Уже пропели петухи

— Не знаю, — ответил Дербиро.

— Так вот Габора Деака мы вчера вечером арестовали. И он уже дал показания.

— Все равно не знаю, — сказал Дербиро, совершенно уверенный в том, что этот немец-майор врет. Ведь он сегодня утром своими ушами слышал, как кто-то крикнул из окна, пришел ли на службу прапорщик Деак. А потом донеслась песня Деака «Уже пропели петухи». Он сразу узнал его по голосу, потому что у Габора тот же характерный голос, что и у старшего брата. Согласные он выговаривает очень старательно и немножко на палоцкий лад [1] , а букву «р» они оба произносят до хруста твердо. Значит, это Деак песней давал ему знать: держись, мол, Дербиро. И он понял его сигнал.

1

Палоцкое наречие — диалект венгров, живущих на северо-востоке страны и в Словакии.

— Вы знаете друг друга, — настаивал Мольке. — Я устрою вам очную ставку.

— И тогда я тоже не скажу вам ничего иного. — Ответ Дербиро был решителен. Но про себя он подумал, что долго ему не выдержать. Если Деак с ребятами не выручат — ему конец.

— Долго вы собираетесь запираться?

— Не знаю, — честно сказал Дербиро.

— Глупый вы человек, — слышал он как сквозь вату голос майора. — Не хотите понять, что ваша карта бита. Мы знали заранее о вашем прибытии сюда. Знали ваш пароль и ожидали вас.

«Это все верно, — думал Дербиро, — увы, все верно. Произошло предательство. Но кто предатель?» Вдруг ему стало дурно, он пошатнулся. Теперь голос майора доносился к нему совсем издалека, и он понял, что вот-вот упадет.

— Мне вас жаль, Дербиро, очень жаль. Скажите, а стихи вы любите?

Дербиро открыл глаза. Майор сидел у стола и равнодушным взглядом смотрел на него.

— А как вы считаете, Ласло Деак хороший поэт? — спросил Мольке.

Дербиро мгновенно почувствовал ловушку. А может быть, он уже свихнулся? Он бы и этому не удивился. На всякий случай отвечать не стал. Что нужно Мольке от Ласло? Вдруг и его схватили?

— Ну, так какие же стихи он писал? — Мольке словно забыл о своей роли. Голос его был грубым, почти рычащим.

«Что-то тут не так, — мелькнуло в мозгу у Дербиро. — Какую-то хитрую игру затевают гестаповцы, а ему неизвестны правила этой игры». Но ему показалось, что в данный момент игры инициатива находится уже не в руках майора. Кто-то диктует ему темп. Скорее инстинктивно он сказал:

— Мне думается — хороший поэт.

— А вы могли бы написать по памяти несколько его стихотворений?

— Если дадите карандаш и бумагу.

— Правильно, — примирительно проговорил Мольке. — И одновременно напишите, с каким заданием вас перебросили в Венгрию и как вы поддерживали связь с Табором Деаком.

Но Дербиро уже не понимал смысла слов Мольке, вновь накатилась боль, и он потерял сознание.

Мольке позвал лейтенанта.

— Отведите обратно в камеру. Пусть врач вернет его в чувство. А затем дадите ему бумагу и карандаш. Кончит писать — принесите его показания сюда.

Шимонфи с ужасом слышал распоряжения Мольке и где-то в глубине души завидовал ему — его решительности и покоряющему волю поведению. Когда они остались одни, он негромко спросил:

— А что, вы в самом деле арестовали его жену?

— Деак подал великолепную идею, — сказал Мольке. — Мне нужно заставить заговорить Дербиро. Он ключ к разгадке.

— А чего вы намерены добиться с помощью стихов Ласло Деака?

Мольке многозначительно улыбнулся.

— Вы не понимаете?

— Я что-то совершенно сбился. Сейчас я уже не понимаю и того, зачем вы поручили Деаку допрашивать ненастоящего Дербиро?

— Не хочу вас обидеть, дорогой Шимонфи, — сказал Мольке, — но мне думается, вы совсем не владеете тонкой механикой допросов. Вот, к примеру, мой московский агент донес: Габор Деак не знает Ференца Дербиро. Дальше я рассуждаю так: и хорошо, что не знает, тогда я могу подменить Дербиро своим хорошо подготовленным агентом. И я поручаю агенту заучить биографию Дербиро. Делаю это вот с какой целью: если Деак — русский разведчик Ландыш, то обязательно попытается установить контакт с Дербиро.

— Но он не установил его, — заметил Шимонфи.

— Не установил. Скорей всего заподозрил что-то неладное, хотя конкретно ничего не знает. Или слишком осторожен. На это указывает и тот факт, что он попросил Дербиро написать ему несколько стихотворений Ласло Деака. Наверняка хотел проверить, знает ли мой агент его брата.

— Понял, — сказал Шимонфи. — У вас блестящее чутье, когда вы избираете тактику допроса, господин майор. Настоящий Дербиро напишет настоящие стихи Ласло Деака и передаст их вашему агенту.

— Совершенно верно. И вокруг нашего друга Деака еще туже затянется петля.

Шимонфи задумчиво посмотрел в пространство.

— Еще один вопрос, господин майор, — сказал он. — Истинный Дербиро не выдал имени своего товарища. Значит, ваш агент выдумал, когда сказал, что его напарник — Ласло Деак.

— Он сказал правду. Ласло Деак в Будапеште. Так радировал мой агент из Москвы. А вот почему я сказал об этом прапорщику, я думаю, вам понятно? Теперь он сделает все, чтобы встретиться со своим братом.

Мольке взял со стола список вещей и еще раз пробежал его глазами:

— Скажите, вы все записали? Не пропустили случайно чего-нибудь?

— Кажется, все, — отвечал Шимонфи.

— Может быть, прочитаете еще раз письмо вашей супруги? — посоветовал майор.

Шимонфи ощупал карманы.

— Я, вероятно, оставил его у себя в комнате.

Мольке с улыбкой выдвинул ящик стола и небрежно заметил:

— Случайно у меня есть копия. Прошу.

Шимонфи с изумлением уставился на него. Он чувствовал себя униженным до такой степени, что ему хотелось заплакать. Мольке наслаждался его беспомощностью и издевательски улыбался, хотя тон у него по-прежнему был вежливым, приятельским.

— Увы, увы, отказывает вам память, господин капитан. Ваша милая супруга писала только о пяти килограммах мыла. Между прочим, она весьма дружески отзывается о нас, немцах: «Эти негодяи совершенно меня обобрали…» Бросив на стол копию письма, Мольке Взглянул на Шимонфи.

Заикаясь, капитан спросил:

— Вы что, не доверяете мне?

Вместо ответа Мольке включил магнитофон. Шимонфи узнал свой собственный голос: «По приказу вождя нации руководство разведывательным отделом принял майор Мольке. — Тебя сместили?»

«Да, это Деак», — подумал Шимонфи.

«Еще нет. Для виду я остался руководителем отдела, а Мольке — моим советником. Конечно, с правом отдавать распоряжения и всеми полномочиями. А я стал подставным лицом…»

— Слушайте меня внимательно, Шимонфи, — сказал Мольке, выключая аппарат. — Я не хотел бы, чтобы Деаку стало известно о том, что он находится под следствием. За сегодняшнюю вечернюю операцию персональную ответственность несете вы.

В Шимонфи пробудилась какая-то доля гордости.