Увидеть небо

– Ребята, что вы тут мерзнете? Пошли ко мне, я тут рядом живу. У меня тепло. Попоем.

– Ты один?
– подозрительно спросила девчонка, выдохнув мне в лицо табачный дым.

– Один, - ответил я.
– Выпивка есть.

– Хавчик имеется?
– спросил парень.

– Найдем.

Они переглянулись и стали собирать инструменты.

Познакомились мы в гастрономе, куда зашли по пути, чтобы купить хлеба и кока-колы. Девчонку звали Рита, ей было двадцать лет, парня - Стасик, на год старше. Студенты. Фенечки, джинсы, челки. У Риты по три серьги в ухе. Оба довольно чистые для музыкантов и хорошо одетые для студентов. Стасик с юношескими угрями. Никаких признаков вежливости по отношению ко мне, легкая снисходительность. На сегодняшний вечер я должен был заменить им подъезд.

Кроме хлеба и газировки я купил еще палку колбасы и бутылку водки на всякий случай, хотя дома у меня ее должно было быть немерено.

В квартире они вели себя очень прилично. Помыли руки, Рита помогла мне накрыть на стол. Мы сели на кухне. Ели, пили и пели. Я быстро захмелел. После третьей рюмки Рита попросила разрешения позвонить какому-то Антону и пригласить его сюда, дескать, они сегодня должны были с ним встретиться, он сидит и ждет звонка. Я великодушно согласился и попросил спеть "Поворот". "Поворот" они не знали. Молодежь...

Через две песни в дверь позвонили. Я высказался на тему, что их Антон очень шустрый, но это оказался не Антон. На пороге стояли подполковник Спарыкин и Неля.

– Я ведь просил тебя не уезжать, - сказал Спарыкин и вошел в квартиру, слегка толкнув меня в глубь коридора.

Следом за ним вошла Неля.

– Нам нужно поговорить, - сказала она.

– У меня гости, - возразил я.

В подтверждении моих слов в дверном проеме возник Стасик. Не поздоровавшись, он протиснулся между мной и Спарыкиным и прошел в туалет.

– Он что такой лохматый?
– очень громко спросил подполковник.
– Гомик, что ли?

– Музыкант, - сказал я.

Спарыкин прямо в обуви прошел на кухню, посмотрел на Риту, на гитару и на стол. Зрелище не доставило ему удовольствия.

– Ну-ка спой что-нибудь, - сказал он Рите, затем оглянулся на меня. Может, я желаю присоединиться.

– Я про "Катюшу" песен не пою, дедушка, - сказала Рита.

– Алексей Лукьянович, не надо, - сказала Неля.
– Пусть они сидят здесь, а мы поговорим в комнате.

– Ладно, - сказал подполковник, глядя в сторону Риты и вернувшегося Стасика.
– Дети, двадцать минут, чтобы я вас не видел. Сидите на кухне тише воды, ниже травы.

Спарыкин и Неля сели в комнате на диван, я напротив них в кресло.

– Коль, я как жена Игоря, - сказала Неля, - прошу тебя, чтобы ты согласился стать директором фирмы "Дисконт".

– Это глупость, - сказал я.

– Так хотел сам Игорь.

– При каких обстоятельствах он тебе это сказал?

– Он тебя любил. Он всегда хотел работать с тобой. Он всегда говорил, что ты - умница и порядочный, несмотря на все твои недостатки.

– Так прямо и говорил?

– Так прямо и говорил. А в последние два месяца пару раз, как бы в шутку, сказал, что если с ним что-нибудь случится, фирму нужно доверить тебе.

– Ему что, угрожали?
– спросил я.

– Вроде бы нет. Я не придала этому значения. Я думала, что это шутка.

– Мы с этим разберемся, - сказал подполковник.
– В этой конторе тридцать процентов активов принадлежат мне. И я против тебя. Но... Игорь.... И Неля.... Настаивают...

– Не знал, что работникам милиции разрешено участвовать в коммерческих проектах.

– Остряк, - сказал Спарыкин.
– Слушай, педофил, тебя принимают с испытательным сроком, и я обрадуюсь, если ты не справишься.

– А если я откажусь?

– Не откажешься.

– У меня же есть другая работа.

– Она у тебя есть, пока я не против. Да и доллары опять же...

– Какие доллары?

– Твои.

– Неля, вы мне угрожаете?

– Лично я - нет, я - очень прошу, - холодно сказала Неля.
– Но, у Алексея Лукьяновича тоже есть право голоса, он - акционер. У него свое мнение. Я пытаюсь его переубедить.

– Какие условия?
– спросил я.

– Если удержишь фирму на плаву и не потеряешь клиентов, войдешь в долю. Пока - зарплата, - сказал подполковник.

– Какова моя предполагаемая доля?

– Не хами, - сказал Спарыкин.
– Ты лучше выгоняй этих детишек и садись думать о том, как спасти наши деньги. Ты должен засыпать и просыпаться с мыслью об этом. Восемьдесят семь миллионов украдено, да и в бухгалтерии не все чисто.

– Я подумаю, - сказал я, хотя чувствовалось, что выбора у меня не было.

– Думать не надо. Завтра - вторник, тебе нужно идти на работу, на новое место.

– Дайте мне два дня.

– Зачем?
– спросил Спарыкин.

– Нужно съездить к матери в деревню. Потом я дам ответ.

На кухне не выдержали и запели. Подполковник сказал:

– Хорошо. Два дня. И не забудь завтра явиться в отделение и дать показания насчет светлой девятки.

Они встали и ушли. Я их даже не проводил.

Когда я вернулся на кухню, ребята допивали вторую бутылку. Ни кто из них не стал задавать вопросов. Мы снова стали петь и пить.

Мои новые знакомые откровенно смеялись надо мной, когда я взял в руки гитару и попытался вспомнить студенческие времена, выстроив давно забытые аккорды. Я врал и фальшивил и больше орал, чем пел, и мне было наплевать на то, что они думают. Я с наслаждением вытаскивал из небытия забытые образы юности и вместо утерянных фраз свистел или пел: "ла - ла - ла". Мне было хорошо.

– По какому поводу траур?
– спросил Стасик, когда я закончил концерт.

– Что, очень заметно?

– Ну, да, - подтвердила Рита.
– Попусту никто душу рвать не будет.

– Я сегодня друга похоронил, - сказал я.

– Настоящего?
– спросил Стасик.

– Оказалось, что - да. Вернее, он думал, что он мне настоящий друг, а я - ему.

– А ты?

– А я не знал.

– Что вы настоящие друзья?
– спросила Рита.

– Ну да. Я думал, что это просто слова.

– А теперь узнал?
– ехидно спросил Стасик.

– Ну, да.

– Разве так бывает?

– Наверное, не бывает, - с сомнением сказал я.