Ужасный век. Том I

В этот день Фидель проснулся рано, потому что так было нужно. Он давно выработал полезную способность: спать ровно столько, сколько требуется. Когда необходимо хорошо отдохнуть — забыться едва ли не на сутки, а когда надо проснуться через час — сделать именно так.

Тайных дел мастер жил на верхнем этаже порядком обветшавшего каменного дома, нависающего над каналом. На этом берегу — район бедный и неприветливый, здесь стараются лишний раз не смотреть туда, куда не стоит. И уж точно не задают лишних вопросов: легко получить совершенно нежеланные ответы.

Но стоило пересечь канал по горбатому мостику, пройти сотню шагов — и город начинал мало-помалу расцветать. Фидель направлялся именно туда, к центру.

Улицы уже ожили. Марисолемцы летом всегда старались сделать побольше дел спозаранку — пока солнце не поднялось высоко, ведь тогда работать станет совершенно невозможно. В середине дня город дремал, пока светило не переваливало на другую сторону неба. После начинал шуметь снова — не затихая уже до поздней ночи, а то и до утра.

— Что за день, что за прекрасный день!

На улице Фидель нисколько не бросался в глаза. От большинства балеарцев отличался лишь тем, что не носил усов и тем более бороды — отросшую за время морских скитаний давно сбрил. Лицо Фиделя редко кому запоминалось, его затруднялись описать. Одет он был также неброско, но главное — вполне прилично и удобно. В былые времена длинная эспада, подвешенная к поясу, ещё могла привлечь внимание: тогда серьёзное оружие открыто носили лишь дворяне. Теперь это запросто делал любой.

Под солнцем ещё не стало так жарко, чтобы Фидель выбирал тенистую сторону улицы. Вела она к рынку: оттуда доносился привычный гвалт. Под торговлю была отведена небольшая площадь, однако рынок давно выплеснулся за её пределы, поглотив близлежащие улочки. Тут торговали простыми, насущными товарами: что-то серьёзное или экзотическое следовало искать ближе к порту.

Почувствовав запах фруктов и разнообразной снеди, Фидель остановился возле торговки, что показалась симпатичнее прочих — хотелось перекусить немедленно. Однако в кошеле он обнаружил только серебро, да не самое мелкое: за любую монетку можно было купить и весь этот товар, и его хозяйку в придачу.

— Прости, милая: как-нибудь в другой раз.

Можно было и обойти толпу, и вовсе свернуть на короткую дорогу к порту, но Фидель поступил иначе. Ему хотелось послушать голоса на родном языке, вдохнуть все запахи Марисолемы — даже те, что не из приятных.

Скоро рыночный шум остался позади: начались дома позажиточнее. Мостовая тут была гораздо чище, по улице могли бы проехать в ряд три больших экипажа. Вот каменная арка, которую сложили ещё при Старой Империи. Полсотни шагов, резкий поворот — и Фидель оказался в по-настоящему красивом месте.

Дворцы чуть меньше и беднее королевского. Не самая помпезная в столице, но очень красивая церковь — красный камень, изящными линиями тянущийся к голубому небу. Так похоже на балеарский флаг!

Здесь тоже было многолюдно, но публика совсем иная. Каждый вышагивал чинно, с великим достоинством. Мужчины гордо придерживали на боках эспады, а женщины закрывались от солнца зонтиками. Речи звучали сдержанно. От фонтана веяло прохладой. Рядом расположились музыканты — не какие-то бродяги, а средней руки мастера, нанятые властями. Пару раз мимо Фиделя прошли стражники — в лазурно-красных цветах, начищенных кирасах, с ярко украшенными протазанами на плечах.

Фидель улыбнулся, бросив взгляд на ухоженное здание, стоящее тут с глубокой древности — оно гораздо старше и соседних дворцов, и церкви. Ещё староимперское. Именно здесь уже около века размещалась Тайная канцелярия. Фидель редко бывал внутри, а если заходил — то не с площади, не через главные двери.

Сейчас уж точно не сюда. Мелькнула мысль свернуть направо, к Полуденной площади: взглянуть на королевский дворец и величественный храм Благостной Девы. Но всё-таки Фидель вышел не на праздную прогулку. В сторону порта вёл широкий бульвар, и тайных дел мастер зашагал именно по нему.

Было отрадно видеть Марисолему радостной и суетной. Стоящей по-прежнему крепко. Ради чего ещё Фидель занимался своим мрачным делом? Вся тьма доставалась людям вроде него — чтобы простые балеарцы видели только солнце. Процветали под чистым небом, даже не задумываясь, чьей запятнанной совести обязаны своим покоем. Эту страну берегли ангелы с грязными душами.

На такой работе, как у Фиделя, благодарят лишь за закрытыми дверями. Перед ним возвышались памятники военачальникам и флотоводцам — а людям на тайной службе не всегда доставался и могильный крест. Возможно, Балеарскому королевству суждено когда-нибудь узнать имя Фиделя. А вот имена тех, с кем он полгода назад отправился в Тремону, канули на дно — вместе с трупами своих носителей. Ничего не поделаешь.

Бульвар упирался в совсем маленькую круглую площадь, опоясанную колоннадой — строгие, без всяких излишеств мраморные столбы. Как солдаты. По меркам столицы тут оказалось необычайно тихо, но удивила Фиделя не тишина. За полгода в Марисолеме изменилось немного — однако памятника посредине этой площади раньше не было.

— Хм, и кто же это у нас?

Отнюдь не самый величественный монумент в столице, но всё же — памятник в полный рост, на солидном постаменте. Мужчина в старомодном доспехе заслонял собой город, обращая волевой взгляд в сторону моря. Скульптор потратил массу сил и времени на мелкие детали: поэтому, ещё не обойдя монумент, Фидель догадался, кого изображает статуя. Неожиданно!

Надпись на постаменте подтвердила догадку.

«Командор Гонсало Мендоса, Волк Мелиньи»

Какая ирония! Те, кто избавился от ставшего ненужным и опасным волка, спустя двадцать лет поставили ему памятник. Для пущей трогательности не хватало рядом лишь кого-то из ветеранов Волчьего Легиона, оставившего товарищей и здоровье на Великой войне — опустившегося и просящего теперь милостыню. Фидель едва не рассмеялся. Вот это была бы картина!

А смеяться-то не стоило. Фидель даже снял шляпу. Он стоял перед настоящим героем.

— Что ж, командор: насколько мне известно, вы достойны памятника. Хорошо, что столь немногие знают правду о вашей смерти. Недолжно людям вроде вас умирать от рук убийц. Я-то сам убийца… Я это хорошо понимаю.

Надолго Фидель у памятника командору Мендосе не задержался. Порт был уже близко.

Гавань Марисолемы была почти «городом внутри города»: её даже отделяла невысокая Морская стена. Скорее имеющая символическое значение, нежели кого-то от чего-то защищающая.

За Морской стеной город, конечно, делался уже далеко не таким блистательным — зато обретал ярчайший колорит. Любой порт — котёл безумной ведьмы, где замешано всё подряд. Но эта гавань была особенной, хотя бы из-за размера. Крупнейшая в Ульмисе. Что там! Крупнейшая в известном мире, говорят.

Фидель чуть не столкнулся с лимландцем в огромных деревянных башмаках, затем разминулся с чернокожими аззинийцами. Наперерез важно шагал богатый капитан из-за Южного океана — в тюрбане, с кривой саблей и мрачными бородачами за спиной. По рядам ящиков ловко скакали почти не одетые люди, перекрикивающиеся на каком-то лающем языке. Таких Фидель не видел прежде. Откуда они? Неважно. Следом проплыли перед глазами мужчины в меховых шапках, в расшитых халатах, даже в каких-то кольчугах — вроде изображений с древних барельефов.