Уйти красиво и с деньгами

– Видите ли, любезнейший Самуил Акимович… – сказал Пианович, блуждая взором по тяжелым витринам. В них под толстым стеклом, на бархате, черном, как бездна, мерцали всякие интересные вещицы. – Видите ли, я задумал сделать своей невесте свадебный подарок. Мне нужен для этого не какой-нибудь девичий пустячок. Требуется настоящая, ценная, хорошей работы вещь – скажем, колье и серьги, а к ним пара браслетов. Не помешала бы и диадема. Нужна памятная вещь! Разумеется, с хорошими камнями.

Натансон задумался.

– Учитывая нежный возраст и утонченный тип красоты будущей мадам… – начал он.

– А вот этого не надо! – перебил его Пианович. – Ни юность, ни нежность брать в расчет не следует. Вещь будет носиться после свадьбы, и даже много после. Мне хотелось бы видеть нечто роскошное, из ряда вон – под стать той цветущей женственности, какую моя невеста, надеюсь, обретет после нескольких лет счастливого брака.

Натансон согласно кивал бледной головой и шевелил седыми бровями, закрученными в виде запятых.

– Но цена такой вещи… – значительно вставил он.

– Пусть это вас не беспокоит, – ответил Пианович с достоинством. – Такой подарок делается раз в жизни, причем женщине, обожаемой превыше жизни. Никакая цена меня не пугает.

Натансон сохранил сдержанность манер, но заметно повеселел. На удивление легко откинул тяжелую дверцу прилавка и сказал:

– Такой разговор – другое дело! Прошу вас пройти.

В комнатке, которая располагалась сразу за привычным торговым залом, Лиза еще ни разу не бывала. Комнатка оказалась узкая, высокая, с разноцветным витражом на длинном окне. Тут стояло огромное зеркало до пола, в котором множились цветные оконные стекляшки и белела, как статуя, тонкая Лизина фигура. Да, она именно такая сейчас – безучастная, безмолвная, бесстрастная.

– Прошу мадемуазель садиться!

Один из младших Натансонов бесшумно двинул к зеркалу кресло, а его брат раскрыл один за другим футляры и разложил на столике. Заблестели бриллиантовые капли, и брызги, и звезды.

– Прошу обратить внимание, как эффектна эта вещь. Новейшей венской работы! Пять панделоков [12] в колье, имеются такие же серьги, – шелестел старый Натансон, и на Лизины ключицы ложилось холодное бремя бриллиантовых капель.

– По-моему, простовато, – недовольно заметил Игнатий Феликсович. – Бетти, примерь-ка серьги.

12

Панделок – бриллиант в виде слезы (капли).

– Не надо! Даже на вид они слишком тяжелые, – слабо протестовала Лиза, но серьги все-таки надевала и с изумлением глядела в зеркало на чье-то чужое, мертвенно-красивое лицо, вдоль которого свисали две огненные струйки.

– Не то! – уперся Игнатий Феликсович. – Камней бы побольше, и чтоб подвески сами по себе дрожали, знаете такие? Есть у вас? А это что у вас за браслеты?

Футляры распахивали свои мрачные бархатные зевы. Мелькали, качались на золотых стеблях камни, пускали цветных зайчиков. Холодили шею тяжелые ожерелья.

– Мадемуазель Одинцова всегда обещала быть красавицей. Я ведь помню ее вот такой, – не удержался от воспоминаний старый Натансон и показал узловатой белой рукой прежний Лизин рост – примерно с кошку. – Но то, что мы видим сегодня… Вы ослепляете, мадемуазель!

Все бриллианты в конце концов стали казаться Лизе одинаковыми. Она почти не смотрела больше ни в зеркало, ни в футляры, только вздрагивала, когда Игнатий Феликсович, помогая примерить очередную вещь, касался мягкими пальцами ее шеи и плеч.

– Итак, Бетти, что тебе больше приглянулось – эта ривьера [13] с маленькой диадемой или то венское колье? – спросил Игнатий Феликсович, который тоже заметно устал.

– Право, не знаю. Все очень красиво, – отвечала Лиза равнодушно.

– Но все-таки? Надо сделать выбор.

– Я не знаю…

– Что прикажете делать с этими капризницами! – развел руками Пианович, хотя Лиза и не думала капризничать. – Нам с вами, многоуважаемый Самуил Акимович, придется подождать денек, пока моя фея не скажет своего последнего слова. Тебе хватит дня, Бетти?

13

Ривьера (от фр. riviere – поток) – ожерелье из плотно подогнанных друг к другу камней одинакового размера (чаще бриллиантов), образующих нерасчлененную линию. (Примем. ред.)

– Вполне.

Усевшись в пролетке поудобнее, Игнатий Феликсович привычно положил руку на Лизину талию, наклонился к самой ее щеке:

– Моя Бетти снова сегодня не в духе? Головка болит? Девичье недомогание?

– Нет.

– Так почему дуешься весь день? Ты такая бледная, рассеянная, несчастная, а надо улыбаться, не то посторонние подумают, что мы с тобой в ссоре. Или, упаси бог, что ты уже в интересном положении. В провинции до сих пор злые языки страшнее пистолета. Улыбнись!.. Вот так, умница. Я не понимаю, тебе не понравились те вещи, что мы сегодня смотрели?

– Мне все равно. Они мне не нужны.

– Только не лги, Бетти! Ты всего-навсего женщина, и крайне хорошенькая. Даже эти несчастные молодые Натансоны украдкой пожирали тебя глазами.

Лиза пожала плечами:

– Я не заметила.

– Снова ложь, – усмехнулся Игнатий Феликсович. – Не тебе водить меня за нос! Я заметил, как сверкнули твои глазки, когда вынесли колье с изумрудами. Что ж, оно твое!

Он придвинулся поближе, но Лиза оттопырила локоть:

– Мне ничего от вас не надо!

– Говори мне «ты», – в сотый раз поправил он.

– Мне ничего от тебя не надо. Вот десять тысяч, те были нужны – и я иду за вас. А эти бриллианты… Что я должна буду сделать, чтоб за них расплатиться?

Игнатий Феликсович расхохотался:

– Ты, Бетти, в самом деле глупый ребенок! За эти десять тысяч я получил всю тебя, с потрохами. А бриллианты мне самому нужны.

– Зачем?

– Представь, я вошел во вкус – мне ужасно нравится тебя наряжать и тобой хвастаться. Что Нетск?

Глушь, дичь, темнота. Мне даже в Европе завидовать будут. Я там много бывал, повидал всего, в том числе и женщин любого разбора – уж извини. Я знаю толк в подобных вещах. Так вот, сотни мужчин будут от тебя без ума, но принадлежать ты будешь мне одному. И будешь любить меня до безумия!

15

Игнатий Феликсович запретил Лизе видеться с гимназическими подружками, но Кася Пшежецкая об этом запрете то ли не знала, то ли знать не желала. Во всяком случае, однажды утром она появилась у Одинцовых и с порога заявила Лизе: