Уйти красиво и с деньгами
Шрифт:
– Хотите послать его к черту? А? Пошлите. И знаете как? Давайте я на вас женюсь.
– Ну вот еще!
Лиза встала, одернула юбку, вопросительно поглядела на Кашу. Та тоже поднялась и чинно сказала:
– Нам пора. Нас ждет извозчик. Благодарим вас.
– Помните, если вам нужна помощь…
Когда они ехали домой, Каша долго молчала, наморщив выпуклый лоб. Наконец решительно изрекла:
– Это не он.
– Конечно, – с готовностью согласилась Лиза.
– А жаль! Уже сегодня можно бы было восстановить честь нашей семьи. Куда же теперь? К Варнавину? Хорошо, что ты, Одинцова, со мной поехала –
– За что? – опешила Лиза.
– Если б он мне вот так же предложил руку, я бы согласилась. Не думая ни минуты! Но нет, всегда все достается тебе одной.
– А как же Адам?
Всю дорогу они молчали. Лиза развлекалась тем, что из-за зонтика наблюдала, как трусит сзади, кротко кивая, извозчичья лошадка, а в пролетке покачивается соглядатай, истомленный долгим ожиданием у дома чаеторговца Соколова. Он сбил канотье на затылок, его плосконосое лицо блестело на солнце, на животе топырились ряды жилетных складок. Лиза подумала: «А я бы вот этого с удовольствием проткнула!»
Дома ее встретила трепещущая тетка: в гостиной сидел Пианович и, кажется, сердился. Лиза прошла к нему, на ходу снимая шляпу и даже не посмотрев на дежурные конфеты и букет.
– Бетти, где ты была? – спросил Игнатий Феликсович глухим страстным голосом.
– Каталась с Катериной Пшежецкой на извозчике. Захотелось проветриться, – отвечала Лиза весело. – Могу я позволить себе невинные развлечения? Конечно, гимназисткам самим брать извозчика не к лицу, но я уже взрослая, правда?
– Не забывайся, Бетти! Подобные прогулки допустимы только со старшими. И со мной.
– Но ты такой занятой! Тебя долго не было, я скучала.
Лиза полюбовалась произведенным эффектом – от игривого «ты» Игнатий Феликсович обмяк.
– Я виноват, но у меня сегодня было столько дел, – нежно сказал он. – Давай что-нибудь придумаем вечером для твоего развлечения – небывалое, взрослое, запретное. В ресторан я тебя уже возил. Может, в кафешантан, а? Местный дрянной, но там весело.
– Я знаю, – ответила Лиза и запела бойким визгливым голоском:
Когда я пьяная,Я очень странная —То я рыдаю,То хохочу – ха-ха-ха-ха!Пианович снова помрачнел:
– Откуда ты это знаешь?
– Борис Владимирович Фрязин недавно пел под рояль. Мы очень смеялись!
– А! Этот может, – с облегчением вздохнул Игнатий Феликсович. – Песни у него, резвость всякий час! Фрязины семейство почтенное, но сиволапое. Будет шутить, я о серьезном. Ты, Бетти, конечно, удивляешься, что я тебя не спрашиваю о твоем выборе.
– Каком выборе? – не поняла Лиза.
– Вчера у Натансона мы смотрели бриллиантовые вещи. Ты, конечно, ждала, что сегодня я привезу обещанный подарок, но это придется отложить. Временно. Мы купим что-нибудь другое в том же роде и в другом магазине.
– Не нужны мне бриллианты.
– Еще как нужны! Но не эти. Случилось ужасное: нынче ночью Натансон ограблен и убит. Он и его сын.
– Что?
Вчерашний визит к ювелиру, совершенно стертый из памяти поездкой к Матлыгину, вдруг припомнился Лизе до мелочей.
Даже бриллианты в бархатных коробках, которые она вчера не очень-то и рассматривала, так и зарябили перед глазами.– Как это произошло? – спросила Лиза.
– Тебе лучше не знать подробностей.
– Лучше знать! Я не слабонервная.
– Да я сам еще деталей не уяснил, – неохотно сказал Игнатий Феликсович. – Ночью, кажется, был налет, но соседи особого шума не слышали. В магазине открыты шкафы, взломан сейф, взяты лучшие вещи, в том числе те, которые мы вчера видели.
– А что с Натансоном?
– Старик, очевидно, услыхал шум, спустился в магазин и получил удар по голове. Череп, говорят, проломлен. Старший сын у него живет на Скобелевской, а младший – Давид, кажется – с отцом. Давид зарезан на лестнице. Грабителей никто не видел, но около двух ночи по Офицерской проехал экипаж. Так говорят, а толком никто ничего не знает.
«Это же Володькина бриллиантовая шайка! – подумала Лиза. – Они и до Нетска добрались! Теперь они, должно быть, далеко – сбежали».
– Бетти, у меня сейчас есть минут сорок свободных. Давай поедем к Бергу, – предложил Игнатий Феликсович. – Подберем что-нибудь там. Не хочу выглядеть в твоих глазах человеком, который не держит слова.
– Пустяки! – отмахнулась Лиза. – Я никуда не поеду – устала. В другой раз купим бриллианты, которые будут мне к лицу, когда я растолстею. Ты так, кажется, вчера говорил?
– Не так! Ты станешь еще прекраснее, хотя вообразить это трудно. Ты уже совершенство и моя погибель. Проводи меня, а то дел сегодня по горло.
Отбыв дежурное прощание, дежурный поцелуй и дежурный приступ отчаяния, Лиза поднялась к себе. Еще недавно эта комната именовалась детской, потом классной. Как теперь ее называть? Стол исчерчен рожицами, столбиками забытых вычислений. На столе тетрадка, в которую Лиза собиралась помещать свои душевные излияния, но написала лишь одну фразу на первой странице: «Погода сегодня прекрасная». А на дне ящика, под старыми учебниками, спрятана Ванина записка, которая давно выучена наизусть. А в шкафу – узел с вещами на случай побега! Солнечный луч, сломавшись пополам, лежит на потолке и стене.
Лиза бросилась на кровать и раскинула руки. Раньше такая вольность была под запретом – днем дозволялись лишь табурет, лишь прямая спина. Теперь все погибло и все можно.
Постучала Артемьевна:
– Лизушка, спишь?
– Нет. Что тебе?
– Барышня фрязинская третий раз прибегат, а к Анюте зайти не хочет. Тебя спрашиват.
Лиза устремилась к двери, но няня сильной рукой ухватила ее за юбку, легко, как куклу, крутнула и поставила прямо перед собой.
– Смотри, не дури, девка! Прежний парнек у тебя на уме. Забыть его надо!
– Отпусти, няня! Это все вздор!
– Слушай меня, – снова тряхнула ее няня. – Твой-то, Игнат, мушшина ласковый, сладкий, как сахар. Таки-то сладкие больней всего бьют! Этот, вижу, не отступится. Не угодишь ему – в гроб вгонит.
– Что за ужасы ты говоришь!
– Много видала, вот и говорю. Я сразу пойму, какой мушшина жену пожалет, какой бить будет. Твой будет! Глаз у него кошачий, так и горит.
Лиза все-таки вывернулась и убежала к Мурочке.
– Где тебя носит все утро! – накинулась та. – Бегаю за тобой, как белка.