Узники вдохновения

Со следующего дня художница начала вставать на полчаса раньше и бегать по парку. Сгодились старые кроссовки Сарры и все тот же купальник — он темный, в нем не так заметна худоба. К счастью, нравы тут, несмотря на пуританскую историю и высокий статус Йеля, далеки от снобизма. Клеились какие-то парни и мужики, она молча махала им ручкой, поскольку все равно не понимала, о чем они говорят. Убедила себя, что незнание языка ей только на пользу — ничто не отвлекает от дела. Если звонил местный телефон, коротко отвечала «no» и клала трубку. Уже написаны четыре картины, когда накопится штук двадцать, можно будет показывать. В середине октября должен приехать искусствовед, который специализируется по русскому искусству, Сэм обещал их свести. Надо спешить. Кто-то мудрый сказал: удержишь в руках сегодняшний день, меньше будешь зависеть от завтрашнего.

В один из выходных поехали к Сарре в Нью-Йорк. Квартира Ире понравилась, но нет балкона, а значит, негде работать, правда, ее никто и не приглашает, просто она привыкла все оценивать с точки зрения собственных задач. Посетили выставку Матисса — это оказалось впечатляюще! Так много его картин сразу Ирина никогда не видела, и тут же в голове закрутились мысли, связанные с собственным творчеством. «Матисс тоже работал периодами и профессионально нашел себя в 36 лет; значит, у меня еще все впереди, но надо активно использовать черную краску, от которой так усердно отучали в институте. Это не «грязь», а тоже цвет. И отношение американцев к живописи оказалось неожиданным: очередь, как в Москве на Глазунова [23] , спрашивали лишний билетик. Вопреки российской пропаганде, культура в Штатах не умерла в объятиях коммерции, и художники едут сюда не зря». Потом зашли в Музей Гугенхейма на выставку русского авангарда, которая после пиршества красок Матисса показалась Ире скучной и безликой. «Все-таки стадность — дикая вещь, и в нашем искусстве это стало традицией», — отметила она с печалью.

23

Глазунов И.С. (род. 1930) — русский живописец, график, сценограф.

Несколько больших салонов одежды тоже оставили художницу равнодушной — понравились дорогие вещи, на них все равно нет денег. Сарра хотела показать маленькие магазинчики и места распродаж, но Ирина отказалась: дешевого она никогда не носила и решила ничего себе не покупать, пока не заработает приличных денег живописью. Живопись — это единственное, что ее сейчас интересует, даже красотами огромного и необычного города не прельстилась, зная, что теряет время, которое могла бы стоять за мольбертом. К тому же пошел дождь, все-таки близится осень. Хорошо, что лоджия глубокая, можно продолжать работу в любую погоду, только придется раскошелиться на теплые тапки и брюки. Вообще жаль, что взяла мало обуви. Надо написать маме, пусть пришлет сапоги и продаст норку — деньги тают быстро, а скоро нужно покупать краски. Правда, звонил папа и обещал помочь с финансами, но пока ничего нет, и это очень тревожно. Спасибо ребятам, что так добры, практически содержат постороннего человека и еще платят за междугородние разговоры по телефону.

Вторую половину сентября и почти весь октябрь Ирина жила отшельницей. Общалась только с Сэмом и Саррой, с посетителями курсов по языку, где успехами не блистала — она всегда плохо усваивала грамматику и по-русски писала с ошибками. Но зато работала, работала в бешеном темпе, закончив за 32 дня 17 картин, которые подписала «Рая». Это пришло неожиданно, само собой, возможно, потому, что бабушка, заменившая ей в детстве мать, навсегда осталась самым близким по духу человеком. Во сне она часто разговаривала с любимой тенью и просыпалась в слезах. Двенадцать лет прошло, а боль утраты не утихала. Так хотелось, чтобы имя мамы Раи произносили тысячи людей на разных языках! Ира верила, что само по себе имя очень много значит, и слово «Рая» придавало ей сил, когда от работы уже тошнило. Художница устала физически и выдохлась нравственно, но продолжала свое дело, сжав зубы. А что она еще могла, раз уж приехала? Зато теперь есть что показывать!

Между тем Сарра, увидев пятна краски на дорогом костюме мужа, подняла скандал.

— Ты настоящий дурак, что пригласил эту нахальную девку, которая не только не убирается в доме, но еще развела грязищу и вонь со своими дурацкими картинами. Какая наивность, рассчитывать, что эту мазню кто-то купит. Мы, американцы, слишком практичны, чтобы выбрасывать деньги на неизвестное имя!

— Один наш знаток сказал — у нее неплохая живопись.

— Если она живописец, то я Резерфорд [24] . Авангард — прибежище шарлатанов, мошенников и бездарей.

24

Резерфорд Э. (1871–1937) — английский физик, лауреат Нобелевской премии.

— Авангард завоевал весь мир.

— Это свидетельствует только о том, что современное общество страдает душевной болезнью.

Сэм попробовал зайти с другой стороны:

— Ее отчим в свое время очень помог мне с публикациями.

— Я-то тут при чем? И самовара до сих пор никто не привез.

— Ирина звонила матери, та сказала — отправят.

— Это все слова, а вот телефонные счета — реальность, и не маленькая. Мне это надоело. Ты впутался, ты и выпутывайся. Отныне я оплачиваю квартиру в Нью-Йорке, а ты — все расходы по этой. Так будет справедливо.

За этим ультиматумом Сэм почувствовал опасность. Чтобы не обострять ситуацию, согласился:

— Ты права, надо что-то делать. Ирина витает в облаках, к языку совершенно неспособна, даже в магазине объясниться не может, вечно пристает с переводами и вообще проявляет ко мне повышенный интерес.

Сарра внимательно посмотрела на мужа.

— Ты это говоришь, чтобы я ревновала?

— Упаси бог! Я говорю затем, чтобы ты не удивлялась, если увидишь следы красок на моих рубашках.

— Лишь бы не на пижаме.

— Сарра! Я тебя умоляю! Ты же знаешь, что, кроме тебя, мне никто не нужен!

— Надеюсь, ты не врешь.

Ира слышала, как они ругались, к счастью по-английски, но догадывалась, что речь идет о ней, и просто заболевала после каждой супружеской ссоры. В такие дни вдохновение пропадало, она нервничала, раздражалась любой мелочью и однажды проплакала целое утро: ее положение в этой семье становилось шатким, а картины пока никто так и не оценил, не сказал — на верном ли она пути? Неизвестность пугала более всего. Боялась краха и боялась упустить свой шанс. С нетерпением ждала звонка от эксперта, обещанного Сэмом, от художника Роберта, с которым разговорилась в местном музее, — он с грехом пополам объяснялся по-русски, но у него есть связи среди живописцев, и он знает, где сделать слайды с картин. С критиками и галеристами ее обещал познакомить Олег Голованов из московской компании Сергея Филиппова, он уже несколько лет живет в Нью-Йорке и имеет рабочую визу. Правда, при встрече Олег выглядел неважно, видно, жизнь его сильно потрепала, это Ирину встревожило: в России Голованов числился способным, удачливым и зарабатывал неплохо. Зачем его-то понесло в Америку? Если здоровому, сильному мужику трудно, то каково будет ей? Впрочем, у каждого свое бремя и свой предел.

Возможно, она переоценила свои силы, и лучше вернуться. Переворот в жизни состоялся, но она оказалась к нему не подготовлена — всегда жила рядом с родителями или с мужем, не зная материальных трудностей, не испытывая творческих мук. Сейчас все зависит исключительно от нее самой. Написала 20 картин, но начала повторяться, и это никуда не годится. Перестала видеть и чувствовать цвет, а цвет — самое главное. Живопись — цветовая гамма, которая рождается непроизвольно, глубоко в голове художника. И это великое, необъяснимое таинство.

Сомнения опять одолели Ирину. Никогда еще она так не раскисала от неизвестности. Искусствовед Сэма не едет, работа не двигается, писем нет, виза кончается. Кругом застой. Она уже не понимала, для чего живет. А так хотелось счастья! Волновалась из-за Сережи — по телефону у него был совсем больной голос. Просила папу быть к нему снисходительным, ведь папа сильнее. К тому же Левайны поссорились, и это ужасно. Родные в Москве заняты собственными проблемами. С какой готовностью они избавились от нее, отправив в Америку! Конечно, она не маленькая девочка, но все же дочь им. Обрадовались: ах, заграница! Семь раз надо было примерить, прежде чем резать по живому. Ей больше не от кого ждать поддержки. «Мама Рая, Аташка, я ведь так вас люблю! Я в отчаянии — помогите!»

Почувствовав настроение дочери, родные всполошились. Быстро пришло бодрое письмо от матери, отдельно — еще бодрее — от Лени и извещение на посылку с вещами и красками. Позвонил растревоженный Ларисой Саржан и тоже постарался развеять неуверенность дочери. Сказал, что без большой цели нельзя жить, но путь к ней усеян испытаниями, которые надо преодолеть. Обещал быстро продлить визу и ежемесячно высылать 600 долларов, чтобы она могла снять отдельную квартиру и съехать от Левайнов.

Ира была счастлива заботой близких, но поняла, что остается в Америке. Решение приняли за нее, и восторга это не вызывало. Она так соскучилась по Сереже, так хотела его видеть. Это мама оторвала ее от мужа. Она ничего не поняла. У нас с ним большая тайна — тайна нашей любви, а только ради любви стоит жить. Когда нет любви — жизнь кончается и даже творчество становится ненужным.