Ужасное наследство

На лес резко упала ночь. Словно невидимый великан накрыл землю плотным покрывалом. Звёзды не спешили загораться на чёрном полотне неба. Только тончайший серп месяца давал призрачный слабый свет. Мы с Анной вернулись в дом за фонарями, чтобы с ними затем продолжить поиски. Переступив порог, я почувствовал, что в доме кто-то есть. Жестом показав жене оставаться внизу и сохранять тишину, я, стараясь не шуметь, взял кочергу от печи в кухне и, осторожно ступая, начал подниматься по лестнице к спальне Марии, откуда доносился странный звук. Словно огромная кошка шипела и урчала одновременно. Я подобрался, крадучись, к входу в комнату и занёс кочергу над головой, приготовившись для удара. Резким и сильным движением ноги толкнул дверь. Она распахнулась, а я замер на пороге, держа своё незамысловатое орудие. На полу сидела Мария. Лицо её выражало абсолютное счастье. Она обнимала за шею кошака рыси, с роскошной лоснящейся шерстью. Он угрожающе шипел, глядя мне прямо в глаза, и уши его чутко подрагивали. Мне казалось, в зрачках у него пробегают огненные сполохи. «Папуля, ведь мы оставим кису? Пожалуйста, у меня же День Рождения?» От облегчения, что девочка жива, я был согласен на всё. Но как только я попытался подойти ближе, чтобы обнять дочь, кошак, вздыбив шерсть на холке, злобно оскалился. Вот тогда я пожалел о своём опрометчивом обещании. Мать мы в ту ночь так и не нашли.

После появления мохнатого жильца, мы с женой больше никогда не входили в комнату дочери. Вернее будет сказать: нас не впускали. Кошак угрожающе рычал уже при подъёме по лестнице на второй этаж, и начинал бесноваться за дверью, если кто-либо пытался приблизиться к комнате Марии. Словно Цербер, охраняющий вход в преисподнюю, дикий кот сторожил дверь.

3.

Отец, вернулся домой встревоженный и безмерно уставший от бесплодных поисков непонятного животного, изводившего скотину и птицу в окрестных деревнях. Тварь была неуловима. Чувствовалось, хищник находится где-то рядом, его взгляд словно «прожигал» спину. Сначала отец был уверен, что всё это волчьи проделки, отрицая странность в нападении на домашних животных. Какими только способами он не пытался отловить «серого разбойника», но зверь не шёл на приваду. А капканы, с таким умением расставленные отцом, словно в издёвку, оказывались захлопнуты и пусты. Неизвестный убийца был хитёр и вездесущ. За одну ночь он мог покрыть расстояние в сотню километров, вырезав скот на двух противоположных концах заповедника, при этом не оставив после себя следов. Все егеря заповедника пытались выследить тварь, но та как будто насмехалась над ними.

Узнав об исчезновении матери, отец почернел лицом. Я высказал предположение, что она отправилась в общину староверов. Последнее время все её бессмысленные речи сводились к этому. Но у отца было иное мнение. А увидев кошака, льнущего к ногам Марии и угрожающе скалящегося, разом сник, словно стал меньше ростом, и спешно оседлав коня, отправился на поиски матери.

* * *

Её нашли через неделю, совершенно случайно. Компания местных деревенских ребятишек отправилась в лес за ягодами, которых, как я уже говорил, был богатый урожай в то лето. Дети набрели на заросли малины, полностью заполонившие глубокий овраг. Ребятишки рассказывали потом, что начав спускаться туда, им было совсем не страшно поначалу. Ягоды на кустах висели такие большие, спелые, и чем глубже забиралась малышня в малинник, тем крупнее и сочнее становилось лакомство. Они с упоением наполняли туеса, и, конечно, ели плоды, срывая с кустов. Дети не заметили, как оказались в самом низу. Там было сумеречно и необычно тихо. Ветерок не добирался до верхушек кустарника, птицы молчали, и насекомые внезапно прекратили свой стрекот. Ребята, инстинктивно почувствовав опасность, сбились в кучу, в этот момент в кустарнике зашуршало и защёлкало. С резким шумом, откуда ни возьмись из зарослей вылетел огромный, угольно – чёрный ворон и опустился на тонкую ветку малинового куста. Потом один из мальчишек припомнил, что это выглядело так, словно крупная птица совершенно не имела веса, тонкий прут под ней даже не прогнулся. Ворон молча, зловеще разглядывал детвору круглым глазом, странного багрового цвета. Дети замерли, затаив дыхание. Ворон громко каркнул и исчез. Да, да, не улетел, а просто растворился в воздухе. И тут они увидели её, вернее, то немногое, что осталось. Кожа и волосы. Будто сдутая резиновая кукла, растянутая на кустах. С истошным криком детвора взбиралась по крутому подъёму из оврага, и, не переставая визжать, бежала до самой деревни. Многие из них не оправились от этого потрясения: две девочки начисто потеряли реальное восприятие мира.

Отец так и не смог примириться со смертью матери. Через месяц он повесился в конюшне, не оставив прощальной записки. Хотя я думаю, без Марии и здесь не обошлось. При скептическом отношении к богу и всему мистическому и непонятному, отец твёрдо стоял на одном: не человек распоряжается, когда ему жить, а когда пора умирать. Поэтому в то, что он сам смог уйти из жизни, я не поверил и не верю до сих пор.

* * *

Мы остались втроём. По долгу службы я проводил много времени в больнице, так как штат врачей был невелик. Жена была наедине с дочерью и её диким соглядатаем, и вскоре я стал замечать, что с ней происходит неладное. Я заговорил о том, что её необходимо обследовать, уговаривал съездить в областной центр, в клинику. Анна только грустно улыбалась и находила множество причин, чтобы отложить поездку. Она начала терять вес, восковая бледность покрывала лицо. И совершенно перестала спать ночами. Узнал я об этом случайно, встав как-то ночью за естественной надобностью. Анна, с безумным лицом, сидела на кровати, подтянув ноги к груди и вцепившись в какую-то книгу. Она не отрывала глаз от дверного проёма. Я зажёг прикроватный светильник, и с трудом разжав сведённые судорогой пальцы жены, вытащил из них книгу. Это был Новый завет. Я открыл его на заложенной странице, и в глаза мне сразу бросились строки: « И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы образ зверя и говорил и действовал так, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя».

4.

Летнее тепло резко сменилось на осеннее ненастье. Обещанное метеорологами, бабье лето заблудилось в неведомых далях, так и не добравшись до заповедника. Деревья под тяжёлыми, беременными дождевой хмарью, тучами стояли темным мрачным монолитом. Серые дни, чёрные ночи. Безысходность витала в воздухе.

Мария целыми днями пропадала в лесу со своим диким четвероногим компаньоном, не считая нужным сообщать о возвращении и уходе. Она не спала дома, не ела домашнюю пищу. Поначалу я успокаивал себя, что в заповеднике изобилие ягод, орехов и грибов, а в небольшой мелкой, но чистой речушке можно из-под камней руками наловить раков, а если повезёт, то и поймать скользкого налима. С приближением холодов я всё чаще задавал себе вопрос: «Чем или кем питается моя дочь?» Да и бродить под стылым нудным дождём часами невозможно. Значит существовало убежище, схрон от непогоды и случайных непрошенных гостей.

Зима не торопилась свергнуть с трона осень. Чаща, ощетинившись голыми, корявыми в наготе ветвями, наводила тоску и сюрреалистический ужас. Дни укорачивались, сморщивались до нескольких часов зыбкого света. Казалось, что за рассветом сразу наступал закат. И в бесснежии чернота поглощала все полутона и оттенки.

Жители окрестных сёл были встревожены не на шутку. Неуловимый убийца совсем распоясался. Не проходило ни одного дня, чтобы мифическая чупакабра не поживилась кровью домашних животных. Кроме того, она принялась и за крупную скотину. Мне стало известно о нескольких случаях нападения на коров. Единственное, что не изменилось - её отличие от хищников. Тварь по-прежнему полностью обескровливала жертву, не интересуясь мясом.

Поведение Анны настораживало и беспокоило меня всё сильнее. Она вздрагивала от любого шороха. Замирала на полуслове, словно прислушиваясь к звукам, доступным только ей. Когда я пытался отвлечь жену, она прикладывала к губам указательный палец, шикала на меня, а у самой в глазах плескался откровенный ужас. Сколько бы я ни допытывался, что ей слышится, она не рассказывала.

А потом у жены начались галлюцинации. В зеркальных поверхностях ей чудились мерзкие чудовища и отвратительные лица чужеродных созданий, зовущих её к себе. Анна изуродовала всю полированную мебель с помощью пемзы и грубой наждачной бумаги, которую отыскала среди отцовских столярных инструментов. Она завесила простынями большие зеркала, а маленькие закопала возле выгребной ямы. Шторы на окнах оставались постоянно задёрнутыми, а стёкла заляпаны грязными разводами. Когда я возвращался из больницы, Анна неизменно сидела в старом кресле, сжавшись в комок, и прятала лицо в колени, а кисти рук - в длинные рукава кофты. Я заговаривал с ней, но она молчала и вслушивалась в нечто неслышимое мне, по-птичьи наклоняя голову к плечам. От моих попыток дать успокоительные лекарства или снотворное Анна всячески уклонялась. Я не понимал, как ей удавалось распознать питьё с подмешанным препаратом, но она ни разу не выпила снадобье, способное усыпить её.

Переживания за Анну отодвинули на второй план мысли о Марии. Но всё же, в редкие случайные встречи, я мог заметить, какие изменения произошли с девочкой за четыре месяца. Она вытянулась и окрепла физически. К моему удивлению, фигура Марии более походила на девичью, нежели на формы ребёнка. У неё выросли небольшие грудки с острыми, призывно торчащими сосками, чётко выпирающими из-под туго обтягивающей её кофточки, которая недавно была абсолютно свободной. И хотя лицо её оставалось детским, взгляд поражал несоизмеримой силой и знанием. Словно она видела тебя насквозь, знала твои мысли и желания, тайные слабости и пороки. Заглянув ей в глаза, хотелось не отрываться от их глубины, затягивающей в водоворот безумия.

Вскоре я выявил закономерность: стоило Марии ступить на порог, состояние жены усугублялось, и страхи и странности в поведении увеличивались. И тогда у меня зародилась мысль, что это - не спроста. Я уже рассказал о странных событиях, предшествующих зачатью Анны, о некоторых паранормальных способностях, которые проявлялись изредка у неё, и, возможно, ввёл вас в заблуждение, дав повод подумать о её колдовской сути. Нет, Анна не была рождена колдуньей. Она носила в себе определённую мистическую силу, но та предназначалась для достижения иной цели. Моя жена была рождена, чтобы её эмоции и чувства, по большей части негативные – страх или боль, питали и делали сильнее с каждым днём силы зла. Она была не обычной едой для потустороннего паразита. Её рассудок он смаковал изысканно и извращённо. И паразитом этим была Мария

5.

От давней столичной жизни у нас с женой остались неплохие сбережения. К тому же, покойная мать слыла известной мастерицей в консервации овощей и фруктов с огорода, лесных ягод и грибов, а так же собственноручно закатанной тушёнки из дичи, добытой отцом в сезон охоты. И при жизни наделала большие запасы. Да и кое-какая живность копошилась во дворе, снабжая бесперебойно молоком и яйцами. Так что от голода нам умереть не грозило.

Мне пришлось прервать практику в поселковой больнице и попросить расчёт. Оставлять Анну в доме одну меня по-настоящему страшило. От заторможенного просиживания в кресле она перешла к действиям, причиняя боль самой себе. Ногти на руках жена обгрызла до мяса, но не остановилась на этом, продолжая уничтожать их дальше. Ни с того, ни с сего обрезала длинные пушистые локоны, уверяя меня, что не помнит когда и как это сделала, и куда потом дела волосы. А потом Анна начала истязать себя. Первые порезы, неглубокие, как царапины, я заметил у неё на руках. Со временем они стали длиннее и глубже, появились на груди, боках и бёдрах. Я собрал и запер в кладовке все режущие и колющие предметы, которые нашёл в доме. Но это не помогло. Кровоточащими огрызками ногтей Анюта ковыряла кожу. Ни увещевания, ни ругань не останавливали её. Жена плакала и, показывая мне истерзанную плоть, горячечно шептала: «Вот они, Андрюша. Разве ты не видишь? Их надо вытащить! Они растут! Они сожрут меня заживо! Я же не умерла? Помоги мне избавиться от них, умоляю тебя!» Но я не видел, то что чудилось ей – копошащихся под кожей, опарышей.

Моему терпению пришёл конец. Не желая слышать отказы жены, я твёрдо решил увезти её в район, в психиатрическую клинику. Зима, наконец, соизволила вспомнить об обязанностях, данных ей свыше. Ночью прошёл долгожданный снегопад, сделав окружающее кипельно белым и ангельски чистым. С твёрдым намереньем запрячь Гвидона, старого чёрного, как гуталин, мерина, я вышел из дома и ступил на подворье. Солнце задерживалось с восходом за далёким горизонтом, не торопясь облагодетельствовать недолгим зимним светом землю заповедника, но от снега стало светлее. Девственно нетронутый покров, без единого следа расстилался вокруг. Редкие крупные снежинки, плавно покачиваясь, опускались вниз. Лес молчал - ни звука. На мир опустилась тишина. Что-то было неправильное в ней, противоестественное. И тут я понял! Не возились сонно куры на насесте, не шуршали соломой две пегие козы в сарае. И кочет не оповестил о скором явлении светила. Я бросился на скотный двор, заранее предчувствуя, что увижу. Неизвестная тварь добралась и сюда, вырезав скот и птицу подчистую. Моя последняя надежда убрать Анну подальше от дома потерпела крах. Мерин, тяжелой глыбой чернел в дальнем углу. Подойдя ближе, я увидел, что горло его растерзано, но вокруг лишь небольшие лужицы тёплой крови, от которых шёл еле заметный парок. «Хищник здесь, наблюдает за мной!» - Пронеслось молниеносно в голове. Я резко обернулся к выходу и от испуга вздрогнул всем телом. У раскрытых ворот сарая, облокотившись о косяк, стояла Мария. На её лице блуждала глумливая ухмылка, а глаза слабо светились в сумраке. Она призывно облизнула тёмные, словно налитые кровью губы, на секунду оголив белизну зубов, показавшихся мне слишком острыми и длинными. Не говоря ни слова, девочка развернулась и пошла прочь, в сторону леса. Вскоре она скрылась за стволами исполинских деревьев, а я всё смотрел, не в силах тронуться с места. Смотрел и не понимал, что происходит. Солнце робкими лучами осветило снега, добавив им нежно розового оттенка. И это великолепие запятнали лишь мои следы.