В этом мире еще можно удивляться

– Приятно?
– смеется Муза.

– Ну еще бы, - снова поглаживания, и новая волна бежит по голове. Эрогенные зоны - великая сила.

Одним щелчком пальцев Муза убирает с себя и трусы, и бюстгальтер, оставаясь обнаженной, стройной и невыносимо притягательной.

Я с силой опускаю ее на покрывало и нежно посасываю ее груди, облизывая твердеющие соски языком, чуть-чуть прикусывая их. Муза не сдерживается и стонет, инстинктивно сжимая ягодицы. Это - приятно. Но это - и своего рода боль, препятствие, которое хочется сбросить.

Постепенно спускаюсь ниже, чуть задерживаясь на пупке, и старательно лижу его, и смеюсь про себя, когда гладкий мраморный живот подо мной приподнимается резко, словно в припадке. Муза порой не выдерживает ласк и начинает пружинить. Но от этого становится нереально круто. Спускаюсь еще ниже и останавливаюсь на том месте, от прикосновения к которому она просто дрыгаться начнет. Чуть-чуть раздвигаю пальцами мокрые складки и припадаю к ним языком. Делать куни нужно тонко и осторожно. Сначала по краям, потом - рядом с клитором, чуть лаская его. И под ним, под ним - вот что дарит нереальное удовольствие Музе. Она не стесняется и стонет громче.

Громче. Интенсивнее. Я же заканчиваю с клитором и иду уже ниже, к тому месту, откуда и начинают все неприятности всех женщин. Прикасаюсь аккуратно, медленно, потому что сначала Муза инстинктивно тянет руку, пытаясь убрать меня, вторгающегося на запрещенную территорию. Инстинкт самозащиты женщин, что ли? Есть ли у них такой? А не насрать ли мне вообще сейчас?

Полизываю заветные складочки все сильнее, и то, ради чего я стараюсь, не ждет долго: всегда пропускаю, когда из Музы выделяется смазка. Я всегда любил этот момент. Потому что слизывать соленую жидкость мне нравится. Есть придурки, которые это ненавидят. Ну, может, и не придурки, это их дело, а я лично тихо балдею, пока вбираю в себя заветные капли. Так и хочется выпить, так и хочется съесть.

Смазки выделяется больше, нужное место я еще и сам увлажняю с помощью языка, параллельно применяя пальцы, тихонько двигая под клитором. Стоит ли говорить, что Муза уже орет? Она достаточно чувствительна, потому и реакция у нее… Бурная. Зато всегда понятно, когда она реально возбуждена. А мне только это и надо.

У меня-то самого уже давно стоит. Я тихонько отстраняюсь от Музы, которая еще шире раздвигает ноги и смотрит на меня с неким безумным взглядом и вхожу в нее, вхожу в ее тело, которое уже начинает сокращаться. Дальше - исключительно дело техники. Мы работаем вместе ради удовольствия и ради того самого момента. Я толкаю сильнее, а Муза двигает бедрами, двигает телом, двигает ягодицами, и первоначальная боль постепенно перерастает в приятные импульсы.

Муза кричит, и я стону от напряжения, толкая все сильнее и сильнее.

А потом случается то, чего мы оба ждали. Мы кончаем. Одновременно, даже почти с единым криком. Я - внутри нее, она - истекая вязкими соками. Я жду, пока ее пружинящее тело немного расслабится, после чего медленно и аккуратно выхожу, не сдерживаясь и все же снова припадая ртом к ее половым губам, чтобы слизнуть солоноватой жидкости. Но у каждого свои фетиши и степени извращения, что поделать.

Мы оба тяжело дышим. Мы оба лежим обнаженные. Мы оба, черт возьми, держимся за руки и смотрим то друг на друга, то в небо.

– Рив… - тянет Муза.
– Это было круто.

– Знаю.

Мы не говорим друг другу слов любви. Потому что знаем, что ее нет. Хотя, может быть, со стороны Музы что-то и есть, а вот у меня… Не понимаю. Слова Сиреникса не выходят из головы. Однако я не чувствую того, что должен в теории чувствовать.

Но сейчас мне дико на это все равно. Сейчас, в данный момент, мне плевать, потому что мне отчаянно круто и хорошо. Это вечером я буду ломать голову на эту тему, а сейчас… Хочу ли я ее, просто ли я привязан к ней, или реально люблю - да какая кому разница?

Нам это нравится. Нам круто и охеренно. А остальные пусть сосут.

– Нам надо так почаще… Валить от них.

– Согласна, - в глазах Музы пляшут удовлетворенные чертики.
– Когда в следующий раз?

– Да хоть завтра.

Потом мы лежим, болтаем, целуемся и просто наслаждаемся одиночеством. Часы бегут один за другим, и только к вечеру мы возвращаемся в Алфею и Красный Фонтан, где нас ждет легкий нагоняй от друзей за то, что слиняли без предупреждения. Да не ваше дело.

Вечером я, на удивление, голову над вопросом, люблю ли Музу, не ломаю, а сразу засыпаю. И мне снится сон. Огромная, несколько антропоморфная бабочка с розовыми крыльями смотрит на меня вполне человеческими глазами и шепчет:

– Скоро грядут перемены.

И кто ж знал, что вскоре они реально настанут.

========== Стелла. Дружба по Фрейду ==========

Стелла красит губы и подводит густо глаза. Больше фиолетового, больше темных цветов - долой школьную форму, долой тупые коллекции, которые она штампует пачками. Только нормальная одежда, только взрослая девушка. Долой детское поведение - только кошачья грация. Яркие губы улыбаются. В зеркале отражается прекрасная девушка, молодая девушка. Фея света до дрожи радуется, что живет в комнате одна - нет соседок, которых боишься разбудить ночью, которые могут что-то запоздрить и пристать с расспросами. В ее комнату никто не войдет без стука, никто не застанет ее врасплох. Стелла слишком хорошо знает себе цену и щелкает пальцем.

Свет гаснет.

Магия, как ни крути, хорошая штука.

Вздыхая, фея проводит ногтем, покрытым фиолетовым лаком, по чистому стеклу и слушает тихий скрежет. Кого-то такой звук раздражает. А ей вот нравится, нравится до дрожи в животе.

Стелла чувствует за собой чье-то присутствие и улыбается. Он пришел по ее душу, пришел ее навестить, пришел проведать фею, которая окончательно себя потеряла. Пришел, но таковой не найдет. Она оборачивается.

На кровати сидит Мификс, сидит, прикрывая крыльями срамоту, будто стыдится, хотя Стелла знает, что птица - хитрющая, стыд с ней давно разминулся и даже не здоровался за руку. Птице чужды манеры, чуждо что-то хорошее, она вообще сама по себе.

Стелла знает: Мификс приходит частенько. Любит посмотреть на своих носительниц, погладить их волосы и полюбоваться стройными телами. Он и к ней приходил. Ребенок в теле девушки, ребенок, который ничего не заметит. Не заметит, как птица гладит тело, мнет груди и прохаживается по животу. Как ласкает то, что разрешается трогать лишь Брендону.

Стелла спала, а Мификс совершал преступление. Но однажды ему не повезло - она проснулась. Фея улыбнулась, встретившись взглядом с маской, улыбнулась и швырнула его в противоположную стену мощнейшей атакой. Понимала, конечно, что куда ей - обычной фее!
– до невообразимо крутой трансформации, которую она впустила в себя добровольно. Мификс удивился ясно, не ожидая такого поворота событий, готов был идти в атаку, но Стелла покачала головой и превратилась в Блумикс.

– Умненькая блондинка, - промямлил Мификс, улепетывая куда подальше, пока Стелла награждала его зад светом тысячи солнц.

Потом он пришел через неделю, но фея уже ждала его, сидя на кровати, при всем антураже, с коварной улыбкой и жезлом Солярии наготове. Вот тогда они и договорились.

Сейчас она смотрит в зеркало и видит в темноте его маску, видит усмешку с оскалом золотых зубов, которые и сейчас блестят. Он тщательно прикрывает срамоту, придуривается - вот зараза же!
– и шифруется. Мификс и Стелла, в этом они похожи. Оба шифруются. Оба скрываются.