В деревне

— Пусть работаютъ.

— По рублю съ гривенникомъ? Такъ я отъ вашей чести съ плотниками и поряжусь.

— Ладно, ладно.

— Лошадь черезъ часъ на станцію сына повезетъ. Онъ въ городъ детъ. Не подете ли вы, такъ и васъ по пути довезла бы?

— Нтъ, я не поду.

— Мясца не прикажете ли сыну изъ города привезть или какого другого товару? Закуски, къ примру… Супротивъ городскихъ цнъ плевую разницу возьмемъ.

— Все есть, все изъ города вчера привезли съ собой.

— Ну, вотъ изволите видть… Какъ съ вами ласкову-то быть? А вы дайте лавочнику отъ васъ попользоваться, вдь изъ-за этого и дачу выстроилъ, изъ-за этого сдаемъ ее.

Съ задовъ показалась баба съ кошелкой.

— Яичекъ бы вашей милости, творожку… начала было она, но увидавъ лавочника, тотчасъ же умолкла и попятилась.

— Пошла вонъ, подлая! Какую такую ты имешь свою собственную праву на нашъ дворъ съ товаромъ ходить и у насъ покупателей отбивать! крикнулъ на нее лавочникъ. — Вонъ, ступай! Яйца по той же цн будемъ съ васъ брать, что и на деревн берутъ, прибавилъ онъ, обращаясь къ Клянчину.

Черезъ полчаса Клянчины, сидя на ковр, разостланномъ на трав, пили чай. Около дома стучали топорами плотники, сколачивая столы.

V

Къ вечеру на другой день посл переселенія Клянчиныхъ въ деревню, пришелъ, наконецъ, возъ съ ихъ мебелью. Крестьянская лошаденка еле втащила возъ на дворъ лавочника и остановилась у дома какъ вкопанная, понуря голову. Мебель была въ самомъ жалкомъ, поломанномъ вид. Мстный мужикъ, взявшійся доставить мебель изъ города въ деревню, сморкалъ заморившуюся отъ усталости лошадь, заставляя ее фыркать.

— Батюшки! Да что же это такое! Вдь все переломано! восклицала Клянчина, ходя вокругъ воза. — Столы и стулья безъ ножекъ. Какъ мы сидть-то будемъ?

— Безъ ножекъ! Лошадь-то изъ-за васъ зарзалъ, чтобъ вамъ пусто было! отвчалъ мужикъ, распутывая на возу веревки. — Вдь шестьдесятъ верстъ. Зналъ бы, что эдакое дло станется, ни въ жизнь бы не взялся перевозить, пропадите вы совсмъ и съ мебелью! Нешто наши лошади къ этому привычны?

— Съ какой же стати, въ самомъ дл, ты взялся, милый? говорилъ Клянчинъ.

— Вы подбили. «Все равно теб изъ города порожнемъ въ деревню хать». А я, дуракъ, и послушался. Всю телгу изъ-за вашей проклятой мебели поломалъ, два раза въ дорог чинился. Воля ваша, а ужъ починка телги на вашъ счетъ. Я по дорог двумъ кузнецамъ полтора рубля отдалъ.

— Зачмъ же ты дешь въ плохой телг? Это ужъ твоя вина.

— Телга была крпкая, въ моей телг хоть камни возить, а это ужъ изъ-за вашей мебели, чтобъ ей сгинуть, проклятой. То шкворень выпадетъ, то ободъ съ колеса долой… Помилуйте, гд же это видано?! Какъ хотите, а полтора рубля при расчет за починку телги пожалуйте.

— Да вдь ты у насъ на пятнадцать рублей мебели поломалъ изъ-за твоей неисправной телги, и за починку телги съ насъ же хочешь.

— Вольно жъ вамъ было приказывать на одинъ возъ столько грузить! Тутъ матеріалу на два воза, а вы изъ-за сквалыжничества на одинъ…

— Ну, не разговаривай, не разговаривай. Я теб показалъ мебель, ты сказалъ, что въ лучшемъ вид одинъ увезешь. Намъ съ тебя за поломанную мебель надо требовать, а не теб съ насъ за поломанную телгу. Да и ломалась ли телга по дорог — это вопросъ.

— Видите, ободъ на колес заново… Вонъ и подушка подъ телгой новая.

— Ну, разгружайся, разгружайся!

Мужикъ почесывался. Кром усталости, онъ былъ изрядно пьянъ.

— Гд жъ мн одному-то разгружаться? Грузились въ город, такъ дворники помогали, а здсь вдругъ одному разгружаться! говорилъ онъ.

— Ну, я помогу, кухарка поможетъ, суетился Клянчинъ. — Марфа! Поможемъ ему диванъ снять съ воза.

— Нтъ, баринъ, увольте. Я этими длами никогда не занималась, чтобы возы разгружать. Завезли въ глушь, гд и людей-то настоящихъ не видать, да еще возы вамъ разгружать! Я кухарка и свое дло правлю, фыркала кухарка.

— Ну, прислуга! И не стыдно это теб? воскликнулъ Клянчинъ.

— Чего тутъ стыдиться! Вы же не постыдились завезти меня въ такое мсто, гд всякая двушка подохнетъ отъ скуки. Мы изъ своей деревни ушли, чтобъ намъ въ городу было весело и чтобъ жить можно было по полированному, а тутъ, наткось опять деревня, да еще хуже нашинской! У насъ въ нашей деревн, по крайности, хоть свой домъ есть, сродственники имются, а здсь даже не съ кмъ путнаго слова перемолвить. Сами прислугу надули, да еще стыдиться ее заставляютъ.

Клянчинъ молчалъ и попробовалъ самъ снимать вмст съ мужикомъ диванъ съ воза, но мужикъ былъ пьянъ и руки его дйствовали плохо. Диванъ зацпился ножкой за край телги и полетлъ съ воза.

— Тише, тише! закричалъ Клянчинъ, но было уже поздно: диванъ лежалъ съ отломанной ногой на земл.

— Воля ваша, а надо за мужиками послать на деревню, сказалъ мужикъ. — Или семъ-ка я въ кабакъ сбгаю. Тамъ наврное наши сидятъ. За вино живо помогутъ. Пожалуйте, сударь, на сороковку…

— Да ужъ на сороковку потомъ. Надо сначала разгрузиться.

— Эхъ, баринъ! Долженъ же я мужиковъ чмъ-нибудь заманить. А то не поврятъ, подумаютъ, что задарма. Вы говорите: потомъ. Потомъ-то особь статья. Потомъ-то — мы это знаемъ.

— Да вдь ежели теб дать на сороковку, ты и самъ пропадешь въ кабак.

— Зачмъ же пропадать? Я живо… Малость выпью съ устатку и сейчасъ же мужиковъ приведу. Будьте покойны.

Пришлось дать. Мужикъ отправился въ кабакъ и черезъ четверть часа явился съ пятью мужиками.

— Куда же столько народа-то ты ведешь! кричалъ Клянчишь. — Тутъ много что двоихъ нужно. А то вдругъ пятеро.

— Ничего-съ… Они помогутъ. Они рады постараться для барина, далъ отвтъ мужикъ-возница.

— Для барина въ лучшемъ вид… отвчали хоромъ мужики. — Съ пріздомъ, ваша милость… Дай Богъ счастливо… Митрофанъ! Берись! Кузьма, залзай на возъ-то! Надо для барина постараться. Баринъ насъ въ лучшемъ вид попотчуетъ. Баринъ человкъ хорошій.

Возъ былъ разгруженъ, но мебель представляла изъ себя самый жалкій видъ. Ничего не стояло, ибо было все безъ ногъ.

— Какъ тутъ жить! Все поломано… чуть не плакала Клянчина.

— Да вдь ужъ перездка, сударыня… Перездка всегда… утшалъ ее мужикъ-возница. — Сколотитесь и будетъ чудесно. Плотники запустятъ вамъ тутъ гвоздье хорошее, и будетъ еще крпче новаго.

— Да что ты толкуешь! Какъ въ буковые гнутые стулья гвозди запускать!

— Въ лучшемъ вид съумютъ. Не прикажете ли за ними сбгать? Они теперь на постояломъ ужинаютъ.

— Ничего не надо, ничего. Мы сами… Вотъ теб расчетъ и позжай съ Богомъ…

Мужикъ-возница принялъ бумажку и сталъ ее вертть.