В чужом обличье
Шрифт:
— Я люблю вас обеих, не сомневайтесь. У тебя будет умный мальчик, — указал он на Агату, потом на Маэру, — а у тебя — крепкий! А у Катрины — красивый!
Почему-то это заявление взбесило их обеих, и Реймонду прилетело с двух сторон. Новый взрыв боли, его сбросило со стула. Зато неожиданно вернулся звук.
— А ну не бей моего Реймонда!
— Чего это он твой?!
— Потому что я люблю его!
— Поэтому и бьешь так, чтобы убить?!
— Тебя забыла спросить, немочь равнинная!
— Ах ты ж коза драная!
Реймонд кое-как встал, обнаружив перед собой
— Щас, я всё поправлю, — заявил он, пытаясь прищелкнуть пальцами правой руки.
Не вышло, и Реймонд прищелкнул левой. Получилась какая-то ерунда, теперь у Маэры был фингал, а у Агаты раздувало щеку. Они возмущенно что-то заорали, но к Реймонду вернулся звон в ушах, и он просто не слышал, что ему кричат. Маэра взмахивала рукой, показывая то на себя, то на Агату, а та, в свою очередь, изображала руками круги.
— С-слушайте, ну где я вам сейчас круглую кровать достану? — развел руками Реймонд. — И давайте одновременно, а то я, может, прям щас умру!
Агата топнула ногой и убежала, Маэра тоже выскочила прочь, хлопнув дверью так, что пол вздрогнул, а голова заболела ещё сильнее. Реймонд торопливо налил себе ещё, выпил, налил и выпил, и облегченно выдохнул, ощущая, что боль отступает.
Затем в дверях появилась донья Августина.
Реймонд хотел и ей предложить размножиться, но вовремя вспомнил, что от таких предложений начинает сильно болеть голова. Донья Августина что-то говорила, но звон в ушах продолжался, скрывая все звуки.
— Я вас не слышу, — сообщил Реймонд.
Донья Августина всплеснула руками и затараторила вдвое быстрее, если судить по движениям губ. Реймонд смотрел на неё и думал, что все эти исследователи немного не в себе. Ну сказано же было, что не слышит, так чего начинать говорить ещё больше?
Затем донья указала на руку Реймонда и на голову, на уши.
— Да, как только дойдет до головы, я сдохну, — расстроился Реймонд. — Даже оставить потомства не успел!
Донья неожиданно чему-то рассмеялась, приподняла бутылку, потрясла и, махнув рукой, ушла. Реймонд поплакал ещё, жалея себя, затем выпил и заорал в ужасе. Мало того, что он больше не чувствовал вкуса горящего вина, так оно ещё и закончилось!
— У-у-у, ведьма, — пробормотал он в адрес доньи Августины, — заколдовала всё!
Попытки расколдовать бутылку успехом не увенчались — вина в ней больше не становилось. Да и вообще, если верить преданиям, на такой фокус способен был один лишь Спаситель. Реймонд решил, что когда помрёт, сам с ним встретится и спросит, правда ли это, и пошёл допивать пиво, пока его тоже не заколдовали, но идея пристроить бутыль на столе — чтобы пиво оттуда лилось само — оказалась неудачной. Бутыль разбилась, пиво разлилось, а Реймонд расстроился.
Ни выпивки, ни потомства, ни магии! И тут Реймонда осенило — всё это он найдет в городе! Надо только скрыть черную руку, а то будут требовать магии, как от деда, выпивки не нальют, и девки откажутся размножаться.
Пустив еще слезу по своей несчастной судьбе, Реймонд отправился было на поиски подходящей одежды, затем остановился, хлопнул себя
левой рукой по ноге и рассмеялся, осенённый гениальной идеей.— И это у тебя илюзя? — пьяно спросил Эйкос, указывая на почерневшую руку.
— Илюзя, — подтвердил Реймонд.
Эйкос ткнул пальцем в помертвевшую, уже практически ничего не ощущающую руку и уважительно кивнул:
— Как настоящая!
— А то! — пьяно потряс указательным пальцем Реймонд. — В этом вся соль! Чтобы как дед!
— Выпьем за уважаемого магистра Хатчета! — провозгласил Эйкос, вскидывая кружку.
— За магистра! — подхватили остальные посетители.
— Да живёт он вечно!
— И обрушивает горы на головы врагов!
— Эй, ты чего?! Если он обрушит горы, где мы жить будем?
— Магистр нам новые воздвигнет! Слышал, как он пострадал?! Это тебе не это!
— Слушай, ну неудобно же, — продолжал тыкать могучим, натренированным в кузнице пальцем Эйкос в почерневшую кисть Реймонда.
— Демонски неудобно, — честно ответил Реймонд. — Ни поколдовать, ни в носу поковырять, ни Катрину приобнять!
— Извини, я, кажется, оглох в кузнице, — поковырял пальцем в ухе Эйкос. — Катрину?
— Да, ты прав, друг, — пригорюнился Реймонд, — не обнять мне её теперь никогда! Давай споём, чтобы не было так больно!
И неожиданно для самого себя затянул песню времен Вагранта «Ой да на лужкэ», в процессе ощутив тебя тем самым конем из песни. Вольным, скачущим, не подозревающим, что смерть уже рядом. Эффект вышел не тот, что на застолье у князя Араласа, наверное, потому что лахтинских песен тут не знали, не гремел мощный хор голосов, да и сама песня была написана для веселья и застолий.
— А мне кажется, вовсе не Катрину ты хочешь обнять, — улыбаясь, заявил Эйкос, когда Реймонд допел.
— Её, — упрямо мотнул головой Реймонд. — Когда она идет… это… у меня просто нет слов… она как богиня, понимаешь?
— Понимаю. Я когда свою Улейку увидел, тоже подумал — фея летит, — сообщил Эйкос, наливая еще себе и Реймонду. — Ты же знаешь, я лошадь могу поднять и на весу подковать, ударом кулака снежного барса валю, а тут как увидел, так колени подогнулись, а дыхание остановилось. Не идет — плывет по воздуху! Посмотрела она на меня, и всё! Не помню, как домой пришел, отец говорит, втроем меня от сундука с жениховским кафтаном оттаскивали.
— Да, — повесил голову Реймонд, слеза капнула на потертую, выскобленную столешницу. — Всё так. Только я свое счастье просрал. Сговорились встретиться у водопада Всех Влюблённых, а я не пришёл.
Эйкос издал изумленный звук, словно доска сломалась.
— На ме… на меня в тот день такое свалилось, на деда в тот день напали, — сообщил Реймонд. — Лечила его Светла, а я помогал, да к водопаду не пришёл. Катрина мне и дала от ворот поворот.
— Эй, да ты чего! Выздоровеет твой дед, дай Спаситель ему здоровья, ты иллюзию снимешь, да снова сходишь к Катрине! Хочешь, я схожу?! — загорелся Эйкос.
Реймонд уже собирался разрыдаться и сообщить, что дед не выздоровеет, ни-ког-да, но тут к ним за столик подсели.