В чужом доме

Жюльен вздохнул и двинулся в обратный путь. Он зашел на квартиру к мастеру. Белокурая жена Андре чистила овощи.

— Видите, варю суп, — сказала она. — В первые дни после его отъезда я по привычке готовила в три раза больше, чем нужно.

— Есть какие новости?

— Нет, — ответила она. — И сегодня не было писем.

С минуту оба молчали. Жюльен заметил, что глаза у нее красные.

— Если б я хоть знала, где именно он находится, — прошептала женщина. — Но даже это неизвестно.

Она вздохнула. Жюльен стоял, уронив руки.

— Присядьте на минутку, — предложила она.

— Спасибо, времени нет.

Все-таки он присел. Всякий раз, когда Жюльен приходил сюда, он вспоминал о пагоде. Перед его мысленным взором возникал мастер, резкий свет электрической лампы падал на озабоченное лицо Андре. По лбу у него двигались тени от подвесок абажура. А потом они пили чай с печеньем… Дело было зимой, но холод с улицы не проникал в комнату, там вкусно пахло, от печки струилось тепло, в комнате ощущалось и другое тепло, еще более ценное для человека.

Маленькая белокурая женщина кончила чистить овощи. Понесла их к раковине и вымыла под краном, потом положила в дуршлаг на трехногой подставке, чтобы с них стекла вода. Она вытерла руки и вернулась к столу.

— Милый Жюльен, каким далеким кажется мне то время, когда вы вместе с Андре рисовали пагоду! — сказала она.

Он улыбнулся.

— И я об этом думал, — сказал он.

Лицо женщины просветлело, она тоже улыбнулась.

— Значит, и вы вспоминаете. До чего была красивая пагода!

— Да. У меня даже сохранилась фотография.

— У нас тоже.

Она выдвинула ящик, откуда мастер доставал почтовые открытки в тот день, когда он вместе с Жюльеном работал над пагодой. И тотчас нашла фотографию. Они долго разглядывали снимок, не говоря ни слова. Потом жена Андре взяла фотографию и засунула ее под стекло буфета.

— Пусть остается здесь, — сказала она, — так я смогу все время на нее смотреть.

Жюльен поднялся.

— Мне пора, — пробормотал он. Женщина протянула ему руку.

— Спокойной ночи, — сказала она. — До завтра.

— Спокойной ночи. И если вам что понадобится, вы мне только скажите.

— Спасибо, Жюльен, какой вы славный.

Жюльен вышел. Медленно опускалась ночь. С того дня, как началась война, фонарей на улицах не зажигали. Всюду уже закрывали ставни. Казалось, темнота подступает со стороны порта вместе с вечерней прохладой; город засыпал.

66

В последний вторник сентября Жюльен взял свой велосипед и покатил к папаше Панону. Диана встретила его радостным лаем.

— Решил навестить могилу дяди? — спросил папаша Панон. — Хочешь с ним проститься?

Жюльен недоумевающе поглядел на него. Старик удивился.

— Что это ты так на меня смотришь? Ведь сам говорил, что тридцатого сентября уезжаешь. Или, может, передумал?

Жюльен помолчал.

— Нет-нет, — сказал он после паузы. — Тридцатого я непременно уеду… Да, сегодня уже двадцать шестое!

— Ты, видать, доволен, — продолжал старик. — Закончилось твое обучение. Теперь будешь зарабатывать деньги, как настоящий рабочий. Нашел уже себе место?

Жюльен пояснил, что уезжает в Лон-ле-Сонье.

— Если бы твой бедный дядя еще жил на свете, вот бы он порадовался, — сказал старик. — Не тому, конечно, что ты отсюда уедешь, а тому, что ты наконец распрощаешься с Петьо. Он, может, ничего тебе не говорил, но этот мерзавец немало у него здоровья отнял. Черт побери, твой дядюшка недолюбливал Петьо, да, он его терпеть не мог!

Папаша Панон отвязал собаку и подал Жюльену поводок.

— Когда войдешь в деревню, — наставительно сказал он, — держи ее покрепче, а то она, чего доброго, там набедокурит.

Жюльен взял поводок. Диана радостно прыгала возле него.

— У твоего дяди Пьера были свои странности, — проговорил старик, — он не любил, когда ему перечили. Но был он человек порядочный. И если вдуматься, то мысли у него были, пожалуй, правильные.

Жюльен вышел со двора. Всю дорогу он играл с собакой. Он решил не заходить в дом дяди Пьера. За садом теперь никто не следил, и цветов там больше не было.

Войдя на кладбище, Жюльен взял небольшой заступ, чтобы привести в порядок могилу, поросшую по краям травой. Он уже почти управился со своим делом, когда подошел священник. Они поздоровались. Встречая мальчика на кладбище, священник почти всегда подходил и перебрасывался с ним несколькими словами.

— Что это ты целый месяц не показывался? — спросил священник.

— К родителям ездил, — ответил Жюльен. — А потом мастер и его помощник ушли, и у меня теперь очень много работы.

— Они ушли на войну?

— Мастер в армии, а его помощник остался работать у отца в булочной.

— А где сейчас твой мастер?

— На фронте, но где, точно не знаю. Все предполагают, что их часть стоит неподалеку от бельгийской границы.

Священник стоял, опершись о железный столбик, который поддерживал венки на соседней могиле. Казалось, он о чем-то задумался, потом заговорил:

— Тебе еще рано идти в армию, но время быстро бежит. В четырнадцатом году никто и не думал, что тогдашним мальчишкам придется понюхать пороху, а к концу войны многие из них были убиты.

Он нахмурил густые брови, посмотрел Жюльену прямо в глаза и спросил:

— Что ты об этом думаешь?

— О войне?

— Ну, война — вещь скверная, это понятно. Тут ничего не меняется. Нет, я тебя о другом спрашиваю: что, если она протянется долго и тебе тоже придется воевать?

— Если надо будет, пойду, — сказал Жюльен.

— Когда человек молод, ему кажется, что он неуязвим. Именно поэтому… главным образом поэтому многие молодые люди уходят на войну с улыбкой. Каждый думает, что убьют не его, а соседа… не его, а соседа.

Священник отвел глаза в сторону, теперь он смотрел на могилу Пьера Дантена. Мальчику на миг показалось, что священник забыл о нем. Оба стояли молча. Тишину нарушила собака, она стала чесать лапой шею, и ошейник зазвенел. Священник нагнулся и погладил ее.

— Славная ты собака, Диана… — сказал он. — Что бы сказал твой бедный хозяин, если б война началась при его жизни! — Священник снова умолк, потом повернулся к Жюльену: — Ты и сам знаешь, что твой дядя придерживался совсем иных взглядов, чем я. Бывало, как заспорим мы с ним за стаканом вина, порой чуть не кричим друг на друга. Но в одном мы сходились — в отношении к войне. Ведь мы в ней оба участвовали. Потому и говорили со знанием дела. И, можешь поверить, ни один из нас не защищал войну.