Узник в маске

Не буду утомлять вас подробностями путешествия, — продолжал Филипп, заметив бледность матери. Та подбодрила его улыбкой. — Оно прошло благополучно благодаря умению Ставроса и отличным мореходным качествам его судна. Французский корабль, изображая «купца», никуда не торопился и причаливал во всех значительных портах, так что нам случалось его опережать. Обогнув Сицилию и миновав Сардинию, мы избежали опасных встреч и, главное, не упустили из виду свою мишень. И вот однажды вечером мы достигли гавани Марселя. Ставрос, удостоверившись, что «Доблестный» еще не вошел в порт, направил свое судно к новой ратуше, которую как раз заканчивали возводить. Там мы заняли такую же выгодную для наблюдения позицию, как раньше — в Золотом Роге. От нас не укрылось, как человек в черном сел в шлюпку и устремился к строящейся пристани для галер и аббатству Сен-Виктор.

— Он собирается кого-то предупредить, — предположил Ставрос, успевший со мной подружиться и старавшийся мне помогать по мере сил. — Возможно, загадочный путешественник недолго будет оставаться на борту. Придется тебе и дальше следовать за ним…

Перед экспедицией на Канди я долго пробыл в Марселе, хорошо изучил город и знал, куда обращаться за помощью для продолжения путешествия, то есть за одеждой западного покроя и, главное, за лошадью. Меня встретили людные улицы, расходящиеся от церкви Сен-Лорен, на которых толклись сыны всех народов, населяющих Средиземноморье. Я был полон воодушевления, но ощущал и некоторое беспокойство, сумею ли я в одиночку взять след монсеньера и остаться при этом незамеченным? И тут мне неожиданно пришло на выручку само небо, я повстречал Гансевиля!

— Гансевиля?! — дружно воскликнули все трое слушателей. — Как он там оказался?

— Он искал судно, чтобы отплыть на Канди… Сперва я его не узнал, настолько он переменился после всего пережитого. Ведь он угодил в настоящий ад, сперва вознесясь ненадолго в рай, его молодая жена, в которой он души не чаял, умерла при родах, новорожденный сынишка через неделю последовал за матерью… Представляете, какие страдания выпали на его долю!

— Бедняга! — сочувственно прошептала Сильви. — Но ты говорил, что встреча с ним была для тебя удачей?

— Еще какой! Чтобы не сгинуть от горя, он решил разыскать Бофора, в смерть которого не хотел верить; он упрекал себя за то, что разлучился с ним ради собственного счастья, оказавшегося на поверку столь скоротечным. Можете себе представить, с какой радостью мы с ним обнялись при встрече, когда он признал меня, разглядев через вот эту самую бороду знакомые черты. Стоило мне рассказать ему о причине моего появления в Марселе, как он

ожил у меня на глазах. Конечно, полным радости спутником, каким он был прежде, ему уже не дано было стать, однако его рукопожатие оказалось железным. Его воодушевляла перспектива спасти горячо любимого герцога.

Мы разработали план. Перво-наперво было решение поселиться на постоялом дворе близ аббатства Сен-Виктор, где останавливаются паломники, не обращающие внимания на дурную репутацию тамошних монахов. Достоинство этого места заключалось в том, что оттуда, прямо окна, можно было следить за «Доблестным», стоявшим неподалеку. Я передал Гансевилю коня, которого успел приобрести, и пошел проститься со Ставросом. У него я и neреоделся из греческого костюма во французский. Получив меня несколько золотых, славный грек пообещал не покидать порт, пока в нем остается «Доблестный». Вдруг корабль уйдет из Марселя, так и не высадив на берег свое пассажира?

— Если это произойдет, — сказал Ставрос, — первым это заметишь и прискачешь галопом сюда, чтобы мы могли возобновить преследование. Я привык доводить порученное дело до конца!

Слава богу, не перевелись еще на свете достойные люди! Однако прошло несколько дней, а положение все не менялось. Мы с Гансевилем денно и нощно не отходили окна своей каморки и все больше беспокоились. И вот однажды ночью, на небольшой безлюдной площади неподалеку от постоялого двора, появилась закрытая карета, окруженная всадниками. С парусника тотчас спустили шлюпку и мы стали свидетелями той же сцены, что в Константинополе, только в обратном порядке…

Стараясь унять сердцебиение, мы молча спустились в конюшню, где оседланные лошади ждали нас ночи напролет. Через мгновение карета вместе с охраной неторопливо тронулась с места.

Так началась безнадежная погоня — безнадежная потому, что мы понимали, освобождение невозможно. Н было всего двое, а наших противников — если не армия, по крайней мере рота. Кроме этого внушительного эскорта, в Аксе прибавилось подкрепление. И все же мы не прекращали преследования. Дорога становилась все хуже, поднимаясь в горы, зато нам уже не составляло труда оставаться незамеченными. Карета двигалась все медленнее… Но верно говорят, как дорожке ни виться, а конца не миновать.

— Куда же привезли герцога? — не выдержал Персеваль.

— В Пинероль, крепость на савойской границе.

— Это название нам знакомо, — сказала Сильви со вздохом. — Ведь там заточен и бедняга Фуке… Как вы поступили потом?

— Отдохнули в соседнем городке и попытались собраться с мыслями, однако выхода так и не нашли. Гансевиль посоветовал мне вернуться домой и утешить вас, сам же решил никуда не двигаться, оставаться рядом со своим герцогом. Я тоже собираюсь вернуться туда. Возможно, нам все же улыбнется удача, и мы придумаем способ, как…

— Вы хоть раз видели его на протяжении пути? — перебил Филиппа Персеваль.

— Гансевиль подкупил разок в таверне слугу, который носил гостям еду и вино, и сумел подсмотреть одним глазом… Представьте себе, на всем пути между Марселем и Пинеролем герцога ни разу не выпустили из его тюрьмы на колесах! Вернувшись, Пьер упал мне в объятия и разрывался, как дитя. Монсеньера не только лишили свободы, но и закрыли ему лицо маской. Маской из черного бархата…

13. АЛЬПИЙСКАЯ КРЕПОСТЬ

Той ночью Сильви долго не могла сомкнуть глаз. Она мысленно переживала только что услышанное, вспоминала былое и события недавнего прошлого, словно раскладывала невеселый пасьянс. Тишина в доме благоприятствовала размышлениям, никогда еще ее сознание не было настолько ясным. Она уже выстраивала немыслимую логику событий, начавшихся давней ночью в Валь-Грасс и закончившихся недавним приключением Филиппа. Тому, кто не знал о тайне, окружающей род Бурбонов, логика ни за что не далась бы. Христианнейший король еще мог надеяться, что превратности боя лишат его родителя, само существование которого превращало его жизнь в кошмар, однако, боясь проклятия свыше, не дерзнул прямо или косвенно оказаться виновником смерти родне отца… Не годился даже несчастный случай, со Всевышним шутки плохи! Оставалось превратить отца в живой труп, позаботиться о его жизни, но отправить туда, где его никто не найдет и не станет искать. Теперь всему нашлось объяснение, даже маске! Во всей Франции не было более известного, более любимого лица, чем лицо герцога де Бофор принца Мартига, «Короля нищих» и адмирала… Потому Людовик XIV и остановил свой выбор на Пинероле, узилище на краю света, где уже томился Фуке, его злейший недруг. Чувства молодого короля были Сильви понята тех, кто вызывал его ненависть, он прятал в одном и том месте.

И все же эта тюрьма, укутанная снегами, олицетворяющая, казалось бы, уныние и безнадежность, дарила Сил! надежду. Она знала, что держит в рукаве туза, который можно будет пойти в решающий момент. После первых криков петухов и звона колоколов на колокольне монастыря она, держась за раненый бок, села на кровати, потом тихо поднялась. Вопреки ее ожиданию, движения не были стеснены. Проведя ночь без сна, она чувствовала себя полной сил. Их, во всяком случае, оказало достаточно, чтобы добраться до флорентийского шкафчика украшенного перламутром, слоновой костью и серебром, подарка герцогини Вандомской к ее замужеству, который она повсюду возила с собой. Внутри шкафчика находились многочисленные выдвижные ящики, а в центре красовалась ниша со статуэткой Святой Девы из слоновой кости. Перекрестившись, она взяла статуэтку в руки.