В битве с исходом сомнительным

Глава 15

Они вышли на ярко-желтый солнечный свет. Под лучами солнца лагерь выглядел неопрятно. В отсутствие Бертона мусор не убирали. Всюду валялись клочки бумаги, какие-то бечевки, на крепежных веревках палаток сушилась рабочая одежда. Выйдя из лагеря, Мак и Джим пересекли луговину и подошли к краю яблоневого сада. Возле первого ряда деревьев Мак остановился. Глаза его шарили, оглядывая пространство вокруг.

– Гляди в оба, Джим, – посоветовал он. – Наверно, это чертовски глупо – идти одним. Глупо и неблагоразумно. – Он вглядывался в ряды деревьев. Длинные, испещренные пятнами солнечного света междурядья были безмолвны. Ни малейшего движения. – Так тихо, что это даже подозрительно. Слишком уж тихо. – Он потянулся к яблоневой ветке и снял с нее оставленное сборщиками яблоко – маленькое, корявое. – Господи, какая вкуснотища! А я и позабыл про яблоки. Забываешь о самых простых вещах.

– Никого не видно, – заметил Джим. – Ни единой души.

– Слушай, мы пойдем по самому краю, под деревьями. Если кто глянет вдоль прохода, нас видно не будет.

Оба опасливо ступили под сень развесистых яблонь, беспокойно шаря глазами вокруг. Они шли в тени, отбрасываемой ветвями яблонь и листвой, и солнце нежно и тепло ударяло им в затылок.

– Скажи, Мак, – спросил Джим, – что, если когда-нибудь взять отпуск и отправиться туда, где нас никто не знает, чтобы сидеть там в яблоневом саду?

– Посидишь так часа два и обратно вернуться захочешь.

– У меня никогда времени не было просто глядеть на разные вещи, никогда! Я не видел, как раскрываются почки. Вообще не глядел никогда, как что-то случается. Сегодня утром по днищу палатки целый строй муравьев полз. А я и не смотрел на них – мысли другим были заняты. Иной раз хочется сидеть весь день, девчонок разглядывать и ни о чем другом не думать.

– Девчонки парней с ума сводят, – усмехнулся Мак. – Парни – те еще фрукты, а девчонки и того хуже – с ума сводят.

– И все-таки иногда странное чувство возникает, что не смотришь ни на что, не видишь. Что времени никогда не уделял тому, чтобы видеть. Вот кончится здесь все скоро, а я так ничего и не узнаю, даже как яблоко созревает – не узнаю!

Они медленно шли вперед. Мак беспокойно шарил вокруг глазами.

– Все увидеть нельзя, – сказал он. – Я как-то, было дело, отпуск взял и в канадские леса отправился. Так веришь ли, через день-другой сбежал оттуда. Захотелось круговерти, беспокойства, шума. Изголодался по всему такому.

– А вот я хотел бы попробовать в лесу очутиться. Старик Дэн так о своей работе лесоруба рассказывал…

– К черту, Джим! Всего не испробуешь и не охватишь. У нас есть то, чего старик Дэн и не нюхал. А все иметь нельзя. Вот вернемся через несколько дней в город и будем мечтать о новой заварушке, хотеть ее до безумия. Ты успокойся, повремени, пока плечо не зажило. Отведу тебя в какой-нибудь притон, в отель дешевый – любуйся там на девчонок сколько влезет! Подальше от кромки иди, а то видно тебя, торчишь, как корова на косогоре!

– Красиво здесь.

– Чересчур красиво. Боюсь, ловушка поблизости скрыта какая-нибудь.

Сквозь деревья виднелось маленькое белое ранчо Андерсона, частокол ограды, алые герани двора.

– Ни души, – заметил Джим.

– Спокойно, спокойно.

Выйдя к опушке, Мак вновь остановился и в последний раз медленно обвел глазами луговину. На месте амбара на земле был черный квадрат, все еще курившийся едким дымом и запахом гари. Белая пристройка водокачки одиноко торчала над пепелищем.

– Вроде ничего опасного, – сказал Мак. – Давай с заду войдем.

Он попытался открыть калитку бесшумно, но задвижка щелкнула, а петли заскрипели. По короткой дорожке они прошли к крыльцу, заросшему пожелтевшим диким виноградом. Мак постучал в дверь.

Из дома раздалось:

– Кто там?

– Это ты, Эл?

– Угу.

– Ты один?

– Угу. А кто это?

– Это Мак!

– О, заходи, Мак! Дверь не заперта.

Они вошли в кухню. Эл лежал на узкой кровати у стены. Казалось, что за несколько дней он осунулся, похудел. Кожа щек обвисла.

– Привет, Мак. Я уж думал, никто ко мне не придет. Старик ушел с утра.

– Мы хотели и раньше прийти, Эл.

– А когда один остаешься – совсем невмоготу. Кто сжег амбар, Мак?

– «Бдительные». Нам чертовски жаль, Эл. Мы поставили охрану, но те оказались хитрее.

– Старик бушевал всю ночь, Мак. Бубнил, ругался. Раза четыре в час мне взбучку устраивал. И так всю ночь – никак успокоиться не мог.

– Нам ужасно жаль!

Эл выпростал руку из-под одеяла и поскреб щеку.

– Я все еще с вами, Мак. Но старик собрался жаловаться на вас. Утром пошел просить шерифа выгнать вас отсюда. Утверждает, что вы вторглись в частное владение и надо вас прогнать с его земли. Говорит, наказан за то, что слушал таких, как вы. Что я могу отправляться к чертям собачьим, если буду продолжать якшаться с вами. Злой, как шершень!

– Я боялся, что этим кончится, Эл. Слушай, мы знаем, что ты с нами, ясно? Но злить старика больше, чем он злится сейчас, не стоит. Можно попробовать немного исправить ситуацию. Притворись, что перешел на его сторону. Мы это поймем, Эл. И поддерживать с нами связь ты сможешь. Мне страшно жаль твоего старика.

Эл глубоко вздохнул.

– Я боялся, ты подумаешь, будто я вас предал. А если ты знаешь, что это не так, я скажу отцу, что послал вас к черту.

– Вот это правильно, Эл. А мы создадим тебе рекламу в городе. Ой, слушай, Эл! К тебе вчера вечером док не заглядывал?

– Нет. А что такое?

– Он пошел к тебе незадолго до пожара и до сих пор не вернулся.

– Боже мой! Что могло случиться с ним, как ты думаешь?

– Боюсь, что схватили беднягу.

– Обложили они вас крепко, правда?

– Правда. Но и наши ребята сегодня утром крепко им вдарили. Хотя если твой старик нас сдаст, завтра нас положат на лопатки.

– Значит, все пропало, да, Мак?

– Это ничего не значит. То, ради чего мы приехали, мы сделали. Борьба продолжается, Эл. Так что прояви миролюбие и притворись, что не допустишь больше никогда рядом с собой никаких пожаров. – Мак прислушался. – Идет кто-то?

Он бросился через кухню к передней двери и выглянул в окно.

– Это мой старик. Узнаю его шаги, – сказал Эл.