Ужасы на Западе

В тех же местах (в нижней Бретани) так повелось, что перед новой Луной люди встают на колени и молятся на нее, а в первый день нового года к источникам приносят жертву — кусок хлеба с маслом.

Такой же обычай был отмечен К.Томасом на Британских островах в начале Нового времени. Английский автор XV в. с прискорбием констатирует, что люди поклоняются Солнцу, Луне и звездам. В 1453 г. в Стентоне мясник и землепашец предстали перед судом за то, что утверждали, будто других богов, кроме Солнца и Луны, нет. В XVII в. пуританин Р. Бакстер в приходе Киддермйнстер обнаружил, что многие прихожане настолько невежественны, что для них Христос — это Солнце, а святой дух — Луна. В том же XVII в. В. Камден доносит, что дикие ирландцы, как и крещенные Ноблецом бретонцы, преклоняют колено перед новой Луной и читают "Отче наш". Подобный обряд отмечен в то же время в Йоркшире, а в Лондоне в 1641 г. существовали секты «сатурнитов» и «венерианцев», поклонявшиеся этим обожествленным планетам.

В 1590–1630 гг. в Люксембурге, где свирепствовали гонения на ведьм, был еще жив, правда в измененном виде, культ богини Дианы, которая называлась там «Жэн». Статуи этой богини сохранились в большом количестве до XVII в. О смешении, в результате распространения христианства различных религий, свидетельствует текст молитвы, который был засвидетельствован в суде 1626 г. по обвинению в колдовстве одной сельской жительницы. Этот текст представляет собой поэму в стихах, где речь идет о Христе и кресте, Св. Иоанне и дьяволе, деревьях, травах и цветущих лугах, Деве Марии и божествах, называемых «Энежи» (возможно, искаженное "Эвмениды"). К этим разрозненным фактам можно добавить еще веру в чертей, отличных от того Сатаны, каким его представляла Церковь; они обыденны, как полезны, так и вредны, крестьяне же стараются использовать их в свое благо.

Приведенные факты, разрозненные во времени и пространстве и которые могут быть дополнены при более глубоком исследовании, подтверждают слова Фрейда: "Христианские народы плохо крещены. Под глянцем христианства они остались, как и их предки, варварами, поклоняющимися многим богам". [31] Заключение, конечно, общего характера, но исследователи европейской истории XV–XVII вв. не могут его игнорировать. Это, кстати, подтверждается исследованиями начала XX в. на юге Кампаньи.

31

S.Freud, Moise et le monotheisme, trad, franc, P., 1948.

Тем не менее неполная христианизация, пережитки многобожия и старых религий не означают наличия культа плодородия, осознанного язычества и тайных обществ с антихристианскими службами. Единственно, о чем можно с уверенностью сказать, так это о религиозном сплаве, особенно в деревнях, новой веры со старыми поверьями. Но население считало себя христианами, не причастными к вере, заклейменной Церковью. К своему удивлению, оно узнало от проповедников двух Реформ, что язычество вездесуще. Для народа язычество было разбитым зеркалом, взорвавшейся Вселенной. Остатки его, конечно, сохранились в видоизмененных именах божеств и отношении к колдовству, но пантеона богов уже не было, так же, как и жрецов (или жриц) и самого догмата. Возможно, что язычество было живо, но оно не было осознанным и управляемым. Так все-таки были шабаши или нет? Вслед за такими историками, как Мандру, Трево-Ропер, Томак и Кон, я склонен к отрицательному ответу. Авторы, признающие существование в средневековье язычества как системы, которая позже приобрела сатанинский вид, опираются, как и Мишле, на исторические документы последующего периода XVI и XVII вв. — произведения по демонологии и отчеты о процессах. С другой стороны, неясно, каким образом подпольные общества, насчитывающие тысячелетнюю историю, могли вновь возродиться. Непонятно также, почему такие инквизиторы XIV в., как Бернар Ги и Николау Эймерих, ничего не говорят о сектах Люцифера, если они в то время существовали. Кроме того, Мюррей и ее последователи, цитируя шотландские и английские документы XVI–XVII вв., приводят их не полностью. В отчетах судов они не приводят фантастические детали, так что описание шабашей становится правдоподобным. При полном прочтении этих документов оказывается, что ведьмы летали на шабаш на метле, могли превратиться в жабу, а не только поклонялись козлу и занимались людоедством. Наконец, почему обрядовую человеческую жертву у евреев считать выдумкой, а у ведьм — правдой? Так получилось, что целая историческая школа проводила исследования документов недостаточно корректно. Кроме того, эти документы — книги по демонологии и судебные протоколы составлены представителями правящей культуры, которая сама насаждала этот страх. Безусловно, люди той эпохи использовали магические действия с целью нанесения ущерба. Но, судя по документам, в этом случае речь идет об отдельных колдунах, а не сообществах. То же самое можно сказать об Африке ХХ в.: трудно предположить, что там существуют организованные общества "ночных колдунов", хотя население твердо верит в их реальность.

2. На простонародном уровне: волшебство

Исследования в области этнографии и истории доказывают, что в Европе начала Нового времени не существовал культ плодородие, равно как не было тайных сатанинских обществ и организованного заговора против Церкви. И, напротив, эти исследования со всей очевидностью доказывают стойкость и живучесть ментальности колдовства и широкое распространение веры в исключительную способность некоторых людей сглазить или убить, приворожить или отвратить любовь, навести порчу на скот и урожай. При внимательном чтении документов процессов против ведьм можно обнаружить, что обвинения, предъявляемые подозреваемым в колдовстве, были двух видов, четко различающихся между собой. Обвинения, исходящие от местных жителей, касались в основном злых дел. Обвинения же, сформулированные судьями, касались сговора с дьяволом, шабашей, демонических литургий, то есть преступления против Бога. Таким образом, официальная культура включила в демонологическую систему как шутовство перевернутого мира, так и все отклонения от нормы, существование которых не подвергалось сомнению, но которые считались на всех уровнях общества сверхъестественными. Так, например, смерть сына после угроз, произнесенных им в адрес родителей; чья-то болезнь после того, как этот человек общался с подозрительной личностью, внезапная буря, уничтожившая посевы, тогда как соседское поле осталось невредимым. Однако интерпретация таких явлений была различной в зависимости от культурного уровня. Простонародье видело причину в том, что некоторые люди обладают мистической силой (полинезийский термин «мана» подходит для ее определения), Для судей и богословов все, что было сверхъестественным, могло быть логично объяснено только вмешательством сил, выше человеческих. За колдовством скрывались силы ада, выходящие из мрака в результате сговора с сатаной или во время шабаша. По словам одного англичанина елизаветинской эпохи, "колдуном следует считать того, кто способен и хочет причинить вред людям или животным". Но власть имущие государство и религия, поддерживая друг друга, объединили в одно понятие белую и черную магию, гадание и колдовство, исцеляющие заговоры и порчу, видя во всем этом дьявольскую силу.

Показателен в этом отношении исторический документ начала XVII в. на бретонском диалекте — «Исповедальник» — в котором одинаковому осуждению подвергаются обычаи празднования Ивана-Купалы, гадания, колдовство, сговор с дьяволом и заговоры:

"Тот, кто в ночь на Ивана-Купалу собирает травы, произносит разные заклятия или проклятия… совершает смертный грех… Произносить имя дьявола или взывать к нему при гадании или другом каком-либо деле есть смертный грех… Верить в сны или хотеть знать, что случится в будущем, есть смертный грех. Наблюдать, как гадают по повадкам животных, по пению или полету птиц так, как это делали предки, есть смертный грех… Заколдовать или заговорить какую-либо вещь, чтобы узнать или излечить болезнь, вращать решето, чтобы узнать, где находится потерянная вещь, лечить с помощью лозы перелом или вывих есть смертный грех… Тот, кто завязывает узелок, чтобы поссорить супругов и посеять раздор между ними, не только совершает смертный грех, но и не может получить прощение прежде, чем не развяжет узелок… Произносить молитву, для того чтобы Бог помог найти утерянную вещь, соблазнить женщину или девицу, добиться их благосклонности и склонить к замужеству значит совершать смертный грех. Тот, кто хочет избавиться от зубной боли с помощью гвоздя и заклятия именем Господа Бога, грешит смертным грехом".

Из этого исторического документа видно, что колдовством и смертным грехом считались даже целительные средства и гадания с чтением молитвы и взыванием к Богу, то есть любые действия, вызывающие необычный эффект, не разрешенные Церковью или официальной медициной. Так, в Лотарингии судьи заявили обвиняемым, что "это искусство может идти только от злого духа", что это дело рук Сатаны и что "суеверия относятся к колдовским действиям, исходящим от дьявола". По словам одного дворянина (1680 г.), как до разрыва с Римом, так и после этого, английское духовенство объявило войну ворожеям и гадателям, которым, по мнению Томаса Мора, "многие безумцы доверяют больше, чем Богу, и которые имеют больше последователей и учеников, чем самые известные богословы".

Различие в отношении к колдовству со стороны простонародья и высшего общества, а также сравнение с африканской культурой помогают лучше понять роль колдунов в европейской цивилизации. В них видели причину необычных несчастий, постигших отдельных людей, всенародные бедствия считались наказанием Господним. Обычно колдуном считался селянин с дурной репутацией из-за странностей в поведении, внешнем облике или же дурная слава была им наследована от матери или родственников. Как полагали, этот человек обладает исключительной властью, "дурным глазом" или "дурным дыханием", а также знает пагубные средства. Но речь не шла о его личных связях с неким дьяволом. Он сам мог быть причиной смерти, болезни, полового бессилия. Это пагубное существо было одновременно объектом зависти и отмщения, причем не только на словах, но и в действии. В структуре общества, находившегося на стадии суеверий, такой человек был необходим как козел отпущения, хотя некоторые сами старались присвоить себе эту пагубную репутацию колдуна. Здесь будет уместным привести результаты исследований Р.Люно и Л.В.Томаса, проведенные в Северном Того:

"В начале колдовство считалось средством "освобождения от потрясений". Конфликты, неизбежные в коллективе, где преобладают межличностные отношения, разрешаются непосредственно либо насилием, либо правовыми средствами. Если при этом напряжение не спадает, то обращение к сверхъестественному становится неизбежным. Поэтому появляются антиправовые образования, такие, как колдовство, благодаря которому в конфликты привносится обвинительная символика. Эти обвинения не являются произвольными или индифферентными; они произносятся при определенных сложившихся социальных отношениях. Колдовские обвинения способствуют спаду накопившейся агрессивности и напряжения. Очистительная роль колдовства не вызывает сомнений. Таким образом, противоборствующие стороны, помещенные в игровой план, стараются разрешить конфликт эффективными средствами: в коллективе всегда должен быть козел отпущения, на котором поляризуется общая агрессивность. Эта эмоциональная разрядка посредством символики способствует разрешению конфликта. В этом можно видеть еще одно подтверждение организующей роли насилия: колдун становится священной жертвой (жертвой наоборот), так как он переполнен злом своих обвинителей… Колдовство, скрывающее свою сущность подобно захлопнувшейся ракушке, является противовесом, отдушиной, которые позволяют освободиться от напряжения посредством насилия произвольного, но в то же время упорядоченного: никто не может быть обвинен кем угодно и как угодно". [32]

32

L.V.Thomas et R. Luneau "Les sages depossedes", P., 1977.

Колдовство выполняет еще две функции: пояснительную, так как считается причиной зла, и функцию генезиса, поскольку является отклонением от нормы в смысле поведения и облика колдуна. Видимо, исследования, проведенные в Того в начале XX в., вполне могут быть приемлемы для сравнения обстановки европейской сельской местности начала Нового времени.

В обществе этого типа пагубной власти колдуна нужно было противопоставить личность, способную исцелять, находить потерянные вещи, расколдовать. Если один мог заколдовать, то другой был способен расколдовать, и это придавало разыгрываемой драме бытия характер борьбы, из которой победителем выходил тот, кто был сильнее. Все сообщество было вовлечено в эту борьбу, и не было средства от нее уклониться. В современных исследованиях колдовства на Западе большое внимание уделяется ворожеям-целителям, загадочное искусство которых соединяет в себе народную медицину и церковные тексты. К.Томас полагает, что в Англии в период Реформации отказ от святых, приносящих исцеление, вызвал рост пациентов народных целителей, особенно среди обеспокоенного населения. В этом можно видеть объяснение отношения к ворожеям-целителям духовенства, которое видело в них опасных соперников. Поэтому в католических странах официальная культура насаждала мысль о дьявольской природе белой магии. Это тоже происходило из-за боязни конкуренции. Однако можно подойти к этому вопросу с другой стороны, а именно, не была ли мысль о дьявольской природе белых магов результатом отношения к ним сельского населения. Общество того времени породило и колдунов, и ворожей-целителей. Случалось и так, что один человек вынужден был быть и тем и другим одновременно. В силу исключительных способностей, которые в нем хотели видеть, этот человек внушал то страх, то восхищение поочередно, то нанося вред и порчу, то исцеляя и снимая сглаз. А в случае неудачной попытки исцеления его конечно обвиняли в колдовстве. Кондоминас пишет по этому поводу: "Случается, что целитель использует свое искусство в дурных целях и становится колдуном. Впрочем, целитель одного сообщества считается соседним сообществом колдуном, поскольку чужой всегда враг". Двусмысленность и загадочность положения этих людей приводила к тому, что, несмотря на различие целей, их осуждали, тем более что иногда одно лицо занималось белой и черной магией.

Мы вновь вернулись к вопросу о цивилизации, которую К.Томас и А.Макфарлан определили как общество "лицом к лицу". Вряд ли стоит еще раз говорить о той роли, которую сыграла вражда между соседями в обвинениях в колдовстве. Эти обвинения, исходящие от населения в форме доносов на злодеев, свидетельствовали о глубокой враждебности людей друг к другу. Исследования в Англии, а также в Камбрезисе показывают, что обвинители принадлежали к более высокому социальному уровню, чем их жертвы. Конечно, с бедняком легче спорить, ведь ему нечем заплатить за защиту. Но почти всегда обвиняемые оказывались обездоленными людьми, которым отказывали в их просьбе. Мы подошли, таким образом, к главному вопросу, почему в определенный исторический период в Европе так много стало доносов. В Англии, например, инициатива охоты на ведьм и колдунов исходила больше от самих селян, чем от судей и церковников. Поэтому искать причину этого кризиса следует в изменениях, происходивших в то время в сельском сообществе людей. Традиционное «хуторское» хозяйство уступало место более современным сельскохозяйственным отношениям: богатые становились богаче, бедные — беднее, и их число увеличивалось. Росло взаимное отчуждение. Если раньше богатые помогали бедным в их существовании, то для новых условий характерен индивидуализм, а анонимные институты помощи беднякам заменили традиционные формы милосердия, такие, как помощь натурой и деньгами. Поэтому нуждающиеся люди имели больше причин мстить за свою бедность. У тех, кто отказывал в помощи, развивался комплекс вины, который перерождался в неприязнь к просящему помощи. И если случалось несчастье с тем, кто остался глух к просьбе ближнего, то он полагал, что это дело рук того, кому он отказал в помощи. Таков был психологический механизм доносов и преследований на сельском уровне. Что касается Англии, то к этому следует также добавить, как следствие Реформации, полный разрыв с христианскими средствами исцеления (святой водой, молитвами, обращенными к святым и т. д.) и в то же время непомерный рост веры в дьявольскую силу. Так что и духовенство, и паства испытывали искушение видеть причину всех зол в демонической силе. Перед ней население чувствовало себя менее защищенным, чем раньше. Этим объясняется также тот факт, что преследованиям больше подвергались женщины, так как они пострадали больше, чем мужчины от революционных преобразований как в религии, так и в общественно-экономических отношениях. Таково мнение английских историков К.Томаса и А.Макфарлана.