, скоро из ванной принесут розовую накупанную дочку, и в следующий раз я смогу уединиться лишь вечером, когда Ника заснет. Нет, не выдержу столько.

Восхищенная статья описывала явный прогресс в состоянии Майорова. Он, оказывается, уже может общаться, кивая или отрицательно качая головой в ответ на вопросы. О роли Ирины в жизни звезды тоже упоминалось, причем трактовалась эта роль не так однозначно, как раньше. Автор статьи Константин Марский явно относился к мадам Гайдамак без особой симпатии. Но и откровенно обхаивать ее не стал. А еще было довольно много фотографий: Алексей Майоров на прогулке, Алексей Майоров обедает, а вот – прелестная семейная пара: напряженно выпрямившийся в кресле Алексей и Ирина, сидящая на ручке кресла и обнимающая любимого мужчину за плечи.

В статье говорилось, что поклонники суперзвезды российского шоу-бизнеса могут порадоваться за своего кумира – Алексей Майоров возвращается! И пусть он по-прежнему практически не разговаривает, но для нашего корреспондента он приготовил сюрприз, который, похоже, стал сюрпризом и для Ирины. Но об этом – в конце статьи. А пока посмотрите, как ловко Алексей управляется в спортзале!

На фото был крупный план Майорова, занимающегося на велотренажере. Сосредоточенное лицо, пустые глаза. Пустые?

Я поднесла журнал поближе. Наверное, я выдаю желаемое за действительное, а эта подмена всегда недолговечна. Ничего в них нет, они и на самом деле пустые. А бесконечное отчаяние и тоска мне почудились.

Так, что тут про сюрприз для читателей и Ирины? Ага, вот. После долгих занятий с логопедом Алексей выучил целых три слова и теперь произносит их четко и внятно. Конечно, выбор слов довольно необычен, но это очередное доказательство того, что Майоров возвращается. Он всегда был эпатажным и непредсказуемым. Причем, судя по реакции Ирины, непредсказуемым даже для нее. Ее реакция, кстати, была довольно забавной.

В следующую секунду журнал выпал у меня из рук.

Три слова, всего три слова.

Зайцерыб, люблю, прости…

Часть II

Глава 12

Пустота была страшной. В ней не ощущалось конечности, не было верха, не было дна. Не было ничего, лишь неопределяемая душная тьма. Она колыхалась и утробно чавкала. И выпускала длинные липкие щупальца при малейшей попытке пошевелиться.

Но шевелиться по-любому не получалось. Боль обездвижила и туго спеленала, не позволяя ни одному движению вырваться на волю. Жуткий кокон был монолитным и гладким. И душа билась о стены кокона, металась в леденящей пустоте и выла, выла от ужаса, от безысходности, от отчаяния…

А брошенное на произвол судьбы тело Алексея Майорова, множеством проводов пристегнутое к системе жизнеобеспечения, из последних сил цеплялось за жизнь. Правда, сил осталось совсем мало, держать тело на грани бытия получалось все хуже, оно соскальзывало в бездну.

И в мгновение, когда едва тлеющая искорка жизни почти угасла, откуда-то издалека протянулась сияющая тонкая ниточка, нежно обволокла искру и не позволила ей исчезнуть. И искра неожиданно в первую очередь для себя самой вспыхнула, разгорелась, и победить ее теперь было довольно трудно.

Постепенно уходила боль, жуткая пустота наполнялась звуками, запахами, у входа весело гомонили в ожидании своей очереди цвета.

Алексей возвращался. Но об этом знал только он сам. Для окружающих он по-прежнему находился в коме. Медицинские приборы фиксировали лишь улучшение физического состояния пациента, о восстановлении мозговой деятельности речи пока не шло. Эти приборы не могли уловить ни малейших изменений в этой области.

Алексей же все слышал, все понимал, но… тело отказалось подчиняться душе. Когда, в какой момент произошел разлад, Алексей не знал, впрочем, как и причину разлада. Но кокон, в котором задыхалась душа, оставался по-прежнему непроницаемым. Прозрачным и непроницаемым. Когда тело соизволило наконец покинуть кому и открыть глаза, Майоров смог в этом убедиться. Он теперь не только все слышал, но и все видел. И понимал. И не мог ничего сделать, не мог показать это врачам, считавшим его растением.