Увидеть лицо - 2
Шрифт:
— Ты его убил?! Зачем?! Это я должна была…
— Тихо, рыжик! — Виталий заставил ее отвернуться, непрерывно оглядывая в зеркало уносящуюся назад дорогу. — Никто никого не убил! Живой он! Нам с ним еще говорить и говорить! Это он?
— Это он! — Алина кивнула, но тут же сморщилась от боли. — Это он! Он ко мне за ширму заходил! Он… И он узнал меня! Он меня узнал!
— Хорошо. Успокойся. У тебя кровь идет. Есть платок?
— Был.
Она зашарила в своей сумочке дрожащими пальцами, вытащила платок и прижала его к носу, потом закашлялась.
— Что с лицом? Он тебя ударил?!
— Да… Не помню… Может быть… — Алина испуганно посмотрела на него поверх платка. — Господи, что я натворила!.. Я… я не знаю, я просто не смогла… Что теперь будет?! Нас найдут, нас поймают, нас поса…
— Тихо, тихо! Все обойдется, не голоси! Никого не убила — это главное. Успокойся. Ты все сделала правильно. Иначе мы б этого козла никогда не нашли!
— Но Эльвира…
— Он убил ее. И Эльвиру, и ее соседку. Зачиститься решил, сука!..
— Что?! Но… как он понял?! Как он узнал?! Он не мог этого узнать! Именно вот так…
— Вот мы у него и спросим. Только непонятно… — Виталий нахмурился, глядя на дорогу. — Зачем он вернулся? Забыл что-то. Ладно, это все потом…
Алина жалобно сморщилась.
— Боже мой!.. Но ведь нас же там видели! А вдруг все это на нас повесят?! А разгром на дороге?! Наверняка кто-то заметил номера! Приметы уж точно! Машина вся мятая… Господи, да нас пожизненно закатают!..
— Я же сказал — не голоси! Все уладится.
— У тебя на все один ответ — все уладится!
— Но ведь все же и улаживается — в конце концов, а? — заметил Воробьев с легкой усмешкой. — Машины спрячем, Олег сгоняет за своей «блондиночкой», соберем остальных, уедем туда, в парк, там тихо…
— А если они и туда… в этот дом…
— Он не на меня оформлен.
Алина с минуту помолчала, потом тихо, виновато произнесла:
— Я разбила твою машину… совсем ее испортила… Сколько это стоит?
— Тебя не касается! — сердито отрезал Виталий. — Все, забудь! Подумаешь, машина! Жива — и ладно!
Она попыталась улыбнуться, и у нее это почти получилось.
— Ни один мужчина в мире не скажет про свою машину «подумаешь, машина»! Да любой…
— Господи ты боже, да что мне теперь, убивать тебя, что ли?! — вскипел он. — Или продавать на галеры?! Молчи и не приставай ко мне! Просто, за руль больше не пущу никогда!.. Ты раньше-то когда-нибудь водила?
— Нет.
— Ну и дела! — Виталий покачал головой. — Видать, и вправду тебя бог хранит! Как ты только никуда не врезалась?! Особенно на трассе! Даже маневрировать умудрялась…
Алина снова жалко улыбнулась, потом сипло, с прононсом сказала в носовой платок:
— Это было наитие!
Волна ледяной воды выплеснулась на обвисшего на стуле окровавленного человека, и он с испуганным возгласом вскинулся, судорожно хватая ртом воздух и моргая мокрыми ресницами, потом, отфыркиваясь снова обмяк. Закашлялся, приподнял голову и вздрогнул, потом потерянно огляделся.
Вокруг него были лица, плотный круг лиц, смотрящих на него злыми, холодными, волчьими глазами, в которых не было ни капли растерянности или хотя бы малейшего человеческого выражения — только холодная, бездушная злость. Он знал эти лица — знал все до
единого и не мог поверить, что все это происходит на самом деле, что они здесь, вокруг него, что их глаза открыты и видят его. Он рванулся, но его дернуло назад, и он взвыл от резкой боли в запястьях, которые были стянуты ремнем и надежно примотаны к батарее.— Ну, что? — с неожиданной приветливостью осведомилось одно из лиц, и память человека с услужливой машинальностью подсунуло ему краткую информацию о нем.
Номер три, стандартный тип, Кривцов Олег Сергеевич, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, место рождения — город Брянск…
— Что? — растерянно переспросил он в ответ, потом снова задергался. — Кто вы такие?! Развяжите немедленно! Вы с ума сошли?! Где я?!
— Где — в кругу друзей! — сообщил Жора, оседлавший стул задом наперед. — И сейчас у нас будет происходить предельно дружеское общение! Ну, что, — он приоткрыл документы, которые держал в руках, и усмехнулся, — господин Гершберг Григорий Данилович, местожительствующий в славном городе Эссене? Решили в Грецию дернуть? Че так? Не понравилось в России?
— Развяжите меня и верните документы! — зло произнес гражданин Германии. — Сумасшедшие! Вы знаете, кто я такой?!
— Нет, — скучающим тоном отозвался Виталий и закурил. — Просвети нас.
На лицо Гершберга набежала тень. Он явно не пылал энтузиазмом вести просветительскую работу.
— Вы кто такие?!
— Сейчас как закатаю в рог — живо вспомнишь, кто мы такие! — рявкнул Олег, наклоняясь вперед на своем стуле. — Аж десять раз подряд вспомнишь! Козел недобитый! Что вы с ним цацкаетесь! Отдайте его мне — я из этого мудака сейчас макраме сделаю!
Человек съежился на стуле, сразу же поверив Кривцову на слово, потом снова потерянно огляделся.
— Что вам надо?
— Уже лучше, — заметил Виталий, вертя папиросу в пальцах. — Глядишь, скоро будет совсем хорошо! Только, в первую очередь надо тебе! Очень надо! Иначе зачем ты российских гражданок завалил, а? Нехорошо.
— Это не я! — вдруг завопил Гершберг так пронзительно, что в окнах дребезгнули стекла. — Да я… Я поднялся поторопить… она должна была чемодан… я… мы опаздывали… и я… А она там уже…
В лицо ему выплеснули новую порцию воды, и он осекся, фыркая и отплевываясь. Остальные выжидающе смотрели на него. Алина потирала затылок, борясь с то и дело подкатывавшими приступами тошноты. Кристина нервно теребила свой жемчужный брелок, Ольга покусывала ноготь большого пальца, а Борис разглядывал сидящего на стуле человека с жадным нетерпением.
Глядя на Гершберга, некоторые испытали даже разочарование. Они ожидали увидеть нечто более значительное — либо со злодейскими чертами лица, либо с типичной внешностью сумасшедшего профессора из страшных фильмов — уж во всяком случае, что-нибудь определенно выдающееся. Но привезенный Виталием и Алиной человек не казался чем-нибудь выдающимся — молодой еще мужчина, с крупными, довольно приятными чертами лица, темными волнистыми волосами, чуть полноватый и совершенно обычный, похожий на бухгалтера фирмы средней руки. Мокрый, с кровавыми разводами на лбу и щеках, он выглядел совершенно безобидно и даже жалко.