Ужасный век. Том I

Многие, возможно, назвали бы происходящее «заговором». Очевидно направленным на благо Балеарии, конечно — но раз государственные планы составляются на тайных встречах, а не в королевском дворце, то как выразиться точнее? Фелипе де Фанья полагал, что Анхелика ничего не знает.

Именно так утверждал канцлер. Некоторые сомневались в его искренности. Полагали, что какие-то беседы с королевой канцлер всё-таки ведёт — он не может играть совсем в тёмную, однако старается сложить подобное впечатление.

Может быть, канцлер слегка лукавил. Может быть, говорил искренне. Обсуждения реваншизма не становились основной темой встреч: канцлер подолгу беседовал за отдельным столом с Его Сиятельством Борхесом де Стефано, Хуаном Тадео, Руисом — графом Аренас, и другими старыми гигантами балеарской политики, вошедшими в силу ещё при императоре.

Иногда Фелипе видел, как присоединяются к беседами о государственных вопросах и более неожиданные люди: например, норштатский теоретик Ульрик тер Перглер. Уже двадцать лет — с самого конца войны, Перглер вынужден был жить в Марисолеме. Кажется, он не очень тужил по этому поводу. За двадцать лет у Перглера родилось две дюжины детей — в основном незаконных, и вдвое больше книг по различным вопросам управления государством.

Замечал Фелипе за тем столом и Педро Эрреро из рода Томпанельо — выдающегося картографа, автора лучшего атласа известного мира. А ещё поэта Алехандро Барульо, создателя любимых опер королевы Анхелики. Что эти люди делали среди империалистически настроенных реваншистов, учёный не очень понимал.

Чуть позже к разговорам присоединился Лопе де Гамбоа, один из ключевых людей Тайной канцелярии — и, что любопытно, единственный её служащий в узком кругу тайного общества.

Ишмур активно участвовал в беседах, которые заводил канцлер — причём поддерживая его. Он даже подал герцогу Тормалесо несколько смелых идей.

Если бы не вовлечение Ишмура, Фелипе де Фанья предпочёл бы по-прежнему держаться в стороне. Но старик учёного от себя ни на шаг не отпускал. Ишмур недавно говорил о путешествии, в которое оба отправятся: ужели речь о Стирлинге, раз старца так заинтересовали беседы политического свойства?

Это там свершится нечто великое? Может быть. Должно же оно где-то свершиться.

— У нас, выходит, около четверти часа до заседания?

— Да. Нынче председательствует Борхес, а он нетороплив.

Члены общества могли свободно общаться до и после основной программы каждой встречи. А сегодня начало заседания и правда сильно задерживалось.

Это позволило Фелипе познакомиться с любопытным человеком, которого представил сам канцлер. Новички не присутствовали в главном зале: внутри общества существовала иерархия. Даже Ишмур сегодня впервые был допущен к самой церемонии — пусть и будучи особым случаем! Что касается Фиделя Ривера, некоего доверенного лица канцлера, то ему пока полагалась лишь возможность неформального общения.

— Интересно, что канцлер счёл необходимым познакомить нас. — рассуждал вслух Фелипе, пока Ишмур безмолвствовал. — Не поймите неправильно, но вы совсем не похожи на учёного человека, коими являемся мы с Ишмуром. Скорее напоминаете военного.

Фелипе кривил душой: молодой человек, лишённый одного переднего зуба, более всего походил на Лопе де Гамбоа. Наверняка связан с Тайной Канцелярией… невозможно ведь, чтобы канцлер притащил сюда обыкновенного бандита? Фидель Ривера был из тех людей, которых никогда не заметишь, если их не представили. Не вынудили обратить внимание.

— Вы оба, сеньоры, добрые друзья Его Светлости. — беззаботно отвечал Фидель. — А я оказываю содействие друзьям канцлера. Логично нас познакомить! К тому же Его Светлость имеет ко всем нам некий важный разговор. Если я правильно понял, беседа состоится после заседания.

— Я надеюсь, вы не заскучаете, пока оно будет идти. Новых лиц среди нас нынче немного. Но если ни с кем не сложится разговора — то в доме есть великолепная библиотека. К вашим услугам.

— И надолго тут остаёшься новичком?

— Зависит от человека. Разумеется, никто не попадает сюда случайно, но вы должны понимать: в этом доме ведутся слишком важные и слишком приватные разговоры. Несмотря на любого рода рекомендации, заведён обычай немного присматриваться друг к другу.

Фидель Ривера улыбнулся. Отсутствующий зуб как-то не вязался с дорогой одеждой и весьма достойными манерами. Ко всему прочему, этот Фидель был уж очень молод. Сколько ему? Не больше тридцати. Даже канцлер и Лопе де Гамбоа, прожившие почти полвека, по местным меркам оставались юнцами.

— Всё правильно. — произнёс Фидель. — Я знаком с тайными обществами. Без обычаев, основанных на осторожности, в таких делах не обходится.

Ишмур всё это время молчал, но закрытые повязкой глаза направлял прямо на Фиделя. Тот, если и был смущён или удивлён поведением старца, вида не подавал. Ишмур сидел напротив, сложив костлявые пальцы на груди. Даже не имейся на глазах повязки, смотрелся бы он странно: Фелипе де Фанья не сумел убедить Ишмура сменить одежду и причёску. Безумный монах, иначе по виду и не скажешь.

Заговорил Ишмур совершенно неожиданно.

— Не волнуйся, Фелипе. Фидель нам не чужой. Скоро он станет нашим союзником.

Учёному слов Ишмура было довольно: уже привык доверять. А вот Фидель немного удивился.

— Союзником? В чём именно?

— В той истории, Фидель, героями которой мы являемся. Часть её уже записана мною в книгу. Часть только предстоит записать.

Фелипе прекрасно знал, о каких книгах речь. Фидель, разумеется, ничего понять не мог.

— И что за история?

Обычно на лице Ишмура не бывало эмоций. Но теперь он улыбнулся. Очень слабо и мимолётно, будто на миг блеснуло нечто в ночи, среди звёзд — а ты гадай, было или не было.

— История, до конца которой доживут не все. И после которой никто не будет жить по-прежнему. Хорошую книгу открывает один человек, а закрывает уже совсем другой.

Учёный обеспокоился, что странные слова Ишмура смутят Фиделя. Вряд ли этот мальчишка, зачем бы канцлер ни привёл его с собой, готов к подобному. Но тут вовремя зазвенел колокол, возвещающий о начале заседания — неловкость оказалась сброшена сама собой.