Ужасы: Последний пир Арлекина (сборник)

Концерт продолжался немногим больше десяти минут, после чего возбужденный Моцарт, не слышавший аплодисментов, встал и устремился прямо на Петера. И, не успев натолкнуться на кресло, исчез. Толпа ахнула — Моцарт стал для них реальным. Иногда Петеру казалось, что он чувствует, как Моцарт проходит сквозь него на своем пути обратно в прошлое, хотя понимал, что это игра воображения.

Аплодисменты быстро смолкли, — если исполнителя нет, кому хлопать? В конце концов, Петер ничего не сделал, только сказал им, где сесть.

Люди поднялись, чтобы уйти. Они переговаривались, надевали пальто, благодарили Петера, открывшего дверь; некоторые — восторженно, но большинство с каким-то сомнением, будто подозревали, что увидели мистификацию. Иногда он думал: а знает ли кто-нибудь историю этого дома?

После того как ушел последний посетитель, Петер еще немного постоял у двери, глядя на узкую, покрытую снежной кашей улицу, уходившую к вершине Капуцинерберга. Он искал взглядом Сюзанну, но ее нигде не было видно. Она должна быть где-то поблизости. Его всегда тревожило, когда она уходила во время представления. Если с ней что-нибудь случится на улице, он может даже не узнать об этом. Он поискал ее следы, но туристы все затоптали. Изо рта у него шел пар, ледяной воздух обжигал лицо. Закрыв дверь, Петер пошел в дом. Идя по коридору, он выключил свет и побрел к своему креслу. На него навалилась такая усталость, что возникли неприятные мысли о смерти.

На пространстве, окруженном полукругом пустых кресел, скоро должно было начаться очередное представление, но клиентов сегодня больше не будет. Они приходили по пять раз на дню. Их слишком много, но прибыль неплохая. Достаточная, чтобы еще какое-то время оплачивать лечение Сюзанны. Петер взглянул в темноту, туда, где скоро должны были возникнуть клавикорды.

Некоторое время Петер сидел в темноте, ни о чем не думая. Из кухни доносился запах горячего шоколада. За спиной у него хлопнула дверь, и в комнату, шаркая ногами, вошла сестра. С ее черных сапог текла грязная жижа, зимние штаны были облеплены снегом. Петер постарался скрыть огромное облегчение, потому что не хотел показывать, как озабочен ее отсутствием. Может, ей надоела музыка? Но это, разумеется, было не так — Сюзанна просто не имела представления о времени; одно появление Моцарта для нее ничем не отличалось от другого.

Она делала шоколадные кружева, выливая горячую карамель в сугробы. Наверняка бродила с кастрюлей карамели, выискивая подходящую кучу снега. И забыла кастрюлю где-то на улице, занятая своим творением — кипой хрупких янтарных пластинок, покрытых узорами и лежавших на ее одетых в перчатки ладонях, словно открытый сборник церковных гимнов. Сейчас для Сюзанны существовала только необходимость отнести застывшую карамель на кухню, где она покрывала пластинки растопленным шоколадом, создавая старинное кондитерское чудо.

Сюзанна была моложе Петера на полтора года, но сейчас казалось, что она годится ему в матери или даже в бабки. Устройство, перенесшее в настоящее десять минут из жизни Моцарта, взорвалось ближе к ней. Частицы, прошедшие сквозь ее тело, замедлились и потеряли часть энергии к тому моменту, когда достигли Петера. Организм Сюзанны был поврежден сильнее. Она бы погибла, если бы их родители — первые, кто подвергся воздействию устройства, — не закрыли собой детей. Плоть матери и отца Петера почти мгновенно превратились в прах: щеки ввалились, глаза полопались, веки сморщились, тела согнулись пополам, сжались в гармошку и испустили облачка бурой пыли. И все это произошло в течение пары секунд, пока их дети корчились в агонии — кости и зубы их стремительно росли, волосы лезли; начался неконтролируемый рост. Петер до сих пор слышал ужасные крики родителей, сменившиеся хрипами; помнил мучительное ощущение: казалось, что пальцы лопнут, — так быстро рос его скелет.

Он плохо понимал, что такое «временные бомбы», как их окрестили газетчики. Бомбы взорвались в нескольких местах на планете, но больше всего их было здесь, в Зальцбурге. Никто не знал причину этого явления. Эксперты от Бостона до Пекина строили гипотезы о создателях бомб — ученых из будущего, не имевших понятия о разрушительной силе данных устройств. Возможно, это были первые путешествия во времени; первые беспилотные аппараты, нечаянно увлекшие часть материи из будущего в настоящее, что привело к ужасным катастрофам. Говорили о прототахионных пульсаторах, о бомбардировках и временных петлях, о материи и антиматерии, о делении ядер…

Для Петера эти слова ничего не значили. Никто не говорил о том, какой это кошмар — когда тебе одиннадцать лет и твои родители превращаются в пыль у тебя на глазах. Никто не сочувствовал. Люди боялись его и Сюзанны — как это ни абсурдно звучит, они боялись, что происшедшее с ними может быть заразным.

Хотя в волосах и бороде виднелись седые пряди, глаза слезились, а лицо было изуродовано мешками, Петеру Теллье недавно исполнилось всего пятнадцать лет. Сюзанне, с ее дрожащими, скрюченными артритом пальцами, было тринадцать. Но в результате воздействия временной бомбы она в одно мгновение преодолела путь от детства к старости и сейчас снова впала в детство, — возможно, ей было восемьдесят или даже больше. С каждым днем ее беспомощному брату становилось яснее, что долго она не протянет. Организм стремительно приближался к смерти. Моцарт, единственный источник пропитания для двух детей, в свои шестнадцать лет был в этой комнате одновременно самым старым и самым молодым.

Петер смотрел, как Сюзанна ковыляет из кухни. Ее губы и пальцы были покрыты пятнами шоколада. Под мышкой, как футбольный мяч, она несла метелку из перьев для смахивания пыли.

Клавикорды сияли посередине комнаты — они только что появились для очередного представления, и Сюзанна намеревалась смахнуть с них пыль. Петер вздохнул, стараясь справиться с душевной болью. Он водил ее ко многим специалистам, но ни один из них не помог. Они проводили тесты, изучали ее. Возможно, она еще быстрее состарилась от их тыканья и щупанья. Надо оставить ее спокойно доживать свой век; но он по-прежнему хотел ее вылечить. Петер помнил, как врачи смотрели на него в последний раз, — они никак не могли принять мысль о том, что перед ними пятнадцатилетний мальчик, а не пожилой мужчина. Часто говорили с ним о сестре так, как могли бы говорить с ее отцом, и на короткие промежутки времени Петер действительно становился взрослым и действовал так, как мог бы действовать его отец.

Временные бомбы окружала атмосфера ужаса; желтая пресса писала про них невероятные вещи. Разумеется, это привлекало толпы народу. Чтобы попасть на представление, люди безропотно платили большие деньги — ведь здесь можно было увидеть настоящего Моцарта, если, конечно, новая бомба не откроет доступ к другому фрагменту жизни композитора. Петер не разрешал записывать концерт, хотя несколько человек предлагали ему за это большие суммы. Он все ждал, что какая-нибудь крупная телекомпания заплатит ему миллионы за исключительные права на трансляцию. Он мечтал об этом, но никто не спешил исполнить его мечту. А ведь с такими деньгами он мог бы увезти Сюзанну куда-нибудь в лучшее место.

Приблизившись к клавишам, Сюзанна повредила изображение. Искорки заплясали на ее метелке, побежали по руке. По клавикордам пошли волны. Не замечая этого, Сюзанна продолжала «сметать пыль». Петер угадывал боль, которую ей приносило каждое движение, — ей становится хуже.

Внезапно Петер почувствовал, что больше не может этого выносить.

— Уже пора, — окликнул он сестру, давая ей понять, что Моцарт появится с минуты на минуту.

Сюзанна обернулась, переминаясь с ноги на ногу, и поморщилась, стараясь не показывать боли. Улыбнулась брату. У нее не хватало половины зубов.

— Что он сыграет нам сегодня?

— Не знаю. Иди сюда, садись, и послушаем.

— Ему нравится, что я прибираюсь. Он всегда так смотрит на меня, прежде чем начать, — хочет мне показать, что он доволен.

— Конечно, он доволен.

Этот разговор происходил, наверное, уже в сотый раз. И с каждым разом он оставлял у Петера все более тягостное чувство; он, ссутулившись, встал — отец всегда говорил, что он станет сутулым, если не будет держать спину прямо.

Он помог сестре сесть в кресло, снял со спинки стула меховую безрукавку, расправил ее и прикрыл Сюзанне колени. Она перегнулась через него, чтобы посмотреть, как посреди комнаты возникает Моцарт, идущий к клавикордам.