В Афганистане, в «Черном тюльпане»
Шрифт:
Майор задумчиво потер переносицу и вдруг сердито сверкнул глазами.
— Только научите их, пожалуйста, говорить врачам правду. Сплошные жулики. Объясните им, что я вовсе не живодер на псарне. Некоторые из них, — майор ткнул пальцем в Осенева, — совершенно самонадеянны. Врут прямо в глаза. Объясните этому нахалу, мнящему себя здоровяком, что температуру измеряют не на животе. Градусник — не женщина. Животом его не согреешь.
Осенев зарделся. Неуверенно потянулся рукой к майке. Виновато шмыгнул носом.
Майор круто развернулся. Кровь
— Андрей Николаевич, голубчик, да что же это я!.. Вот же неисправимый болван!.. Во-он, в той палатке, видите, процедурная. И там уж, представьте себе, трудится дорогая наша Елена Сергеевна. Перевязки, уколы, санобработка… Она же ради вас напросилась. Я, конечно, отговаривал. Куда же на боевую операцию женщину?.. Не Отечественная же ведь! И посмотрите вы на нее, — майор с удивлением развел руками, — не отрывается от пациентов…
Последние слова его неслись в спину стремительно отбежавшего Шульгина. Майор улыбался в пшеничные усы и потирал руки:
— Хорошие ребята…
56
Шульгин отвернул брезентовый полог палатки и замер на пороге. Десятки полураздетых тел в белеющих полосах бинтов, ржавых пятнах проступающих сквозь марлю йода и крови, бросились ему в глаза.
Посреди них плавно двигалась сосредоточенная Елена, и глаз солдат растроганно следили за каждым ее движением.
— Ничего, сестричка, вовсе не больно, бинтуйте крепче, — шептал побледневший паренек, протянувший ей руку, и яркое пятно крови стремительно проступало на каждом обороте бинта. — Сейчас уймется, сейчас…
Елена работала быстро, и смотреть на ее спокойное сосредоточенное лицо, на ловкую девичью фигуру, хрупкую и сильную одновременно, смотреть было приятно. Шульгин залюбовался ею и даже удивился тому, что еще недавно был за что-то сердит на нее.
Солдаты зашумели, увидев лейтенанта, раздвинулись.
— Эй, бачата, дайте пройти нашему лейтенанту, — прогремел голос Богунова, — поворачивайтесь живее. Здесь вам не штабной блиндаж.
Богунов смущенно улыбнулся Шульгину.
— Вот, направили нос разбитый подлечить, да еще старые царапины обработать. Поободрался я малеха с Лаптевым, помните…
Он сердито подтолкнул одного солдата, с забвением следившего за движениями Елены.
— Во-от, пялятся они все на сестричку. Прямо, глаза лопаются. Проходите, Андрей Николаевич.
Шульгин покачал головой:
— Нет. Я лучше выйду. Душно тут у вас…
Он стал медленно разворачиваться и услышал тихий голос Елены:
— Товарищ лейтенант, обязательно меня подождите.
Сердце Шульгина гулко забилось от этого тихого голоса, и он резким движением нырнул под брезентовый полог и замер за порогом, улыбаясь безудержной счастливой улыбкой.
Елена освободилась только через час. Молодой лейтенант-медик вытащил ее на свежий воздух и махнул рукой Андрею.
— Да справлюсь же я без вас, — сердито ворчал он, подталкивая ее к
Шульгину. — Ну, разве можно вот так, безо всякого перекура. Железо и то устает. Принимайте-ка эту ненормальную.Он подмигнул Шульгину.
— Повлияйте на нее, товарищ лейтенант! Не бережет себя.
Шульгин сделал торопливый шаг навстречу Елене и тут же придержал себя и неловко протянул ей руку.
Елена остановилась перед ним, слегка покачиваясь от усталости.
— Присесть бы где-нибудь, — тихо сказала она.
Они отошли в сторонку. Елена оперлась на руку Шульгина, искоса поглядывая на его загоревшее лицо.
— Слышал уже, наверное, — начала она нерешительно.
— Да уж передали, — сказал Шульгин, — что ты невеста…
— Невеста, — улыбнулась Елена, — да только жених мой — тесто.
Шульгин хмуро улыбнулся в ответ.
— Ну, и когда же помолвка? На свадьбу старых друзей пригласишь?
— Под венец хоть завтра, Андрей Николаевич, да только мой жених не торопится…
— А передают, что не терпится ему…
— Нет, ему терпится…
Елена сорвала маленький засохший цветок.
— Не торопится мой жених. Наверное, боится потерять свободу…
Шульгин вдруг резко остановился и покраснел.
Он заглянул в глаза улыбающейся Елены и покраснел еще гуще:
— Так это я — жених?
Елена рассмеялась, оттолкнула его локтем и пошла одна легкими шагами, будто и не трудилась она только что несколько часов подряд в перевязочной.
— Елена, постой, — горячо воскликнул Шульгин, — о какой свободе ты говоришь? Причем здесь свобода… без тебя… Вот что я хочу тебе сказать…
Елена неожиданно дернула его за рукав:
— Послушай, дурачок, птицы поют…
— Какие птицы? — недоуменно взлетели брови Шульгина.
В наступившей тишине вдруг раздался тонкий свистящий звук, будто невидимая птица приоткрыла на мгновение маленький клюв.
— Ложись, — ахнул Шульгин и, заграбастав Елену сильным движением, бросил ее на землю под бок каменного валуна, обросшего редкой плешью прошлогодней травы.
Тут же полой бушлата накрыл ее хрупкое тело и прошептал горячо в раскрытые ужасом девичьи глаза:
— Не птицы это… Обстрел. Под снайпера попали. Поняла? Не шевелись.
Елена покорно замерла, с робостью глядя на решительное лицо Шульгина. Свистящий звук еще раз пропел в воздухе краткой птичьей трелью. И на валуне появилась тонкая царапина. Шульгин улыбнулся и зашептал Елене на ухо:
— Видишь, какая опасная птичка. Не бойся. Мы здесь в мертвой зоне. И теперь тебе придется меня терпеливо выслушать. Слушай, Елена, я, конечно, дурак, ты это правильно понимаешь… — Шульгин потер затылок и пожал плечами.
— Да, конечно, я неисправимый… Мне следовало с самого начала сказать тебе…
Шульгин осторожно сжал Елену за плечи, сердце у него застучало с перебоями.
— Я хочу сказать тебе… — Андрей поцеловал задрожавшие пальцы взволнованной Елены, и дыхание его полностью прервалось.