Уже мертва

Я направилась в комнату для гостей и осмотрелась вокруг, не зная, с чего начать. Рыться в шмотках Гэбби ужасно не хотелось.

Мой взгляд упал на корзину с мусором. Я решила просмотреть сначала его. По крайней мере, эта идея не представлялась мне настолько преступной.

Я высыпала содержимое корзины на стол: бумажные салфетки, конфетные фантики, обрывки фольги, какая-то квитанция, чек из банкомата, три шарика смятой бумаги.

Я развернула первый желтый шарик. Выведенная неровным почерком Гэбби строчка на листке в линейку: «Прости. Я так не могу. Никогда не прощу себе, если…» На этом фраза заканчивалась.

«Что это? — подумала я, пугаясь. — Записка мне?»

Я развернула второй желтый шарик.

«Я не поддамся на запугивания. Ты — раздражитель, который…»

Она опять не закончила предложение. Может, на что-то отвлеклась? Но что означают эти ее слова? Кому они адресованы?

Третий шарик отличался от двух первых белым цветом и более крупными размерами. Как только я его развернула, мое сердце сковало ледяным страхом и мне стало стыдно за все недобрые мысли о Гэбби за последние дни. Дрожащими руками я расправила лист бумаги и уставилась на него.

Моему взгляду предстал карандашный рисунок. Женская фигурка с детально изображенными грудью и гениталиями. Туловище, руки и ноги лишь грубо набросаны, а лицо заменяет овал с затенениями вместо глаз, рта и носа. Из распоротого живота торчат внутренние органы.

В нижнем левом углу листка чернела надпись, написанная незнакомым мне почерком:

«Каждое твое движение. Каждый шаг. От меня не уйдешь».

30

Меня зазнобило. «О боже! Гэбби! — прогрохотало в голове. — Во что же ты ввязалась? Где ты?»

Я внимательнее огляделась вокруг. Это типичный для Гэбби бардак или последствие панического бегства?

Я перечитала незаконченные строчки. Кому она их писала? Мне? Или своему преследователю? «Никогда не прощу себе, если…» Если что? «Ты — раздражитель, который…» Который что? Я взглянула на выдвижной ящик и вдруг ощутила то же самое, что испытывала, рассматривая рентгенограммы Маргарет Адкинс: предчувствие беды. Нет. Только не Гэбби.

«Успокойся, Бреннан! — приказала я себе. — Пораскинь мозгами».

Я прошла в гостиную и позвонила Гэбби домой и в офис. Услышала мужской голос — запись на автоответчике. Да здравствует век электроники!

«Думай, Бреннан, думай».

Где живут ее родители? Кажется, в Труа-Ривьер, 411. Мне ответила пожилая женщина. По-французски. Она очень рада меня слышать. Давно не общались. С Габриэль они не разговаривали вот уже несколько недель. Но это обычное явление. Молодые всегда чем-нибудь заняты. Я пообещала, что скоро их навещу.

Что делать дальше, я не знала. Ни с кем из нынешних друзей Гэбби я не была знакома.

«Может, позвонить Райану?» — пришло мне вдруг на ум.

«Нет, он ведь не твой личный защитник. И потом, что ты ему скажешь? Успокойся. Не паникуй».

Я вернулась в комнату для гостей и еще раз рассмотрела рисунок. Нет, о спокойствии нельзя даже мечтать.

Я вновь перешла в гостиную, взяла телефонную книжку, нашла нужный номер и, подняв трубку, набрала его.

— Алло.

— Джей Эс, это Темпе.

Я усиленно старалась, чтобы мой голос не дрожал.

— Боже мой, целых два звонка за неделю! Признай, ты не можешь без меня жить.

— Прошло уже больше недели.

— Не месяц же! Следовательно, тебя влечет ко мне с непреодолимой силой. Что произошло?

— Джей Эс, я…

Он услышал, как оборвался мой голос, и сразу резко изменил тон: шутливость на искреннее беспокойство:

— Ты в порядке, Темпе? В чем дело?

— По-моему, история с теми случаями, о которых я рассказывала тебе в прошлый раз, продолжается.

— Что? Я ведь написал, что думаю обо всех этих убийствах. Мои документы получили?

— Да. Ты очень поспособствовал продвижению дел. Теперь расследованием преступлений занимается специально созданная группа.

Я не знала, как приступить к рассказу о Гэбби. Злоупотреблять нашей с ним дружбой ужасно не хотелось.

— Можно, я опять задам тебе несколько вопросов? Меня беспокоит и кое-что еще, но мне очень неудобно…

— О каких неудобствах ты говоришь, Бреннан? Скорее говори, что тебя тревожит.

С чего начать? Я понятия не имела. Следовало прежде продумать свою речь, а потом звонить. Мысли мои были разбросаны в мозгу так же, как вещи Гэбби в комнате для гостей.

— Меня еще кое-что волнует…

— Я уже понял.

— По-моему, это связано с мелкими правонарушениями сексуального характера.

— Так.

— К ним относятся преследование человека, телефонные звонки?

— Иногда.

«Расскажи о рисунке», — подсказал мне внутренний голос.

— В прошлый раз ты говорил, что опасные преступники часто делают какие-то записи, отметки в календарях.

— Правильно.

— А мелкие правонарушители?

— Что — мелкие правонарушители?

— Они могут увлекаться записками или, скажем, рисунками?

— Случается.

— По изображению на рисунке ты в состоянии определить степень опасности, которую человек представляет?

— Не всегда. Одни люди выливают в рисунок всю внутреннюю потребность в насилии, другие таким образом только разжигают свою страсть. Или изображают то, что они уже совершили когда-то.

— Я нашла изображение женщины с разрезанным животом и торчащими внутренностями. Что это означает?

— У некоторых скульптурных изображений, дошедших до нас из древности, нет рук или члена. Что это означает? Прелесть искусства? Подавление подсознательных влечений? Сексуальную аномалию?

Я молчала. Что я могла сказать?

— Этот рисунок вы нашли в коллекции Сен-Жака?

— Нет. Я нашла его в мусорной корзине в собственной комнате для гостей. Ты сказал, что жажда насилия нередко прогрессирует в преступниках?

— Да. Поначалу они могут довольствоваться подсматриванием и телефонным хулиганством. Некоторые на этом и останавливаются, другие движутся дальше: начинают оголяться в присутствии незнакомых людей, кого-нибудь преследовать, залезать в чужие квартиры. Для третьих и этого оказывается недостаточно: они насилуют и убивают.