В его власти, или Беременна от монстра

— И, смею заверить, никаких отклонений у плода нет, последнее обследование показало, что малыш развивается отлично! За Анной Сергеевной наблюдает лучший врач, я постоянно контролирую, как ведется ее беременность.

Петр Васильевич словно пытался выслужиться перед Покровским. Хотя этому я уже не удивлялась.

По дороге домой, пока я смотрела в окно, мысли то и дело возвращались к ребенку. Я боялась сглазить, боялась даже думать о будущем, но само собой представлялось, как малыш будет расти, как будет играть с любимыми игрушками, учиться читать и считать, как ввяжется в первую драку ради любимой девочки и принесет двойку из школы. И поневоле улыбалась. Все сделаю для того, чтобы мой малыш был счастлив!

Покровский ехал рядом, но я даже забыла о том, что в салоне нахожусь с ним, а не с охранниками, как обычно. Поэтому когда машина вкатила на выложенную плитами подъездную дорожку, попрощалась, как и привыкла, и направилась к дому.

— Аня, поднимись в мой кабинет. Нужно поговорить, — окликнул Марат.

Пожала плечами и направилась в комнату, чтобы переодеться. Покровский наверняка хотел дать какие-то распоряжения по ведению дома, потому что больше ни о чем мы не разговаривали обычно. Хотя он вел себя очень вежливо и даже мило, но за границы приличий не переходил.

— Да? Что-то случилось? — я остановилась на пороге кабинета уже через несколько минут.

— Садись, — Покровский опустился в свое кресло и кивнул мне.

Послушно села напротив Марата.

— Ни о каком аборте речи быть не может. Ты родишь этого ребенка, — внезапно произнес он, сверля меня взглядом.

Удивленно вскинула вверх брови и сначала не ответила. Показалось, что я ослышалась, но нет, Марат выжидающе смотрел на меня.

— Я и не собиралась делать аборт… — ответила обескураженно. А какого ответа он ждал?

— Кто знает, — пожал он плечами, — оплату получишь потом. Мой юрист подготовит договор.

— Какой договор? И какую еще оплату? За что?

Ощущение было такое, будто мы разговариваем о разных вещах, потому что лично я ничего не понимала. Марат окинул меня таким взглядом, словно знал, что я специально прикидываюсь и строю из себя дурочку, но все же пояснил:

— Получишь деньги как суррогатная мать и исчезнешь из нашей жизни.

В груди что-то оборвалось после этих слов. Меня словно оглушило, потому что я не слышала ни звука вокруг себя. Только неровный грохот сердца и гул в ушах. Это что, какая-то злая шутка?

— Что? — выдавила едва слышно. На большее просто не хватило ни слов, ни сил.

— Можешь не переживать, — Марат придвинул к себе одну из бумаг и быстро нацарапал на ней ручкой цифры, — я очень щедр с теми, кто мне полезен. За сына я не скуплюсь. Вот эту сумму ты получишь после родов на личный счет.

Он деловито придвинул ко мне бумажку и с довольной улыбкой откинулся на спинку дорогого кожаного кресла.

Я смотрела на Покровского во все глаза, будто у него выросло несколько рук, и не верила в то, что он говорит. Это розыгрыш? Меня снимает камера? Потому что сама эта мысль не укладывается у меня в голове: отдать своего ребенка и получить за это деньги.

— Ты шутишь? — выдавливаю я, чувствуя, как дрожат руки, — Как мне жить потом? Зная, что мой малыш где-то не со мной, что я своими руками отдала его?

— Родишь еще, — просто пожал плечами Марат, — потрахаешься с кем-то или сделаешь ЭКО. Один раз у тебя получилось залететь, значит, получится снова.

Если бы мне сейчас прострелили дыру в груди, все равно не было бы так больно, как после этих жестоких слов. Они так сильно выбили из колеи, что я не смогла и слова в ответ сказать, только быстро-быстро замотала отрицательно головой. «Нет, ни за что! Ни за какие деньги, никогда этого не будет!» — хотелось закричать мне, но горло сковал спазм, мышцы как будто парализовало. Я не могла произнести ничего.

Марату и не были нужны слова — он все понял по моему взгляду. И разозлился: в глазах мужчины зажегся нехороший огонек.

— Послушай, я был очень вежлив с тобой, даже не зная, мой ли это ребенок, — с нажимом произнес он, подаваясь вперед. Сощурился и продолжил вкрадчивым тоном, — позволил тебе жить здесь и фактически управлять домом. Но это не значит, что ты стала здесь хозяйкой и имеешь право голоса. Даже то, что ты носишь моего ребенка, не позволяет тебе перечить мне.

Вот после этих слов внутри меня словно вулкан взорвался и по венам потекла раскаленная лава, настолько сильной была ярость! Она выжигала внутренности огнем, и я не выдержала, перешла почти на крик:

— Ты потерял связь с реальностью, Покровский??? Я не твоя вещь, и мой ребенок тоже! Я его мать, а не инкубатор! Неважно, смогу ли я выносить еще малыша или нет, я все равно не могу просто взять и отдать его! Это моя кровь, моя плоть, он растет у меня под сердцем! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь??!

— Если ты считаешь, что сумма, которую я предложил, маленькая, то это деньги в долларах, а не в рублях. И я могу добавить еще столько же.

— Ты что, не слышишь?! Я не отдам тебе этого ребенка! Плевать, сколько ты за него можешь дать!

— Перестань ломать комедию, — холодно процедил Марат, — я не собираюсь слушать всю эту сопливую чушь. Женщины вроде тебя все готовы продать. Будет так, как я сказал. А если ты продолжишь скандалить, то весь остаток беременности проведешь с заклеенным ртом, привязанная к постели.

Он не слышал меня. Вообще не слышал то, что я говорю! Во мне кипел гнев и, видит Бог, я была готова разнести весь его гребаный кабинет, разбить здесь все к чертовой матери. Но знала, что даже это не поможет. С трудом удалось сдержать себя и тихо произнести:

— Я не оставлю этого так. Подниму шумиху. Скажу, что ты держишь меня взаперти, что…

— Правда? — вскинул он бровь, ухмыляясь, — и как же, если ты не можешь выйти? Будешь кричать и звать на помощь? Тогда учти, что мои слова про кляп до сих пор в силе. И это самое мягкое, что я готов применить. Не вынуждай меня прибегать к мерам посерьезнее, детка. Просто будь послушной хорошей девочкой, какой была, когда стонала подо мной в постели.

В лицо бросилась краска, и не столько от стыда, сколько от возмущения.

— Это не сойдет тебе с рук, Марат, — тихо сказала я, сжимая кулаки так, что ногти до боли впились в кожу, — я буду биться за своего ребенка, я пойду в суд.

— Ты ведь в курсе, сколько у меня денег? — скучающим тоном уточнил Покровский, — Абсолютно все решения суда будут в мою пользу.

— Я пойду в Европейский суд, подниму шум в зарубежной прессе, да хоть у черта в аду! Ты ни за что его не получишь.

Не знаю, что из этого вывело Покровского из себя, потому что внезапно он грохнул кулаком по столу так, что я испуганно вздрогнула, и прорычал, прожигая меня взглядом: