Узники вдохновения

— У Йеля двести двадцать пять зданий и двести сорок гектаров земли, — устало сказал Сэм, — я постепенно все тебе покажу, а сейчас — пора на боковую. Сколько часов ты не спала?

— Я дремала в самолете, но, вообще, когда работаю, могу не отдыхать сутками.

— А я не могу, — твердо сказала Сарра. — Но, главное, в этом нет смысла, а только вред здоровью.

Возле дома друзья увидели сборище газетчиков и праздных любопытных. Безостановочно щелкали фотоаппараты, жужжали кинокамеры. Сарра переговорила с одним из студентов и сообщила своим спутникам:

— Именно сегодня кто-то заметил, что дерево под нашими окнами похоже на распятие. Или оно вдруг стало таким? Странно. Старое дерево, я вижу его, сколько здесь живу, и ничего подобного прежде не наблюдала. Но ведь правда похоже!

Ирина протиснулась ближе к предмету всеобщего внимания, и холодок пробежал по спине: ветви переплелись таким образом, что действительно отчетливо напоминали распятие. Вот упавшая на грудь голова в терновом венце, раскинутые в стороны худые руки с натянутыми жилами, яма живота, перекрещенные ноги. Но дело не в том! Два года назад точно такое изображение она сделала в своем альбоме! Один к одному! И в Америку тоже приехала в возрасте Христа. Не иначе как эти совпадения — добрый знак свыше. Дома художница показала старый эскиз Левайнам — те оторопели. Даже Сарра не нашла возражений.

Спать разошлись в задумчивости. Что делали в своей комнате супруги, можно догадаться, а Ира, душа и тело которой были охвачены возбуждением, встала на колени перед раскрытым окном — откуда тянуло ночной свежестью — и стала молиться Творцу Вселенной, чтобы удача и дальше сопутствовала ей, а вдохновение никогда не покидало.

К утру толпа корреспондентов и зевак под окнами рассеялась, пустившись по следам новых сенсаций, но все местные газеты пестрели заголовками «Йель посетил Христос!» В подтверждение этого события под деревом остались потухшие свечи и валялись деньги. Сарра уехала в Нью-Йорк, Сэм отправился в колледж, а Ирина, наскоро выпив уже остывший кофе с каким-то засохшим кренделем, бросила в мойке грязную посуду и установила на лоджии этюдник, чтобы поскорее приступить к своей первой американской картине, которая обозначит мистическую дверь в новую жизнь.

Энергия распирала художницу, но она решила начать с простого, хотя в любой рисунок всегда вкладывала глубокий философский смысл. Пробой пера стал нехитрый натюрморт — одинокий условный цветок в условной вазе. Из сине-лиловых листьев и стеблей насыщенного густого тона, словно радость из заключения, вырывался яркий, оранжево-желтый распустившийся цветок. В его сердцевине и в центре трех бутонов — золотая звездочка пестика как символ надежды. И только маленький, слетевший на стол лепесток содержал крупицу сомнения. В дневнике Ирина записала: «Изобразительное искусство ближе всего к человеку и имеет физиологический приоритет перед словом. Оно очень эмоционально и быстро доходит до сознания, требуется всего лишь несколько секунд, чтобы человек получил импульс. Но самое главное в искусстве — недоговоренность».

Вернувшийся после занятий Сэм повез гостью в Художественный салон, который поразил ее обилием товаров и дороговизной. Она не знала не только названий, но и назначения половины вещей, а тюбик красок стоил от пяти до шестидесяти долларов. Хорошо, что на первое время хватит привезенных из Москвы. Зато обязательные срочные покупки — подрамники, гвозди, холсты, разбавитель и лак — оказались доступны по цене и прекрасного качества. Ира прикинула, что затраты на одну картину составят в среднем 15 долларов, и сразу израсходовала пятьдесят, а куда деваться? Хорошо, что Сэм не позволил ей платить за продукты, нагрузил полную тележку и рассчитался сам.

С первого дня в Нью-Хейвене Ира спала крепким здоровым сном, о котором давно забыла. Настроение тоже было отличным. Она вставала в 7 часов, надевала купальник и наушники от плеера, в которых звучали ее любимые Моцарт и Бетховен, — у Левайнов оказалась отличная классическая фонотека, — и всю неделю дописывала натюрморт, а также, следуя совету Сергея, начала еще две картины, с лошадьми. Одна получилась неплохо, хотя кое-что надо переписать или хотя бы подправить, а другая сразу не пошла. Ира отступила на некоторое расстояние от еще не полностью прописанного скакуна, потом посмотрела на картину в зеркало. Лошадь получилась похожей на лисицу. Ни упругости мышц, ни ритма движения. «Да, Ириша, до Делакруа тебе далеко!» Она без колебаний разорвала испорченное полотно, хотя жаль было красок, но не расстроилась и, не теряя темпа, устремилась дальше, к новым идеям [21] .

21

Потом она сделает прекрасную картину с лошадьми, но вторая так и останется невоплощенной.

Солнце светило вовсю, и кожа женщины быстро покрылась красивым океанским загаром, отличным от того, что образуется под Москвой и даже в Крыму. Делая лишь небольшие перерывы, чтобы поесть фруктов и выкурить сигарету, Ира работала до девятнадцати часов, когда начинало темнеть и краски меняли цвета. Вечером ходила в местные художественные музеи, пыталась вникнуть в технику разных художественных школ, основное время уделяя постимпрессионистам, посещала библиотеку кафедры филологии с роскошным фондом изданий на русском языке, библиотеку Художественного музея. Плакала, когда смотрела репродукции работ Татлина [22] : такому потрясающему таланту советская власть не дала раскрыться — в России страшное по своей бездуховности общество! Дома Ирина читала до полуночи, писала дневник, письма или звонила родителям. К телевизору не подходила — все равно ни слова не понятно. Она уже в полной мере ощутила свою языковую ущербность, хотя на занятия жаль времени и нет денег.

22

Татлин В.Е. (1885–1935) — русский живописец и график, близок к кубизму, футуризму.

За ужином Сэм переводил что-нибудь из новостной программы. В свободное время он часто сидел в лоджии с газетой, а иногда просто так, наблюдая, как Ира работает. Ее раздражали глаза за спиной, они мешали сосредоточиться, тепло мужского тела возбуждало посторонние эмоции, но она терпела — нельзя же прогнать хозяина!

По укоренившейся привычке все разбрасывать Ира превратила квартиру в филиал мастерской. Сэм то садился на тряпку со следами краски, то наступал на старый тюбик, задевал непросохший эскиз или опрокидывал пузырек с лаком. Домашняя одежда хозяина была перепачкана, что его нисколько не смущало. Недавно он сделал комплимент ее загару и принес откуда-то складывающийся наподобие стремянки мольберт, уже бывший в употреблении, но намного удобнее этюдника, поскольку не ограничивает размер полотна. Кроме того, по ходатайству профессора Левайна Ирина могла теперь посещать бесплатные курсы английского в еврейской общине.

— О, Сэм, — Ирина бросилась ему на шею, — я так благодарна тебе и Сарре за все!

— По-моему, Сарра тут ни при чем.

Он с удовольствием задержал в руках легкое тело и погладил застежку бюстгальтера. Ирина ловко увернулась от дальнейших прикосновений, и тогда хозяин добавил:

— Ее гостеприимство имеет узкие рамки. К тому же прежде она считалась с моими желаниями, но большие заработки быстро подпортили ей характер. Вечно выговаривает из-за любой ерунды и сравнивает наши доходы. Это неприятно.

Ира пропустила слова мимо ушей — личные отношения супругов ее не касаются. Обычно ко времени прихода Сэма из колледжа она надевала поверх купальника рабочий халат, а вчера не успела и получилось неловко: он неслышно подошел сзади и обнял за талию, она дернулась и невольно мазнула его кистью.

— Ты меня испугал! Ой, пиджак испортила! Просила же тебя появляться на лоджии в старье! Это не синтетика? Тогда попробуем растворителем. И что мы теперь скажем Сарре?

Неосторожное «мы» Сэма обнадежило, и он поцеловал женщину в высокую шею. Она превратила его порыв в шутку, погрозила пальцем и сказала коротко:

— Забыли.

Сэм улыбнулся. Потом они спокойно поужинали и разошлись по своим спальням. В пятницу он уехал в Нью-Йорк, а Ира легла в восемь, чтобы как следует выспаться. Раскинувшись на красивом постельном белье, в просторной комнате, она думала о том, как сказочно ей повезло: условия для работы просто фантастические, а отношение Левайнов, которых про себя и в письмах к родным она по-свойски называла ребятами, удивительно сердечное, почти родственное. Климат в Нью-Хейвене ровный, теплый, астмы как не бывало.