Увези нас, Пегас!

Хорошо, нет за нами состава. «Пегас» одолевал подъемы легко даже без «сахарка», хотя песочница наша полна до краев.

– Хетти, – сказал я, – может, тебе сойти?

– Зачем? – спрашивает она испуганно.

– Да просто так. Сойдешь в Атчисоне…

– Угля! – яростно кричит Моррис.

Ладно, бормочу про себя. Лезу в тендер. Неужели он не понимает, что Хетти не одолеть перевал? Может, понесет ее на руках? С нами столько детей, что руки у всех и так будут заняты. Представляю, как будет тяжело в горах. Моррис, должно быть, не знает. А я поскитался, знакомы мне эти прогулки по острым камням, по краешку над пропастью.

– Ничего, ребята, устроимся, – успокаивает Дэн.

С ходу проскакиваем Атчисон, чистенький городишко, пристроенный в уютной горной впадине. Впадина вся залита горячим оранжевым сиропом. Солнце заработало вовсю.

Только бы успеть до начала утреннего движения, только бы миновать Корону. А то возьмут в тиски тихоходные товарняки. Но так и случилось. За Атчисоном кончилось наше маленькое везение.

Миль через десять после станции догнали здоровенную «баржу» вагонов на тридцать. Она еле ползла, и деть ее было некуда, хоть сталкивай под откос.

– Ну, все, – сказал Моррис. – Засели.

Машинист товарного высунулся по пояс из будки и рассматривал нас в немом изумлении. Моррис погрозил ему кулаком.

– По-моему, это Грант. У него самый паршивый кофейник. Четыре-два-ноль.

Мы пристраиваемся в хвост товарняку, я перебираюсь с «Пегаса» на крышу вагона и отправляюсь в далекое путешествие к будке машиниста Гранта.

Они поджидают меня с большим интересом.

– Хелло, мистер Грант. Привет вам от Морриса.

– Знаю Морриса, – отвечает тот. – Вы что, спятили? Откуда вы свалились?

– Пропустите нас вперед, мистер Грант, – говорю я. – Мы идем на красных вожжах. Срочная секретная почта в Корону.

– Опять насчет отделения? Все вы там с ума посходили.

– Пропустите нас, мистер Грант. От этого зависит судьба всего штата.

Нажим на патриотические чувства его не тронул.

– Как же я вас пропущу?

– На первом разъезде.

– Тут нет ни одного разъезда до самого Чилокчо.

– Как нет? А на тридцать первой миле?

– Там сняли рельсы, меняют шпалы.

– Какая же у вас скорость?

– Да миль пятнадцать, парень.

– Значит, в Чилокчо вы будете…

– Часа через полтора.

Я просто похолодел. Значит, еще час потери. И это при том, что «Страшила» уже, наверное, катит к форту.

– А если мы вас подтолкнем?

– Да толкайте. Больше двадцати миль не выжмем. Да и куда вам толкать с таким красавчиком? Вся пудра слетит.

С чем можно сравнить эту адскую пытку? Как будто тебя медленно поджаривают на сковороде. Плетемся за «баржей», поджимаем ее, как можем, а сами оглядываемся назад. Шея уже болит. Неприятный зуд в позвоночнике, А ну как покажется из-за поворота «Страшила»? Тогда конец. Самый настоящий конец. Деться некуда. Слева гора, справа гора, мы тащимся посередине.

– Ничего, – говорит Моррис. – Пока они сгоняют за рельсами, пока то да се…

Дэн уже в курсе дела, он сразу осаживает Морриса.

– Им нечего гонять за рельсами, старина. Это уж поверь. Я знаю. Рельсы при них.

– Как так? – спрашиваю я.

– Думаешь, вы первые сбежали на паровозе? Видел я такие гонки. Кто удирает, снимает рельсы, кто гонится, запасается ими заранее.

– Не догадаются! – говорит Моррис.

Догадаются, не догадаются, разве можно на это рассчитывать? Что-то надо придумывать.

– Будем палить мост, – говорит Дэн.

Моррис задумывается. Мосты здесь все деревянные, можно поджечь любой. Но, вижу, Моррису это не по душе. В нем еще дремлет собрат всех рельсовиков. Конечно, сжигать мосты нехорошо. Но что делать? Мы уже разобрали путь и тем объявили войну железной дороге.

Через тендер к нам пробираются дядюшка Париж, Кардинал и молодой башмачник Е-Е. Они вежливо заглядывают в будку, на лицах волнение. Дядюшка Париж говорит, вернее, почти кричит:

– Я так понимаю, Майк, плохи наши дела?

Моррис морщится. Ему не нравится, что негры лезут в будку, да еще не к нему обращаются.

– Почему плохи? – говорю я. – Просто кое-что изменилось. Придется идти в Альбертвилл пешком.

– Так-так… – Дядюшка Париж ласково смотрит на Хетти. – Как бы наша миленькая мисс не запачкалась, уж больно у вас здорово, мистер Моррис. Я говорю, все такое черное, что хочется потрогать.

– Ну и потрогай, – говорит Моррис.

– А может, миленькая мисс пойдет к нам? Я бы рассказал ей сказку.

– Не до сказок теперь, – отвечает Моррис. – А Хетти как хочет. Здесь ее силой не держат.

Но Хетти остается с нами. Моррис обернулся и посмотрел на нее с неожиданной нежностью.

Эх, сказка, сказка…

Кто с кем на свете не расстается? Лист расстается с деревом. Закат расстается с небом. Лето расстается с теплом. Мама расстается с сыном. Хозяин расстается с деньгами.

Кто ни с кем не расставался, тот с кем-то расстанется. Хорошее ли дело расставание? А ничего плохого. Мальчик Моррис, чумазый машинист, сказал:

– Похоже, что трудно мне расстаться с девочкой Хетти.

Хромоножка девочка Хетти сказала:

– Похоже, что трудно расстаться мне с мальчиком Моррисом.

А мистер Филин, тот посмеялся:

– Ну, так и быть вам вместе до гроба.

Вот вам и сказка, сказочка…

Тащимся еле-еле к Чилокчо. И погода, смотрю, поскучнела. Искры из трубы не сыплют, с солнцем не играют в мигалки. Тут и солнце захандрило. Залезло сначала в дымку, а потом и вовсе пропало. Небо спустилось пониже, и дождь закрапал. Месяц его не было, этого дождя. Вот чудо-то из чудес. Уж не нас ли начинают оплакивать ангелы?

Я сообщил Моррису эту мысль. Тот сплюнул в окошко. Потом застеснялся Хетти, выпрыгнул из будки, пробежал рядом с «Пегасом». А там и вовсе пешком пошел. Подъем начался, забуксовал проклятый кофейник Гранта. Нет, видно, гибель наша близка. Хоть бы лопнула кишка в черном пузе «Страшилы»!

– Хетти, – сказал я, – мой совет: выходи в Чилокчо. Вернешься домой на пассажирском, никто и не узнает, что с нами была.

– А я записку оставила, – говорит она.

– Какую записку?

– Что с Моррисом уезжаю.