В 3d-сятом царстве

И даже стало ему жалко этого уходящего чувства приобщенности к чему-то странному, загадочному, старинно-манящму, пропахшему давно забытым духом медовухи, чистого неба, бескрайнего поля, да зеленой дубравы.

Но только до тех пор, пока вдруг, из чащи леса не вылетел белесый след, да не помчался с шипением прямо навстречу пролетающему себе мимо самолету.

– Ракета!- закричал Алеша, взмахнув руками.- Да что же это...!!! Да...б...!!!

И тут случилось странное. Самолет вдруг изменился. Разом сломались четкие резанные линии, хвост изогнулся дугой, крылья раскрылись перепончатым веером, нос оказался головой на длинной гибкой шее, а само тело подобравшись метнулось в сторону, уходя от ракеты, завалилось на бок, со свистом перевернулось петлей и, оставив ракету позади, взмыло вверх и на секунду замерев, хищно спикировало вниз, выискивая невидимую цель.

– Ах, красиво ушел Горыныч!- воскликнул Добрыня.- Нет, ты видал?? Ну как в кино! А ну, поберегись, сейчас ковровым пойдет!

Ильюша, до этого молча на все смотревший, вздохнул и легко, одним движением метнул вверх палицу. Тяжеленная булава свистнула в воздухе и сразу же, метрах в двустах над землей ясно услушался глухой удар. Тело Горыныча дернулось, перевернулось и ухнуло вниз, точь-в-точь, как подбитая "штука", на кадрах кинохроники. Не было только надрывного воя, зато на месте падения вздымилось облако земли и пыли, да несколько вырваных с корнем молодых стволов.

– Ну, пойдем, поглядим, - сказал Добрыня, надевая шлем.- Молодец, Ильюша, рука тверда, да глаз-алмаз.

Горыныча нашли на полянке, сделанной им самим при падении. Алеша зацепился плащом за ветвь, продираясь сквозь чащу и посему прибыл последним.

Десятиметровый змей лежал на спине, по-стариковски сложив лапы на огромном брюхе. Глаза его были закрыты, перепончатые крылья сложены гармошкой. Толстый хвост с роговым наростом на конце слабо подергивался. Тускло блестящие пластины переливались матово-черным, спускаясь со спины и уже на животе расползались мягким кожанным покровом. Там же, от удара Ильюшиной булавой образовалась глубокая вмятина.

Алеша рассматривал его с ужасом и недоверием. Горыныч был похож на древнего-предревнего ящера, прошедшего капитальную реставрацию. Подойти к нему было страшно.

Ильюша слез с коня, приблизился, снял шлем и вытер вспотевший лоб платочком. Добрыня беззлобно пихнул змея сапогом в бок. Почуяв людей Горыныч приоткрыл глаз и глухо застонал.

– Ты пошто меня убил, Илюшенька?- произнес он.

– Совсем вы с Ванюшей распоясались, - укоризненно молвил тот, присаживаясь рядышком.- В том месяце сарай у Федота спалили, коров распугали. До этого чуть Кощея не пришибли, балуясь.

Змей приподнялся, присел и гулко хлопнул лапой по брюху. Раскаяния на нем заметно как-то не было.

– А кто свинью с бабкиного огорода стащил? Думу напугали, до сих пор заикается. А за бабами на речке подглядывали?

Горыныч, похоже, окончательно пришел в себя после аварии.

– Эх, Илюшенька,- ответил он,- да где ж еще удали молодецкой разгуляться? Я же не диплодок какой ископаемый. Ну, бывет, усугубим, так не со зла же, шуткуем.

– Чуть пол-леса не спалили, шутники,- добавил Добрыня.
– А где кореш твой, второй-то?

Как бы в ответ на его вопрос, раздался треск и на поляну выбрался ладный добрый молодец в красной рубахе. Был молодец вихраст, круглолиц и взьерошен. И в поводу вел приземистую гнедую лошадку, такую же ладную и упитанную.

– Ух ты, -воскликнул он,- я уж думал, случайно завалил тебя, змеюшко. А ты вон, на солнышке нежишься, брюхо греешь.

– Поджарил бы я тебя, вместе с ослицей твоей, кабы не Ильюша, -заметил Горыныч, прищурясь.

Молодец с достоинством поклонился богатырям, опасливо покосился на Ильюшину булаву, лежащую поодаль. Алеша тоже на нее поглядывал: на вид палица, как палица, кило на десять тянет, не меньше. А тот ее одной рукой, на двести метров в воздух, да не глядя... .

Вмешался Добрыня: - Случайно, говоришь? Что ж ты, свет Иванушка, случайно в лесу делал?

– Так папаня послали,- лучезарно улыбнулся молодец.- Говорит, иди мол на болото, пусти стрелу на все четыре стороны, ищи себе суженную.

Горыныч закряхтел и досадливо поморщился. А Алеша заметил, что к седлу Ванюшиной лошадки приточена была длинная, недобро поблескивающая железяка.

– Ну, я и пустил...,- продолжил молодец.

– Понятно,- подитожил Добрыня, - только "Стрела" оказалась для поражения низколетящих воздушных целей.

– Ну..,- замялся Ванюша.

Илюша тем временем, о чем -то негромко переговорил со змеем и отошел, оставив того в смущенной растерянности. Потом поманил пальцем молодца. Тот удрученно приблизился. Ильюша и ему пошептал. Молодец тяжело вздохнул.

– Ничто так дурь не выбивает, да разум не очищает, как совместный труд, да благое дело, -возвестил Ильюша, садясь на коня.
– Ступайте, разбойники, вернусь- проверю.

Горыныч с Ванюшей развернулись и пошли в лес, изредка пихаясь локтями. Змей косолапо переваливался, толстый хвост волочился по земле.

– Студент,- сказал Добрыня, -ты идешь, али как?

Алеша чуть постоял и незаметно пихнул булаву сапогом. Булава даже не шелохнулась.

– Так о чем это я,- продолжил Добрыня прерванную мысль.- Вот люди говорят: правильно живешь, неправильно живешь... . А ерунда все это. Можно жить и правильно, а "не так". В смысле-не своей жизнью. Бывает, не подходит тебе твоя жизнь, "не твоя она". Можит и все хорошо, все ладиться, и деньги есть и здоровье, а жизнь "не твоя". Ты про "теорию гамбургера" слышал?

– Нет, -признался Алеша.

– Вот возьми гамбургер: всем он хорош , тут тебе и булка и мясо и зелень и чипс и недорого. И быстро и вкусно. В чем же дело?

– В чем?

– А в том, что будь ты ковбоем в Техасе сто лет назад, ничего лучше для тебя бы не было. Было бы это "твое". Подходило бы тебе и по вкусу и по цене и по национальному, так сказать, характеру. А в Париже это - курасон, а на Востоке - шаварма, а у нас котлета с хлебом. А начни ты тут у нас точить гамбургеры каждый день, так сразу втянешься ты в жизнь другую. Пусть вкусную, удобную, но не свою. Сечешь?

– Получается, у вас в селе, все "своей" жизнью живут?

– А у нас по другому и быть не может. Мы же не гоним никого, но никого и не зовем. Приехал человек, осмотрелся, воздухом подышал, и, если "его" это-остался. Или уехал.

– А ты, -спросил вдруг Алеша, - сам за "гамбургером" не скучаешь?

– Не скучаю, -твердо ответил Добрыня.- Но если бы мне кто-нибудь тогда сказал, что я с гаишной машины на лошадь пересяду-ни за что не поверил бы.

Лес справа стал редеть и вскоре открылось широкое, ровное поле, обрезаемое вдалеке неторопливой речкой. Слева лес огибал поле широкой ровной дугой. Вдоль нее продолжала вихлять тропинка, с выезженной колеей и тонкой полоской травы посередине.