В этом мире еще можно удивляться

– Ты продолжай, продолжай, - киваю я.

Терри понимает, что мое выражение лица - просто следствие скуки и ночной смены, расслабляется и начинает снова кидать в меня оглушительные факты:

– Потом мы нашли друг друга в инете, пообщались пару дней, вообще обо всем базарили. Она позвала меня на вписку с остальными радужными. Иоганна туда не пошла, потому что они опять разосрались, ну, в общем, мы там набухались и переспали…

Вот тут я реально чуть не роняю челюсть.

– Стоп. На минуточку. А ничего так, что Джордж - лесбиянка, а ты мне вроде как заливал, что ты натуральнейший гей?

– Ну, это… Да, - смущается Терри.
– Вообще, так и есть, но оно как-то само. Просто, ну, в общем… После этого мы вообще посрались с ней капец как, а потом снова пошли на одну вписку и…

– Снова трахнулись?

– Да, - вздыхает Терри.
– Не понимаю, почему так, но, в общем… Вроде как они сейчас расстались с Иоганной и мы теперь типа встречаемся.

Поигрываюсь чистым бокалом. Геи и лесбиянки трахаются друг с другом - это норма в современном обществе. В который раз убеждаюсь в том, что алкоголь всех выводит на чистую воду.

– Я думаю, ты теперь будешь рад, ну… Что все вышло именно таким образом, - сияет Терри. Я киваю. Ну хоть один педик не будет мечтать о моей жопе. Рой, может, и хотел заявить свои права, да только я вовремя сменил все номера. И вовремя свалил. Ладно, окей, педики тоже имеют право на счастье. Но не со мной.

Потом мы еще немного базарим с Терри, и где-то минут через двадцать он уходит, а я снова остаюсь в одиночестве. Не думаю, что в утро вторника особо много желающих припрется утолить жажду хорошей выпивки, поэтому вполне можно организовать себе компанию.

И ожидаю ее после семи часов утра, надеясь еще немного поглазеть на столы и подумать о смысле жизни, но мои планы коварно нарушаются хлопающей дверью. Поднимаю глаза и чуть не раскрываю рот, ибо в бар входит нечто. Нет, некоторые магические существа тоже за барной стойкой посиживают, но такого я вижу впервые.

Нечто представляет из себя полного старика красного цвета с головой в форме, не ошибаюсь, пня. Голубые глаза смотрят из-под косматых грязно-желтых бровей, а такого же цвета борода спускается по плотному животу. На старике нет одежды, ибо он едва ли человек. Я могу сказать, он даже гораздо больше дедков-забулдыг, которые иногда тут ошиваются.

Он садится за барную стойку и смотрит на меня так, что невольно ощущаю себя нашкодившим внуком. Да только хрен: я прошел экспресс-психоанализ от Мификса и получил определенные бонусы. И не сдох в Бескрайнем. Потому невозмутимо хожу туда-сюда, всякий раз представляя Дугги. Надеюсь, однажды научусь двигаться, как он: с полным ощущением собственного достоинства и определенного превосходства над всеми людьми. Словно плывет. Словно танцует.

Старик откашливается и заказывает Алую Слезу. Да, мне тоже интересно, кто все эти названия придумывал. Делаю, ставлю перед ним стакан и снова занимаюсь своими делами. Старик к беседе не расположен - да мне и пофиг.

Однако уходить он не спешит. Наоборот, сидит, словно ждет кого-то. Ну ничего. Когда время будет двигаться к восьми утра - вежливо сообщу, что мы закрываемся.

Время протекает в странной скуке, все дела уже сделаны, я начинаю ощущать себя чертовым перфекционистом, раставляя бутылки и бокалы настолько ровно, чтобы удовлетворить свое чувство прекрасного.

Внезапно хлопает дверь с характерным стуком, и я против воли улыбаюсь, потому что знаю, кто, черт возьми, пришел сюда. В семь утра вскочил и пришел ко мне, чтобы удостовериться, что, когда я приду к себе на квартиру, сразу завалюсь спать, а не буду зависать с чем-нибудь или где-нибудь.

Черт.

Муза в белой футболке, чуть открывающей грудь, в джинсах и кедах легко запрыгивает на стул рядом с красным стариком. Тот смотрит немигающим взглядом.

Теперь-то я точно знаю, что оставшиеся полчаса пролетят незаметно. Днем я отосплюсь, а вечером мы всей четверкой махнем в клуб. Лейле приспичило подвигать попой на танцполе, ибо она это дело до чертиков любит. Муза, ясен пень, увязалась за ней, Некс - тут и к Дракону не ходи. А я… А что я?

А я вопреки расхожему мнению тоже люблю подвигаться на танцполе, но исключительно под настроение и под определенным градусом.

– Ну как ты?
– Муза устраивается на стуле со всеми удобствами и облокачивается на барную стойку.

– Становлюсь перфекционистом, - говорю я, поправляя последний бокал, и теперь чувство прекрасного удовлетворено полностью. Вот что делает порой с тобой работа.

Мы обмениваемся всякими любезностями и беседуем на отвлеченные темы. Вдруг я чувствую на себе пристыльный взгляд, поворачиваю голову и вижу, что красный старик очень внимательно смотрит на нас, что-то ворча себе под нос.

– Нехорошо. Очень нехорошо, - повторяет он, и что-то словно начинает сосать под ложечкой. Муза настороженно смотрит на старика, а он вдруг упирается в на своими огромными глазищами, и мне кажется, ну… Что он нас считывает.

Мы оба это понимаем. И оба застываем, предчувствуя что-то нехорошее.

– Много бед вы натворили, - голос красного перемежается со старческим кашлем.
– Много натворите, если не остановитесь.

– Это вы нам?
– удивленно спрашивает Муза.

Внезапно бар становится каким-то далеким, и мы словно сосредотачиваемся вокруг этого старика. Он становится очень серьезным и даже угрюмым.

– Вы неистинные, - бормочет он.

– В смысле?
– честно, я не врубаюсь.

– Вы неистинные половины. Вы лишаете себя и своих настоящих половин истинной любви. Вы боретесь против природы, но ее не обойти. Вас разводят - вы снова сходитесь. Упрямство здесь ни к чему. Вы не обретете счастья, пока будете друг с другом.

Полминуты мы с Музой таращимся на это существо. И я выставляю самый логичный аргумент, против которого вот ни хера не попрешь:

– И че?

Старик, кажется, будто бы готов к такой реакции.

– Остановитесь, пока не поздно. Вам мало осталось времени. Не разойдетесь сейчас - заплатите большую цену. Нельзя идти против воли Дракона.

– Ну вот что, - я потираю руки.
– Это все, конечно, охренеть как здорово, может быть, вы и правы, но нам как-то случайно вот четыре года было насрать.

– И это по меньшей мере странно заявлять об этом вот так, сразу же, - замечает Муза.

Старик смотрит на нас тяжелым взглядом, полным такой обреченности, что нам становится не по себе.