В доме веселья
Шрифт:
— Извините, Гас, я не могу.
Уходя, Селден заметил помрачневшее лицо Тренора, отталкивающе потный, слишком белый лоб, драгоценные перстни, впившиеся в его пухлые красные пальцы. Определенно, здесь господствовало животное — зверь на дне бокала. И надо же, чтобы имя этого человека упоминали рядом с именем Лили! Фу! Селдена затошнило от этой мысли. Всю дорогу домой он не мог отделаться от видения Треноровых жирных рук…
На столе лежала записка — Лили ответила ему на домашний адрес. Он знал, что там сказано, еще до того, как сломал печать — серую печать, запечатывающую Край Света! Простор под килем летучего корабля. Ах, он уплыл бы с ней на край света, подальше от уродства, мелочности, износа и коррозии души…
Крошечная гостиная
До конца ужина он помалкивал о Лили. Во время всей короткой трапезы он говорил только о хозяйке, а та, польщенная таким вниманием, порозовела, как свечные абажуры, которые она специально смастерила к случаю. Селден выказал чрезвычайный интерес к тому, как она ведет домашнее хозяйство, расхвалил ее находчивое умение использовать каждый дюйм этого маленького жилища, поинтересовался, как ее прислуга управляется, работая всего пару часов, узнал, что можно сымпровизировать вкусные обеды на жаровне, и произнес задумчивую тираду о бремени большого хозяйства.
Они снова перешли в гостиную и оба ладно вписались в нее, будто детали одной головоломки, — она разливала свежесваренный кофе в тончайшие бабушкины чашечки из китайского фарфора, а он откинулся на спинку кресла, нежась в теплом аромате. Ему на глаза попалась недавняя фотография мисс Барт, и разговор непринужденно потек в столь желанном для него направлении. Это была довольно хорошая фотография, но если бы фотограф запечатлел ее такой, как вчера! Да, такой ослепительной Лили никогда еще не была, согласилась Герти. Но разве может фотография передать подобное сияние? У нее появилось новое выражение лица, вся она была какой-то другой. Да, подтвердил Селден, совершенно другой. Кофе оказался до того хорош, что Селден попросил еще чашечку: какой разительный контраст с той кофеобразной жижей из клуба! Ах ты, бедный холостяк, обреченный на безликую клубную кормежку, единственная альтернатива которой — столь же безликая трапеза на званом ужине! Тот, кто живет в съемном жилище, лишает себя самого лучшего в жизни… Селдон представил себе безвкусный одинокий ужин Тренора и на миг почувствовал сострадание к бедолаге. Но тут же вспомнил Лили — снова и снова он возвращался к разговору о ней, расспрашивая, предугадывая, подталкивая Герти к нужной теме, вытягивая сокровенные ее мысли, полные нерастраченной нежности к подруге.
Поначалу она щедро выплескивала свои чувства, радуясь такой чудесной общности их симпатий. Его отношение к Лили помогало Герти утвердиться в собственной вере в подругу. Кузены сошлись в том, что Лили не везло. Герти великодушно объясняла это беспокойством и неудовлетворенностью тем, что жизнь никогда не оправдывала ее ожиданий. Лили не раз могла бы уже выйти замуж — обычный брак с богачом по расчету, который ее приучили считать высшей целью существования, — но всякий раз избегала этого. Вот, например, Перси Грайс в нее влюбился — все в Белломонте были абсолютно уверены, что они вот-вот объявят о помолвке, и ее отказ явился полной неожиданностью для всех. Подобное отношение к эпизоду с Грайсом было очень созвучно настроению Селдена, и он немедленно его разделил, в один миг презрев то, что прежде казалось ему очевидным. Если Лили вправду отказала Грайсу — и как это он раньше сомневался! — то у Селдена был ключ к
разгадке, тайну знали только он и холмы Белломонта, озаренные не лучами заката, а рассветным солнцем. Не кто иной, как он, Селден, дрогнул и упустил свою судьбу, и радость, согревающая его сердце, уже давно угнездилась бы там, поймай он ее на взлете.Но, видимо, именно в это мгновение радость, только что трепетавшая крыльями в сердце Герти, рухнула на землю и застыла недвижно. Герти сидела напротив Селдена и механически повторяла: «Нет, ее никогда не понимали…» — и ей все время казалось, что сама она находится в центре огромного круга света — света прозрения. И милая уютная комнатка, в которой их мысли еще мгновение назад соприкасались, словно ручки кресел, раздалась и стала враждебной бездной, отделив ее от Селдена на всю глубину ее нынешнего видения будущего, которое теперь бесконечно отдалилось, ее одинокая фигурка оказалась всего лишь маленькой точкой, бредущей среди отчаянной пустоты.
Она слышала голос Селдена: «Она может быть собой только с некоторыми — и ты одна из них», а потом: «Ты ведь не оставишь ее, Герти?», и еще: «Если в нее верить, то она может стать такой, какая она на самом деле, и ты поможешь ей открыть в себе лучшее, правда?»
Слова тарахтели у Герти в мозгу, словно звучание языка, который издали кажется знакомым, но совершенно непонятен вблизи. Селден пришел только затем, чтобы поговорить о Лили, и все! Здесь, за столом, накрытым ею на двоих, присутствовала третья лишняя, но эта лишняя заняла ее собственное место. Герти пыталась понять то, что он говорит, пыталась ухватить нить разговора, но это было так же бессмысленно, как биение волн о голову утопающего, и она почувствовала, как, может быть, чувствует утопающий, что смерть в волнах — ничто по сравнению с болью борьбы за спасение.
Селден встал, и Герти вздохнула поглубже, готовясь погрузиться в благословенные волны.
— Так ты говоришь, она ужинает у миссис Фишер? Потом обещали концерт, и я уверен, что получил приглашение. — Он посмотрел на дурацкий розовый циферблат ходиков, отбарабанивших завершение этого отвратительного часа. — Четверть одиннадцатого? Пожалуй, я загляну туда, у миссис Фишер чудесные вечера. Я не слишком поздно засиделся, Герти? Ты выглядишь уставшей — это я наскучил тебе, мелю тут всякий вздор.
И в неосознанном порыве он запечатлел на ее щеке братский поцелуй.
С десяток голосов отозвались на приветствие Селдена из накуренной до потолка комнаты миссис Фишер. Песня еще не отзвучала, и Селден, плюхнувшись на стул рядом с хозяйкой дома, принялся обшаривать комнату взглядом в поисках мисс Барт. Но ее не было, и это открытие причинило ему острую боль, совершенно несообразную с серьезностью причины этой боли, поскольку письмо, которое хранилось в его нагрудном кармане, обещало ему, что завтра в четыре они встретятся. В своем нетерпении он считал ожидание слишком долгим и, стыдясь, но не в силах сдержать импульс, наклонился к миссис Фишер и, как только музыка стихла, спросил, не ужинает ли здесь сегодня мисс Барт.
— Лили? Она только что ушла. Ей надо было бежать, я забыла куда. Вчера она была великолепна, не правда ли?
— Кто? Лили? — переспросил Джек Степни из недр соседнего кресла. — Честно говоря, я не ханжа, как вам известно, но когда увидел, что девушка выставлена там, будто на аукционе, я серьезно подумывал, не стоит ли поговорить с кузиной Джулией.
— Вы уже знаете, что Джек теперь стал нашим общественным цензором? — со смехом сказала миссис Фишер, а Джек прошипел среди общих насмешек:
— Но она мне кузина, черт побери, а я женатый человек… Утренний «Городской сплетник» только о ней и пишет.
— Да, весьма бойкое чтиво, — сказал мистер Нед Ван Олстин, поглаживая усы, под которыми пряталась усмешка. — Не то чтобы я покупал бульварные газетенки, конечно нет! Кто-то показал ее мне, но я и раньше слышал всякие истории. Такой красивой девушке лучше сразу выскочить замуж, тогда никаких вопросов не возникает. А наше общество так несовершенно устроено, что нет никаких возможностей для девушки, которая претендует на привилегии брака, не принимая обязательств, которые он налагает.