Узлы

Минут через двадцать вернулся Васиф. Пакиза сосредоточенно смотрела все на ту же страницу журнала, с которой улыбался Поль Робсон.

– Хотите?
– Она протянула ему свежий "Огонек".

Васиф повертел журнал в руках и, решительно отложив в сторону, глухо сказал:

– Я, конечно, ценю вашу чуткость. Но... Я принесу вам кипяток. Давайте вашу банку.

Пакиза прикрыла ладонями вспыхнувшее лицо.

– Я не хотела. Простите, пожалуйста...

– За что? За то, что вы пощадили мое самолюбие? Давайте, давайте банку.

Пакиза упрямо накрыла банку ладонями. В дверь постучали.

– Телеграммы... Кто хочет послать телеграмму?

– В большой не по росту форменной фуражке протиснулся в дверную щель узкоплечий, плутоватый мальчишка лет шестнадцати.
– Даста-а-авим срочно! Торопитесь, чтоб не опоздали встречающие!

– Ой, как хорошо, - обрадовано встрепенулась Пакиза.
– Чуть не забыла!

Она открыла светлую тисненую сумочку, аромат дорогих духов заполнил купе.

– Вот. Спасибо, дорогой. Сам не знаешь, как выручил. До свидания. А вы? Вы отправили телеграмму своим? Нате, он оставил несколько бланков.

– Некому.

Васиф опять замкнулся, и Пакиза поспешила заговорить о другом. Но о чем говорить двум бакинцам вдали от родного города?

– Вы из самого Баку?

– Да. А вы?

– В Баку живем давно. Но родилась я в поселке Раманы.

Васиф даже привстал от радостного удивления.

– Выходит, мы с вами земляки? Я ведь тоже из Раманов! Извините, из чьего вы рода, - так, кажется, говорили в старину?

Девушка улыбнулась, чуть вздернутая губа открыла ровные, крупные зубы, и это опять чем-то встревожило Васифа.

– Сейяру знаете?
– спросил он.

Она заметно насторожилась.

– Так зовут мою старшую сестру. А что?

Васиф ответил не сразу.

– Ну вот... Теперь мне все ясно. Вы очень похожи на нее. Я ведь с первого взгляда... Очень похожи. Как она живет?

– Ничего. Вы, наверное, знаете ее близко?

– А как же! Росли вместе.

Руки девушки беспокойно задвигались над все еще заставленным столиком.

– Я, кажется, угадала... Вы сын Усатого аги, Васиф... Верно?

Васифу понравилось, как почтительно произнесла она дорогое имя отца, назвав его подпольную кличку.

– Я читала книгу о вашем отце. Помните эпизод, где он организует стачку раманинских рабочих, собирает деньги для революционеров во время игры в "хан-хан"? Помните?
– Грозно сдвинув брови, она негромко пропела:

Хан приехал!

Великий хан!

Тяжелой поступью явился!

Ура великому хану!

Васиф рассмеялся:

– Спасибо, что не забыли.

– Разве можно забыть? О вашем отце с любовью вспоминают люди. И о вас слышала много хорошего. Но мы думали... Как я рада, что все эти тревожные слухи оказались выдумкой. Вы живы...

– Как знать, - с иронией ответил Васиф, - если бы меня не считали погибшим, навряд ли вам довелось бы услышать обо мне хорошее. О мертвых плохо не говорят.

Почувствовав, что опять нечаянно коснулась чего-то запретного, замолчала и Пакиза.

"Как трудно с этим странным человеком, - подумала она огорченно.
– Вот опять замкнулся. Лучше уж молчать. Но почему его ранят самые простые слова, почему?"

Сестра Сейяры...
– удивленно думал Васиф. Той самой Сейяры, которой он написал когда-то свои первые восторженные стихи. Узнает ли его сейчас Сейяра? У нее такие же чуть вздернутые к вискам глаза. И родимое пятно на руке, только повыше. Поэтому так взволновало его это темное пятнышко на руке спутницы. Надо ж такому было случиться! Сестра Сейяры...

Васиф внимательно, будто со стороны посмотрел на свое отражение в стекле. Да... Он уже не из тех, на кого заглядываются девушки. Когда-то был круглолицым, невысоким, но ловким парнем. А сейчас... Волосы поредели, серыми кажутся от седины. Под глазами вон морщин сколько. Не разгладишь. Как это говорила Сейяра? "Я люблю твои глаза. Улыбнешься - солнце в них, задумаешься - ночь..." Нет, она не может его не узнать. Не должна.

Проводница принесла чай. Васиф с удовольствием, сделал несколько глотков. Пакиза прильнула щекой к подушке, закрыла глаза.

– А вы что же? Чай стынет, - он постучал ложкой по ее подстаканнику. Кто разрешил спать так рано?

И опять, как тогда, подняв задумчивое лицо, она улыбнулась ему.

– В очень хорошее время вы едете в Баку.

– Это в каком смысле?

– Фруктов сейчас вдоволь еще...

– Да, пожалуй. Сколько лет я винограда и инжира в глаза не видел. А сейчас самое время, - он криво усмехнулся.
– "Инжир", "виноград"... Я даже от слов этих отвык. Удивительно, правда?
– Опершись подбородком на кисти рук, он смотрел ей в глаза прямо, жестко, не пытаясь внести веселую легкость в их случайную встречу.
– Будь проклят шайтан! Слушайте...

Он заговорил, болезненно морщась, отрывисто, с трудом преодолевая нахлынувшее.

– Работал геологом на разведке в Кюровдаге. Упрямо верил в нефтеносность участка. Верил и искал даже тогда, когда, казалось, нет никакой надежды, И вдруг - клевета... И все это полетело в преисподнюю.

Васиф жадно отпил из остывшего стакана, примолк.

– За что же... За что вас?
– вырвалось у Пакизы.

Стакан выпал из рук Васифа. Вспыхнув от смущения, Васиф стал неловко собирать осколки. Пакиза, отстранив его, быстро сгребла все в газету. Стараясь не замечать виноватого лица Васифа, подвинула ему свой нетронутый стакан с чаем.

– Мне не повезло с самого начала войны, - Васиф уже не мог остановиться.
– Под Севастополем тяжело контузило. Плен. Кончилась война. Вернулся. Отца уже не застал в живых. Рассказывали, что он... его подкосило известие о моей гибели. Я уехал в Кюровдаг. Всю тоску мою по родной земле, по работе, всю силу, за четыре года в руках накопившуюся, в работу вкладывал. Только-только мне стало казаться, что вот скоро сбудутся мои мечты. И все оборвалось. Но я упрямый, сколько бы меня судьба ни кидала в разные стороны, я снова и снова возвращался домой. В прошлый раз через Африку - тогда отец ушел, меня не дождавшись, теперь через Сибирь. На этот раз... мать не дождалась меня.
– Васиф сжал зубы, покачал головой.
– Да, мало радости я принес родителям.
– Он заметил, что у девушки навернулись слезы на глаза, замолчал, усмехнулся: - Теперь меня никто не ждет в Баку.

– Не говорите так. Вы возвращаетесь в родной город... И потом... Есть в вас какая-то внутренняя сила. Я это почувствовала сразу.

Васиф усмехнулся:

– Да нет... Герой из меня не получится. Какая уж там "внутренняя сила".

– А что?
– задорно тряхнула рассыпавшимися волосами Пакиза.
– По-моему, все пережитое не сделало вас несчастным, не лишило воли. Выжили, вернулись. И о работе говорите так, будто несколько дней назад оставили.

Она задумалась, теребя край журнала.