В алфавитном порядке

Когда, запив полдесятка галет стаканом молока, он пошел спать, то чувствовал себя главой семьи – и это было совершенно ново для него.

– Можно сказать, что болезнь Альцгеймера – теперь во всякой бочке затычка. Стрижено ли, брито, порвано или распорото – всем ставят этот диагноз, но афазия вашего отца не имеет с этим ничего общего. Она объясняется тромбозом. Идет процесс потери информации, проблемы с жестким диском, если позволено будет применить компьютерный термин, и в данный момент мы можем объяснить его только закупоркой сосудов, приведшей к кровоизлиянию. Если это будет прогрессировать, вашему отцу придется заново выучить все, что он забыл, а также восстанавливать подвижность левой стороны с помощью упражнений по реабилитации. У меня был пациент, который после нескольких инсультов трижды учился читать заново, это я к тому, чтобы вы имели представление. А вот насчет того, сможет ли он обслуживать себя самостоятельно, когда выпишется, давайте выписки и дождемся. Знаю, знаю, все это создает для близких множество неудобств и передряг, я и сам бы хотел высказаться как можно более определенно, но течение таких болезней чревато непредсказуемыми поворотами.

Хулио откровенно признался врачу, как трудно ему будет в нынешних обстоятельствах забрать отца домой: он единственный сын в семье, а у него, в свою очередь, есть сын тринадцати (на самом деле – уже почти четырнадцати: исполнится в этом месяце) лет. Жена у него тоже – не домохозяйка, у нее – своя картинная галерея и т. д. Они не смогут взять на себя все заботы по уходу за больным, а нанять круглосуточную сиделку им попросту не по средствам.

– Не будем торопить события, – стоял на своем доктор. – Пока что ваш отец лежит у нас и получает надлежащее лечение. С другой стороны, бывали случаи, когда память вдруг восстанавливалась, причем мы и сами толком не могли объяснить почему. Во всяком случае, ваш отец отдает себе отчет в этой потере, а это – прекрасный отправной пункт.

Хулио вышел из кабинета уже за полдень и потому решил перекусить в кафетерии, а время до обеда скоротать у отца. Больного он застал за чтением: надев очки, где отсутствовала одна оглобля (забавно, что именно левая), тот изучал словарь синонимов и антонимов.

– Гляди-ка, – сказал он, показывая на книгу вздернутым подбородком, – у слова удар тоже нет антонимов. Зато приводят целую кучу разнообразных синонимов, тут тебе и затрещина, и оплеуха, и подзатыльник. Кстати, что значит дать леща?

– То же самое и значит.

– Это называется устойчивое словосочетание?

– В общем, да.

– А скажи-ка… – Отец отложил словарь, и лицо его внезапно будто помолодело: правда, одна лишь левая сторона. – Скажи-ка мне… произнеси-ка фразу, которая тебе нравится сильней всего… больше всего приходится по вкусу.

– Да я не знаю, право…

– Ну, давай, давай, напрягись.

– Мы проводим социологическое исследование среди жителей этого квартала, и вы бы очень помогли мне, если бы любезно согласились ответить на несколько вопросов.

Половина лица задрожала от хохота. Казалось, отец до известной степени оправился. Более того – до болезни за ним не замечалось таких внезапных приступов веселья; он всегда был натурой угрюмой и сумрачной. Впрочем, Хулио по опыту знал, что доверяться этим наблюдениям не следует. В любую минуту и безо всякой видимой причины может наступить ухудшение и отец вновь впадет в прежнюю прострацию.

– Давай еще.

– Еще?

– Да.

– Сыну исправляют прикус, и каждую среду они ходят к ортодонту.

На этот раз отец не рассмеялся – на лице его появилось тревожное выражение, как если бы в этих словах что-то обеспокоило его: может быть, рассогласование в лице. Хулио, решившись пойти на непредусмотренный риск, добавил:

– Эту фразу я сейчас произношу чаще всего.

– Почему?

– Потому что это правда.

– Почему?

– Ты разве забыл, что у тебя есть внук?

– Сколько же ему лет?

– Тринадцать… то есть на самом деле – уже почти четырнадцать: исполнится в этом месяце.

Отец впал в свою обычную мрачность и вновь взялся за словарь. Хулио прочитал вчерашнюю газету и спустился в кафетерий, как раз когда там было больше всего народу. Как он и предвидел, все столики оказались заняты, а женщина, похожая на Лауру, сидела на своем всегдашнем месте – книга была прислонена к кувшину с водой, а чемоданчик с анализами крови – или что там было? – лежал на соседнем стуле.

– Вы разрешите мне здесь присесть? Так много народу…

Она кивнула и вновь вернулась в свой мир. Войти в него со своей позиции Хулио не мог, потому что книга была в обложке. Тогда он воспользовался паузой и спросил:

– У вас здесь лежит кто-нибудь из родных?

– Нет, что вы. Я работаю неподалеку, а сюда прихожу поесть – здесь дешево.

– Я уже видел вас раньше… Простите мне мое любопытство – мне всегда хотелось узнать, что вы носите в этом чемоданчике? Пробирки, наверно, или что-нибудь в этом роде?

Она засмеялась – и тем только усилила общее ощущение старомодности, которой веяло от нее.

– Да ну что вы! – повторила она. – Это картотека, переносная картотека. Я работаю в коммерческом училище. Координирую все курсы, а поскольку у нас несколько зданий, приходится перевозить карточки с места на место. Но это все отговорки, – добавила она словно бы по секрету. – На самом деле мне нравится заботиться о студентах, чтобы знать, как их зовут, и запоминать их лица, хотя некоторые фотографии сделаны в автомате. Они очень удивляются, когда при встрече я обращаюсь к ним по имени. Так что видите – все очень просто. А вы?

– Я журналист.

– Я имела в виду – здесь по каким делам?

– У меня здесь отец на третьем этаже. Полупарализован после инсульта и вдобавок начал терять память.

– Вот как… – протянула она.

Покуда говорили, Хулио с рассеянным видом взял ее книгу и начал вертеть в руках, чтобы словно ненароком открыть и прочитать название. Называлась она «Предприятие как живой организм».

– Да, мне приходится читать такого рода литературу. А вы работаете на телевидении?

– В газете.

– А я газет не читаю. Времени не хватает. Да и потом, с ними – как с романами: я им не верю. Наш учитель литературы требовал, чтобы мы читали романы, но у меня не шло ни в какую, и подружка мне пересказывала самую суть. Но это – мой дефект…

– Да отчего же?

– Не знаю… плохо, наверно, когда человек книжек не читает.

– Ну как же не читает? Читает, – Хулио показал на книгу.

– Это совсем другое, – услышал он в ответ и понял, что она винится просто так, к слову, потому что не похожа на человека, который сам не знает, чего хочет.

К концу обеда удалось ненароком вызнать, как ее зовут. Нет, не Лаурой, а Терезой – имя это было лишено значения и, следовательно, вкуса, а может быть, вкус был, но такой новый, что Хулио в этот миг еще не решался распробовать его и оценить. Прежде чем вернуться в редакцию, он заглянул к отцу попрощаться.

– Я обедал с Лаурой. Она тебе кланяется. Подняться не смогла, потому что торопилась.

Отец поглядел на него вопросительно.

– Лаура, моя жена, ты разве не помнишь ее?

– Ах, да. А мальчик?