В бесконечном лесу и другие истории о 6-м «В»

Он растерянно пожал плечами. Внутри была какая-то пустота… Снелл сейчас, чуть привстав на задние лапы, слизывал громадным ярко-розовым языком хозяйские слёзы и расшвыривал хвостом разные мелкие и крупные предметы… А он, Генка Стаин, не имел, между прочим, к этому никакого отношения.

Но хотя бы пусть все знают, что он тоже за это. «Странно, — подумал он, — я хотел сделать хорошее для дяди Пети, а теперь не сделал и рад».

Он вышел из пустого сарая, машинально закрыл дверь, опять на два оборота. Посмотрел на часы. До назначенного сбора оставалось ещё полтора часа с лишним. Генка побрёл домой, глубоко засунув руки в карманы, чего с ним обычно никогда не случалось — спортсмены, люди волевые, так ходить не должны… Кто же это всё-таки сделал?..

Он остановился переждать машины на перекрёстке и долго стоял у края тротуара. Мимо него что есть духу бежала девчонка, а рядом с нею здоровый рыжий боксёр. Шкура на нём блестела, но шерсть была короткая — наверное, совсем не тёплая.

«Почему же мы сделали это? Хотели дяде Пете помочь… Из-за того, что Снелла жалко? Да, Снелла дико жалко. Но дело совсем не в том…» Он представил двух людей — дядю Петю и этого паренька, Витьку. Один из них натягивал собачьи сапоги, другой кричал, и плакал, и бессмысленно бил по воздуху руками, словно тонул.

И тут до Генки Стаина дошла очень простая истина.

Вот она, и давайте помнить её все вместе.

Ты хочешь сделать добро? Отлично. Только оглядись кругом: не окажется ли твоё добро для кого-нибудь большим злом? И если окажется — остановись! Не делай.

И знай, что почти всегда есть другой путь. Может, не такой лёгкий и быстрый. Но есть.

* * *

Люда Коровина вошла в класс. Было ещё очень рано, школа пуста, а в классе сумеречно, как вечером. Не зажигая свет, Люда подошла к своей парте, села. Ей было о чём подумать. Как ни крути, а ведь она командир. И председатель совета отряда тоже! И дяде Пете они помочь всё-таки должны… До чего же Генка здорово сказал вчера! До чего же сказал!..

Конечно, это он сам Снелла. А мне даже в голову…

Тихо в этой рассветной полутьме открылась дверь. Люда с удивлением вглядывалась в человека… в девочку, которая вошла в класс. Да это же Нелька Жужелица!

— Здравствуй, Неля. — Отношения отношениями, а вежливость всегда должна быть.

Жужина, не говоря ни слова, подошла к ней и протянула полиэтиленовую сумку. Люда машинально взяла её. Внутри что-то круглое. Апельсины, что ли? Только очень лёгкие. И тут она догадалась — клубки! Вот ей зачем собаки требовались! И никого убивать не надо… Шесть человек не додумались!..

— Мне бабушка говорит: тут даже на чулки хватит выше колена. Хотя мужчины чулки не носят, да? — Жужина помолчала, смущённая. — Я их чесала, собачек. А бабушка у меня прясть умеет.

— А чего ж ты не связала сама? — неловко спросила Люда. Она хотела сказать, что это, мол, твоя заслуга — тебе самой и вязать, и дарить дяде Пете. А по голосу получилось, будто она ещё Нельку и упрекает.

— Я медленно вяжу. А вместе у нас куда быстрей получится… Вы меня примете?

Из размышлений перед сном

Если, например, начать так. Совершена крупная кража. У какой-нибудь старухи, у какой-нибудь старой графини. «Она жила, мирно доживая свой век на одной из тихих улиц. По утрам поливала цветы…» А чего у неё украли? Да пускай бриллианты. У графини же должны быть фамильные бриллианты! Например, она приходит домой… Например, с рынка…

«Дело было однажды в июльский полдень. Анна Казимировна Трубадянская открыла дверь своей квартиры и замерла, поражённая…»

Не, это чепушенция будет! Какая-то Трубадянская, какая-то Казимировна. В тот раз какой-то Кронштайнов. Надо простое, человеческое имя… «Анна Егоровна Трубкина открыла дверь своей квартиры и замерла, поражённая…»

Опять будет Борька Сахар смеяться. Скажет: «Обязательно поражённая, обязательно замерла…»

Ну и что? Конечно, поражённая! Если б его самого обокрали — ещё не так бы, может, остановился… Хватает шкатулку, а там пусто! Сапфиры величиной в двадцать пять карат… Надо завтра в энциклопедии посмотреть. Двадцать пять карат — наверно, большие были…

Нет. Понимаешь ты, нет! Не будет она замирать! У неё же шкатулка не в передней находится. Она сначала вошла в комнату, поставила сумку… Вообще даже могла ничего не заметить в этот день. Что ж она, как приходит домой, сразу к своим бриллиантам кидается?.. Н-да… «Она прошла в свою просторную, чуть пахнущую…»

Нет, пусть она всё-таки замрёт. Пусть она как будто замерла, но не просто, а потому что кое-что заметила… Замок, что ли, взломан? Как же она тогда дверь ключом открыла?.. Вот бы сейчас Борька повеселился.

Она чего-то именно заметила! Вошла и сразу: ёлки-палки! Ну, этого я, конечно, писать не буду… «Лицо её приняло тот мертвенно-бледный оттенок, который обычно…» Чего же она там увидела-то? Вот я, например, сам я, вхожу к себе в квартиру, открываю дверь. Открываю я дверь… Вешалка, пальто, ботинки… «И вдруг она заметила в остром, как игла, луче света, падавшем… в ярком свете раскалённого июльского солнца… раскалённого солнца…»

А! Понятно! Она уходила — пол натёрла, а когда вернулась, смотрит: что за ёкэлэмэнэ? Следы! Здоровые такие сапожищи… Не, лучше: «Увидела на ослепительно натёртом полу следы узких остроносых штиблет, которые в первую секунду старушка приняла даже за женскую обувь».

Блеск! Она бежит по этим следам… «Не помня себя старая графиня подбежала к заветному секретеру… к заветному старинному секретеру ореховой работы старых мастеров, сердце её перестало биться, а лицо приняло тот мертвенно-бледный оттенок, который…»

Нормальненько! Подбегает, а двадцать пять каратов как не бывало… «Она схватилась за сердце и упала, словно подстреленная птица…» Не, это ерунда. «И упала, как… как…» Завтра на истории меня спрашивать не будут. Сяду тихонечко — и порядок, начало в кармане.

История четвёртая. Святое дело

«Какие весёлые сани сбегают с декабрьской горы. Мороза седое дыханье горит на щеках детворы!..»

И так далее и тому подобное — больше он не помнил и потому без конца твердил эти строчки. Он бежал, упёршись руками в огромные свои сани, дровни, а может, лучше назвать их розвальни, глотал морозный воздух и был счастлив.

Но странно всё-таки, откуда только берётся этот металлолом? Ведь каждый год целые школы выходят за ним на охоту, а он опять и опять прорастает, будто из-под земли. Честное слово, как грибы. И снова громыхают по улицам саночные поезда, нагруженные дырявыми кастрюлями, безносыми чайниками, худыми вёдрами. Натужно скрипят проржавелые скелеты допотопных кроватей с шариками… А ведь кажется: железо такое прочное!

«А нам нужна, а нам нужна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим!..»