В чужом обличье

— Это не ты, Реймонд! Это в тебе говорит проклятие! — вскочила Агата. — Не смей сдаваться! Тот Реймонд, которого я знала, всегда был весел, никогда не унывал и не сдавался!

— Потому что занимался ерундой, не об этом ли ты мне постоянно твердила? Вернулся домой и занялся серьезными делами, всё, как ты и хотела! — уже орал в ответ Реймонд. — Устал, вымотался и скоро сдохну! И хорошо, потому что на хрен так жить!

От крика и выплеска энергии сразу закружилась голова, скрутило в животе, подогнулись колени. Хорошо, что Реймонд сидел, а то так и упал бы. Возможно, не стоило колдовать над Хосе, но этот мелкий бегающий засранец сейчас тоже вызывал одно только раздражение. Всё вокруг вызывало раздражение, злило, бесило до полного озверения и потери контроля.

Реймонд понимал, что раньше он так себя не вел, но прекратить не мог. Поэтому и решил, что чем так злиться и портить всем жизнь, лучше последние несколько дней провести в тишине и покое. Вот только окружающие почему-то его не так поняли, и это тоже ужасно бесило.

— Это всё проклятие, — повторила Агата, качая головой.

В глазах её стояли слёзы.

Затем она ушла, а Реймонд, на волне чувств, едва не отправился в город, на поиски Лукаса или Баргаса, или Эйкоса, в общем, кого-нибудь, с кем можно было бы упиться вусмерть, поболтать по душам и не думать о проблемах и смерти. Скорее всего, он потом выкинул бы какую-нибудь глупость, например, пошел бы к Катрине и излил бы на нее все накопившуюся желчь, а потом признался в любви. Кончилось бы оно понятно чем, и возможно, смерть от удара ухватом стала бы облегчением для Реймонда.

Скорее всего, в середине попойки он утратил бы контроль над иллюзиями, явил миру, горцам и любопытным проезжим (которых с начала стройки в Нуандише стало больше в разы), черную, отсыхающую руку «магистра Хатчета», о которой слышал уже весь Перпетолис. В общем, пострадали бы все, а войска Ойстрии и Ранфии встали бы под стенами Нуандиша не завтра, так послезавтра.

Сообразил всё это Реймонд уже на выходе из башни.

Постоял, потоптался и со вздохом вернулся обратно, начал рыться в запасах домны Киэры. Огромных винных погребов, как паны Лахты, дед не держал, сама домна к выпивке относилась неодобрительно, а Реймонду проще было сходить в город, повеселиться в каком-нибудь кабаке, чем пить в одиночку в башне.

— Ага! — воскликнул он минут десять спустя, извлекая на свет из сундука-артефакта темную пузатую бутылку, оплетенную веревками.

Все же домна Киэра была не только запаслива, но и расчетливо-запаслива. Вдруг нагрянут гости с коронами на головах? Или какой-нибудь еще могущественный маг заглянет? Достойная магистра выпивка — вот она, или там блюдо какое-нибудь, с вином и специями.

Реймонд попробовал выбить пробку левой рукой, но не выходило, правая же уже висела безжизненной плетью. Он вгрызся зубами, потащил пробку, ощущая во рту привкус какой-то гадости, возможно, что и самой пробки.

— Реймонд? — раздался удивленный голос Маэры. — Ты что это делаешь?

— Хочу напиться, — признался Реймонд, выпустив из зубов пробку.

— И поэтому решил опустошить мамину бутылку имеонского горящего вина?

Реймонд посмотрел на неё мутным, исполненным головной боли взором и подумал, что имеонское горящее вино — самое то. Строго говоря, оно не было вином, потому что его не давили из винограда, все ж таки климат на Имеоне был суровым и виноград там не рос. Но это была выпивка, которая не только горела, но еще и обжигала все внутри. В Вагранте Реймонд как-то пробовал горящее вино, один раз, и помнил только, как выпил залпом, закашлялся под хохот присутствующих.

Напиться и забыться — моментально, словно получив удар по голове.

— Чем тебя молодое пиво не устраивает? — спросила Маэра, указывая на большую бутыль в углу.

— Мочача молодого козлёнка, — проворчал Реймонд, скрывая смущение.

За годы в Вагранте привык к иной таре, даже не обратил внимания на бутыль, иначе уже открыл бы её и выпил. Наполовину так точно осилил бы, компенсируя слабость напитка количеством.

— Зато мама ругаться не будет.

— Да пусть хоть всего изругает, — зло проворчал Реймонд, возвращаясь к сражению с пробкой, — проклянёт и выгонит, плевать, недолго уже осталось!

Маэра, собиравшаяся открыть пиво, чуть не выронила все, ахнула:

— Да ты что такое говоришь? Тебя же лечит мастер Светла!

Реймонд кое-как справился с желанием высказать, какой она мастер и где он видал и Светлу, и её любовь к дедушке, и весь клан Тарнишей.

— Лечит да не справляется! — Реймонд рванул рукав, едва не разрывая его, демонстрируя черноту руки до самого плеча. — Я умираю, Маэра, недолго уже осталось.

Маэра опять ахнула, молча отобрала у Реймонда бутылку и моментально выдернула пробку. Разлила, затем подумав, поставили еще кружки, долила пива, придвинула Реймонду.

— Запивай сразу, — посоветовала она.

— Ты ещё поучи меня пить, — проворчал Реймонд.

Злая, бессильная мысль пронзила его: «Вот учился бы в Вагранте магии вместо умения пить, и не попался бы так глупо!» От всего этого настолько несло затхлостью, пылью книг, бледной, сгорбленной Агатой, что Реймонд ухватил небольшой стаканчик с горящим вином, опрокинул и тут же щедро запил пивом.

Повторил.

Стало легче.

Мир словно бы поплыл вокруг, утратил жесткие, острые границы, все стало мягким и расплывчатым, прекрасным и добрым. Злость внутри не то чтобы исчезла, но утихла, прибитая огнем, полыхающим в животе. Маэра что-то сказала ему, и Реймонд ответил, выпил ещё и ещё ответил, а потом обнаружил, что они не одни.

В дверях стояла донья Августина, к которой крепко прижимался Хосе, указывая рукой на Реймонда и что-то тараторя. Августина подошла ближе, глянула на черную руку Реймонда сквозь толстые очки и хотела потрогать ее. Реймонд отмахнулся зло — умереть не дают! — и мастер заговорила о чем-то скучном и сердитом. А потом, как всегда, свернула на своё драконье говно. Словно Реймонду было до него дело!

— Уходите! — заорал он.

Донья Августина ушла, прихватив сына, и Реймонд неожиданно подумал, какая она в сущности прекрасная женщина. Не нудит, не пыхтит и сыном обзавелась. Мысль пошла дальше, и Реймонд решил, что ему тоже надо оставить потомство. Продлить себя в веках, дабы род Хатчетов не прервался. Причем продлить немедленно, пока он не умер.

— Р-р-раздевайся, — сказал он Маэре заплетающимся языком и начал стаскивать рубаху.

Пока он её стаскивал, Маэра чудесным образом превратилась в Агату.

— О, и ты здесь? — обрадовался Реймонд. — Р-раздевайся! Две бабы — в два раза больше потомства!

Бац! Головная боль от оплеухи взорвала мир вокруг, снова ставший жестким, острым и неприятным. Не успел Реймонд высказать свое недовольство этим фактом, как услышал возглас Агаты:

— Вот тебе в два раза больше!

Бац! Голова Реймонда снова взорвалась болью, дернулась в сторону.

— Х-хватит меня бить, — обиженно заявил Реймонд, — я еще потомства не оставил!

— Правда, — заявила Маэра, появляясь рядом, — ты ж его так убьешь!

— Это ты его убьешь, подливая выпивку, да еще и смешивая! — обвиняюще ткнула пальцем Агата. — Ему нужна трезвая голова!

— Поэтому ты его била по голове, да? Чтобы вылечить?

— Д-девочки не ссорьтесь, — пробормотал Реймонд, — давайте лучше размножаться.

Головная боль разрослась скачком, в ушах зазвенело, словно Реймонда осаждали стаи комаров. Агата и Маэра кричали ему что-то, размахивая руками, Реймонд, подумав, заявил: