В добровольном изгнании [О женах и сестрах декабристов]

Сибирскую ссылку пережили восемь из одиннадцати декабристок: первой умерла А. Г. Муравьева (1832 г.), еще в Петровском заводе; через семь лет после нее — К. П. Ивашева, на поселении в Туринске; Е. И. Трубецкая похоронена в 1854 г. в Иркутске, в одной могиле с тремя детьми.

Раньше других в Европейскую Россию вернулись А. В. Розен и Е. П. Нарышкина с мужьями, отправленными на Кавказ в 1837 г. Давыдова, Ентальцева и Юшневская приехали на родину вдовами, схоронив в Сибири мужей, ради которых отправились в добровольное изгнание. К тому же Ентальцеву и Юшневскую не выпускали из Сибири десять лет после смерти мужей.

Освобождение по амнистии вызвало бурю возмущения прежде всего в среде самих декабристов: они по-прежнему оставались под полицейским надзором, им запрещалось жить в столицах. Мнение прогрессивной общественности выразил А. И. Герцен на страницах «Полярной звезды»: «…Не хватило великодушия дать амнистию просто, без оговорок; а прощаются они с разными уловками насчет раскаяния, поведения, да еще на основании особых правил…

Надо по крайней мере двадцать пять лет ссылки, чтоб русский император мог почти-простить политического преступника. Да оно уже, конечно, и не опасно! Когда политический преступник был обвинен, вероятно, он уже был не дитя, а после такого долгого наказания правительство может быть уверено, что прощает старика незадолго до смерти». [231]

231

«Полярная звезда на 1857 г.», кн. III. М., 1966, стр. 15, 16.

…Сергей Григорьевич Волконский вернулся из Сибири в канун семидесятилетия. Марии Николаевне исполнилось пятьдесят, что по тем временам означало старость. Но все же ей оставалось еще семь лет жизни — в кругу детей, внуков, с мыслями о прожитом и пережитом.

Природа щедро одарила Волконскую, дав ей своеобразную красоту, ум и отчасти характер, отшлифованный хорошим воспитанием, полученным в семье Раевских, чтением книг (она владела, как родным, английским и французским языками, «пустых» же книг никто не видал в ее руках); замечательный голос и музыкальные способности.

М. Н. Волконская

Акварель Н. Бестужева. Петровский завод. 1837 г.

Зинаида Волконская писала когда-то, что жизнь Марии Николаевны «запечатлена долгом и жертвою». О совести и долге много говорит и сама декабристка. Накануне отъезда в Сибирь она сообщает «нежным, хорошим, чудесным и замечательным сестрам» о том, что счастлива, потому что «довольна собой». [232] А вот что пишет она В. Ф. Вяземской, жене поэта, прожив полгода в Благодатском руднике: [233] «С тех пор как я уверена, что не смогу вернуться в Россию, вся борьба прекратилась в моей душе. Я обрела мое первоначальное спокойствие, я могу свободно посвятить себя более страдающему. Я только и думаю о той минуте, когда надо мной сжалятся и заключат меня вместе с моим бедным Сергеем; видеть его лишь два раза в неделю очень мучительно; и верьте мне, что счастие найдешь всюду, при любых условиях; оно зависит прежде всего от нашей совести; когда выполняешь свой долг, и выполняешь его с радостью, то обретаешь душевный покой». [234]

232

См.: О. И. Попова. История жизни М. Н. Волконской. — В кн.: Звенья, кн. 3–4. М. — Л., 1934, стр. 60.

233

Письма М. Н. Волконской В. Ф. Вяземской, хранящиеся в ЦГАЛИ, переведены с французского и опубликованы Т. Г. Цявловской; см. ее ст.: Мария Волконская и Пушкин (новые материалы). — В кн.: Прометей. Историко-биографический альманах, № 1. М., 1966.

234

Т. Г. Цявловская.Мария Волконская и Пушкин, стр. 63.

Когда читаешь первые сибирские письма Марии Николаевны, создается впечатление, что молодая женщина, натура романтически-страстная и горячая, пытается убедить не только близких, но и прежде всего себя в правильности своего поступка, в прочности чувства к Сергею Волконскому. «…Чем несчастнее мой муж, тем более он может рассчитывать на мою привязанность и стойкость», — пишет она 12 февраля 1827 г. свекрови. [235] Даже в этих письмах, в которых Волконская беспрерывно пишет о муже («я совершенно счастлива, находясь подле Сергея», [236] «Я довольна своей судьбой, у меня нет других печалей, кроме тех, которые касаются Сергея»), [237] чувствуется больше жертвенности и гордыни, чем самоотречения во имя любви (как у Александрины Муравьевой).

235

Письма М. Н. Волконской из Сибири (1827–1831) к свекрови и невестке. — В кн.: Русские пропилеи, т. 1. М., 1915, стр. 5.

236

Там же, стр. 54.

237

Труды Государственного исторического музея, вып. II. М., 1926, стр. 25 (неизданные письма М. Н. Волконской. Примеч. О. И. Поповой).

Самыми тяжелыми были семь месяцев в Благодатском руднике. Затем — три года в Читинском остроге. И за эти три года — три тяжкие утраты: в январе 1828 г. умирает двухлетний Коля Волконский, оставленный далеко на родине на попечении родственников; в сентябре 1829 г. — смерть любимого и уважаемого отца, простившего непокорную дочь перед смертью («это самая удивительная женщина, которую я когда-либо знал» — его последние слова); наконец в августе 1830 г. умирает дочь Софья, не прожившая и дня…

А Мария Николаевна все старается держаться. Еще в 1829 г. из Читы она пишет брату Николаю: «Я достигла цели моей жизни» [238] (Николай Раевский, кстати, первое письмо сестре прислал только в 1832 г., но и в этом письме чувствуются прежние враждебность и непримиримость к Сергею Волконскому). Эту же мысль о «душевном удовлетворении, спокойствии» Мария Волконская повторяет и в письме родителям Василия Ивашева 27 сентября 1830 г. из Петровского завода: «Наконец достигла я цели последних четырех лет моей жизни, а именно — соединиться в остроге с моим мужем». [239]

238

Там же.

239

О. К. Буланова.Роман декабриста. М., 1933, стр. 166.

В Петровском заводе появляются дети: в 1832 г. сын Миша, через три года — дочь Елена. Личная жизнь наполняется совсем другим содержанием. Меняются и ее письма: теперь уже в них нет ничего о муже, все — о детях.

В самом деле, Волконская прекрасная мать: неустанно печется о здоровье детей, руководит их воспитанием, затем образованием. Сдержанный и иронический Михаил Лунин, наблюдавший Марию Николаевну в этой роли, создает настоящий гимн материнству: «После двух недель, проведенных на охоте, я отправился к NN. Было поздно. Она обычно убаюкивает свою малютку Нелли, держа ее на руках и напевая своим молодым голосом старый романс с ритурнелем. Я услышал последние строфы из гостиной и был опечален тем, что опоздал. Материнское чувство угадывает. Она взяла свечу и знаком показала, чтобы я последовал за нею в детскую […] Мать, счастливая отдыхом дочери, казалась у постели одним из тех духовных существ, что бодрствуют над судьбою детей». [240]

240

М. С. Лунин. Сочинения и письма. Пг., 1923, стр. 32, 34. Письмо Е. Уваровой от 25 ноября 1837 г.

Но в ней горит еще и общественный темперамент. И. Г. Прыжов, проведший несколько лет на каторге и поселении в Петровском заводе, записал в 1870-х годах рассказ старожила М. С. Добрынина о М. Н. Волконской: «Эта женщина должна быть бессмертна в русской истории. В избу, где мокро, тесно, скверно, лезет, бывало, эта аристократка — и зачем? Да посетить больного. Сама исполняет роль фельдшера, приносит больным здоровую пищу и, разузнав о состоянии болезни, идет в каземат к Вольфу, чтоб он составил лекарство». [241]

241

Л. Н. Пушкарев.Неизвестная работа И. Г. Прыжова о декабристах в Сибири. — В кн.: Литературное наследство, т. 60, кн. I, стр. 636.

Можно сказать, что в какой-то степени женщины-декабристки предвосхитили общественное движение, мощно развившееся в 70-х годах, — хождение в народ. Только «хождение в народ» декабристок было вполне органичным, естественным проявлением их теплого, участливого отношения к простым людям, среди которых они оказались в Сибири. Им не приходилось, подобно народникам, для этого уходить из дому, рвать с родными. Помощь народу просто входила в их жизнь: помощь деньгами, медикаментами, безвозмездное лечение, обучение грамоте.

Во многих декабристских семьях, особенно бездетных, воспитывались дети-сироты или дети из многодетных бедных семей. Эти воспитанники получали не только материальное обеспечение, но и хорошее образование.

С народом декабристкам приходилось общаться прежде всего в собственных семьях — через прислугу, крепостных. Как говорилось выше, царь не разрешил лишить декабристок права на крепостных людей. Но для того чтобы взять крепостных в Сибирь, требовалось их согласие. Бывали случаи, когда прислуга выражала желание вернуться на родину. В декабре 1827 г., например, в III отделении велась переписка в связи с просьбой «девок» Авдотьи Пугачевой и Прасковьи Ивановой и крестьянина Андрея Лелякова, живших с А. Г. Муравьевой в Чите, отпустить их домой. [242] В большинстве же случаев отношения складывались по-другому. Няня Фонвизиных, Матрена Павловна, все сибирские годы провела вместе с господами и вернулась на родину с ними. Такой же честностью и преданностью отличалась Анисья Петровна у Нарышкиных. Вполне естественно, что женщины хлопотали о вольной своим слугам, и Мария Волконская в их числе.

242

См.: С. Штрайх.Из быта декабристов в Сибири. — В сб.: «Русское прошлое». № 1. Л., 1923.