Уже мертва

Клодель приоткрыл рот, собравшись было что-то мне ответить, но, по-видимому, передумал. Я заметила, как на виске у него нервно задергалась венка. Райан окинул меня многозначительным взглядом. Наверное, я и впрямь начала перебарщивать.

Мы безмолвно зашагали назад по тропе. Марго и де Сальво находились где-то слева, оттуда до нас доносился шелест сухих листьев. Менее чем через минуту мы их увидели. Собака крутила головой из стороны в сторону, нюхала воздух, энергично шевеля ноздрями. Она пребывала в сильном напряжении, как натянутая на скрипке струна. Мышцы на ее плечах и груди выделялись рельефным рисунком.

Внезапно она замерла, а кончики стоявших торчком ушей задрожали. Откуда-то из глубины ее нутра раздался звук — постепенно нараставшее полурычание-полувой, что заставило меня вспомнить о ритуалах первобытных людей.

Де Сальво склонился над овчаркой, ослабляя ошейник. В течение пары секунд Марго не двигалась с места, как будто привыкала к тому, что ее шее предоставлено больше свободы. Потом резко рванула с места.

— Вот это да! — воскликнул Клодель.

— Где же… — пробормотал Райан.

— Вот ведь умная тварь! — Шарбонно покачал головой.

Мы думали, что Марго обнаружила кости где-нибудь здесь, а она устремилась вниз по тропе. Мы молча наблюдали за ней.

Пробежав футов шесть, собака остановилась, опустила морду и несколько раз втянула в себя воздух. Резко выдохнув, свернула налево и опять вдохнула. Казалось, каждый мускул ее мощного тела напряжен до предела. У меня перед глазами замелькали картины вчерашней ночи: тьма, падение, вспышки молнии, пустая яма.

Мое внимание вновь переключилось на Марго. Она остановилась у сосны, полностью сосредоточившись на куске разрытой земли перед собой, опустила морду и опять втянула в себя воздух. А в следующее мгновение, словно под влиянием инстинкта, шерсть на холке встала дыбом, а мускулы на груди заиграли. Она подняла нос, еще раз выдохнула и как будто пришла в бешенство: поджав хвост, стала прыгать то назад, то вперед, скаля зубы и рыча на ямку в земле.

— Марго! Ici! [2] — приказал де Сальво, направляясь сквозь густые ветви к собаке и оттаскивая ее в сторону.

Я могла и не смотреть на то, что нашла Марго. Вернее, чего не нашла. Она просто почувствовала запах. Я отчетливо видела себя на том же самом месте: таращусь в пустую яму и размышляю, для чего она вырыта. Чтобы что-то в нее положить или что-то вытащить? Теперь ответ был мне известен.

Марго лаяла и рычала на то место, где вчера ночью я споткнулась и упала. Я поняла, что совсем недавно лежало в яме.

2

Сюда! (фр.)

18

Пляж. Набегающая волна. Птицы-перевозчики на тонких ножках. Пеликаны парят, словно бумажные самолетики, потом складывают крылья и бросаются в море. Я мысленно перенеслась в Каролину. Все представлялось мне настолько реальным, что я могла ощутить запах болот, соленой водяной пыли с океана, влажного песка, выброшенной на сушу рыбы и водорослей. Я знала, что к северу от меня располагаются Гаттерас, Окракок и Болд-Хед. К югу — Селливан и Киава. Мне хотелось домой, на любой из островов. Я мечтала увидеть пальмы и лодки ловцов креветок. А не разрубленных на куски женщин.

Открыв глаза, я увидела голубей на памятнике Норману Бетюну. Небо становилось серым. Желто-розовые тона заката отступали перед надвигавшейся тьмой. Уличные фонари и вывески на магазинах неоновым миганием возвещали о приближении ночи. По трем полосам проезжей части двигались потоки автомобилей — стада четырехколесных металлических коробок с двигателями. На углу бульвара Мезоннев и улицы Ги машины неохотно разъезжались в стороны.

Я сидела на скамейке рядом с человеком в рубашке из джерси. Его волосы — не то седые, не то светлые — спадали на плечи. Освещенные сзади машинными фарами, они сияли, как будто окруженные нимбом. Цвет его глаз напоминал застиранную джинсу. Белки их затягивала сеть красных прожилок, из уголков глаз торчали желтые сухие корочки. Он поднял белую руку и выковырял эти корочки пальцем. С цепи на его шее свисал металлический крест размером с мою кисть.

Вернувшись домой под вечер, я переключила телефон на автоответчик и легла спать. Образы знакомых мне людей перемешались в сознании с неопознанными личностями и явились во сне беспорядочным калейдоскопом. Райан в этом сне загнал Гэбби в какое-то сооружение из досок. Пит и Клодель вырыли яму в моем дворике. Кэти загорала на полиэтиленовом пакете на веранде дачного дома и не желала мазаться защитным лосьоном.

Я несколько раз просыпалась, а в восемь вечера поднялась голодная и с головной болью и взглянула на автоответчик. Красный огонек трижды моргал, гас и вновь трижды моргал. Три сообщения. Я прошла к нему и нажала кнопку воспроизведения.

Пит обдумывал, принять ли ему предложение какой-то юридической фирмы в Сан-Диего. Кошмар. Кэти собиралась бросить учебу. Замечательно! Третий звонивший не пожелал сказать мне ни слова. Вестей от Гэбби опять не было. Просто здорово!

Двадцать минут болтовни с Кэти не принесли ни капли облегчения. Она разговаривала со мной вежливо, но очень уклончиво. А закончила беседу длинной паузой и фразой «Перезвоню позже». Потом я закрыла глаза и представила свою Кэти тринадцатилетней. Вот она стоит рядом с жеребцом, прижимается к его темной гриве светловолосой головой. Мы с Питом приехали тогда навестить ее в лагере. Увидев нас, Кэти оставила коня, подбежала к нам и бросилась мне на шею. Ее щеки пылали от радости и волнения. Мы с ней были так близки в те далекие дни! Куда подевалось наше взаимопонимание? Что заставило ее страдать сейчас? Может, наш с Питом разрыв?

Снедаемая угрызениями совести, я набрала номер Гэбби. Трубку никто не взял. Мне вспомнилось время, когда Гэбби исчезла на целых десять дней. Переживая за нее, я сходила с ума. Как выяснилось позднее, она решила тогда уединиться, чтобы лучше познать себя. Может, и сейчас ей просто-напросто взбрело в голову поизучать свой внутренний мир?

Две таблетки тайленола помогли избавиться от головной боли, а фирменное блюдо в «Сингапуре» утолило голод. Как отделаться от дурного настроения, я не знала. Ни голуби, ни незнакомые люди на скамейке в парке не могли отвлечь меня от неспокойных мыслей. Мой мозг одолевали навязчивые вопросы. Кто убийца? Как он выбирает жертвы? Знакомится ли с ними? Втирается в доверие? Адкинс была убита в собственной квартире. А Ганьон и Тротье? Где? В заранее запланированном месте? В месте, специально обустроенном для убийства и расчленения? Убийца ли Сен-Жак?

Я пялилась на голубей, не видя их. Мне представлялись жертвы, застывший в их глазах ужас.

«Шанталь Тротье было всего шестнадцать, — думала я. — Он запугивал ее? Когда она поняла, что умрет? Пыталась ли упросить его не причинять ей зла? Не убивать ее?»

Мне вновь представлялась Кэти. Та девочка значила для кого-то то же самое, что для меня значит она. Мое сердце до боли сжималось от наполнявшего его сострадания.

Я заставляла себя сосредоточиться на настоящем и подумать о завтрашнем дне. С утра займусь в лаборатории обследованием найденных костей. Только бы пореже встречаться с Клоделем. Надо не забыть смазать корку на щеке. Итак, Кэти считает, что ее призвание — быть поклонницей НБА. Все мои доводы она пропустила мимо ушей. Пит, возможно, умотает в Сан-Диего. Я сексуально озабочена, как Мадонна, а утолить свою жажду не могу. Где, черт возьми, пропадает Гэбби?

— Я знаю, что надо делать, — произнесла я вслух, испугав голубей и мужчину рядом.

Я вернулась к дому, не заходя в квартиру, направилась в гараж, вывела машину, поехала к площади Сен-Луи и, припарковав «мазду» на Анри-Жюлиан, пошла к Гэбби. Иногда ее дом напоминал мне мир кукол Барби. Сегодня при виде этого сооружения я вспомнила о Льюисе Кэрролле и даже чуть заметно улыбнулась.

Крыльцо лавандового подъезда освещала единственная лампочка. В окнах Гэбби свет не горел. Они смотрели на меня темными зеркалами, словно твердя: «Алисы нет дома».