В этот раз в следующем году

Нужно было принять душ, вымыть голову и нанести свежий макияж, и она будет готова закончить приготовление завтрака, который бросила ради умопомрачительного поцелуя. Также она надеялась, что сможет убедить Диллона Крейга, что она не такая дрянь, какой, вероятно, он ее считал.

Бренна приготовила завтрак в одиночестве, съела его одна и вымыла посуду. И хотя она растянула это на час, ее хозяин так и не появился, не дав ей шанса в чем-либо себя убедить. Ладно. Будь что будет, раздумывала она, расхаживая по хижине и выискивая чем бы заняться.

Она предположила, что он вернулся в амбар, или, возможно, сейчас работал в клинике. Разыскивать его, чтобы не оставаться в одиночестве, казалось очень плохой идеей, особенно когда шторм пошел на второй виток. Шквальный ветер с грохотом бил в окна, и от его порывов огонь в камине плясал. Она поняла, что электричество было временным явлением в этом мире.

По крайней мере, у Диллона был генератор. У него так же было и телевидение, но кроме помех на экране телевизора ничего не показывало. Она даже не заморачивалась по поводу своего портативного компьютера; использовать в этих условиях смартфон в качестве точки доступа было бесполезно. У нее была электронная книга с сотней загруженных произведений, так что она расположилась в углу дивана, чтобы погрузиться в мир фантазий.

Одна книга, затем и вторая не привлекли ее внимание. Едва ли это было удивительным. Ее внимание целиком и полностью было сосредоточено на поцелуе, и попытка переключиться на что-то другое была тяжелой задачей. Если бы она была у бабушки, у нее не было такой проблемы.

Она пекла бы печенье и украшала елку. Она купила новые леденцы-палочки и украшения в виде кексов с присыпкой из стекляруса, чтобы продолжить съедобную тему декора на елке. Ей было интересно, ставил ли Диллон елку.

Вокруг был целый лес, как и у бабушки. Тот или иной знакомый всегда приносили бабуле елку, и как только наступало Рождество, Бренна и бабушка не оставляли ни единой ветки без украшения. Они нанизывали попкорн и клюкву, делали отверстия в печеньях перед выпечкой, чтобы потом продеть в них ленту и украсить ими елку.

Она посмотрела на парадную дверь и задумалась, как далеко придется идти, чтобы найти подходящее дерево.

Это было Рождество, черт побери, и без ели, выпечки и недели вместе с бабушкой все будет совершенно иначе.

Хотя она и не могла винить себя за произошедшее — она не превышала скорость, слушала прогноз погоды — и теперь могла лишь строить догадки. Что если бы она выехала из Роли на десять минут раньше, или позже? Что если бы она подумала о состоянии дорог, а не о предстоящем переезде? Что если бы она ехала, несмотря на то, что в машине было жарко, а не потянулась к терморегулятору?

Она закрыла глаза, встряхнула головой, снова посмотрела на дверь и поняла, что у нее не было и шанса срубить дерево, разве что ей придется пойти в амбар за пилой или топором. К тому же, ей придется соорудить подставку и дай Боже, чтобы у нее не случился приступ аллергии на древесную пыль.

Но возле двери стояла семифутовая вешалка для одежды, как она насчитала, с восьмью крюками…

У нее были ленты, украшения и крючки, и, конечно же, она смогла бы найти еловую шишку или даже две, не заблудившись в лесу. Если Диллон будет возражать, она все это снимет, хотя, если он не какой-то там Гринч¹, то она не могла придумать ни одной причины, почему бы ему не понравилось.

Хоть какое-то подобие Рождества в доме поможет ей пережить эти дни, а он будет полнейшим скрягой, если откажет девушке, которая скучает по своей бабуле.

Поцелуй Бренны все еще был на его губах, когда Диллон стряхнул снег с ботинок на пол прихожей, отряхнул пальто и повесил его на крючок, чтобы оно высохло. Затем остановился, вдохнул, и был готов поспорить, что уловил аромат выпекающегося сахарного печенья.

Друзья и семьи пациентов приносили ему больше выпечки, чем один мужчина мог вообще съесть. Он оставлял печенье и брауни в клинике для остальных. Съедал пару кусочков пирога и тортов, некоторые замораживал, а остальное выбрасывал.

Но с тех пор, как он уволился после смерти отца, съехал с дома и поселился в этой хижине, за два года, что он прожил здесь, никто никогда не пек на его кухне. Он был уверен, что у него даже не было противней.

Мысль о том, что Бренна делает…

Он знал, что скрипнула дверь, и она услышала, как он пришел, но все еще старался тихонько проскользнуть и понаблюдать за ее работой. Глупо, правда, но он не отрицал, что словно пещерный человек наслаждался присутствием женщины, особенно этой, которая готовила на его кухне после того поцелуя.

— Надеюсь, ты не возражаешь, — сказала она прежде, чем он успел взглянуть на нее. — Я читала пока мои глаза не устали и должна была чем-то заняться.

Он полностью открыл дверь, впуская поток холодного воздуха из прихожей, и закрыл ее за собой. Ее волосы были убраны в пучок, и темные пряди волнами ниспадали на плечи. Щеки раскраснелись от жара плиты, а губы растянулись в улыбке от воспоминаний.

Он знал об этом, поскольку Донота рассказала об их Рождественской пекарской традиции.

— Нет. Не против. Пахнет вкусно, на самом деле.

— Я сделала лишь половину порции, чтобы не использовать всю имеющуюся муку.

— Думаю, там целый мешок в морозильной камере.

— Да, я заметила его, когда искала запеканку на ужин, не хотела самовольничать, как прежде.

— Запеканки для того, чтобы их ели, это основной продукт питания. И печенью я всегда рад. И ты совсем не самовольничала.

Бренна так и не взглянула на него; рукава свитера были закатаны до локтей, и при помощи стеклянного стакана она раскатывала небольшой кусочек теста. Сейчас она также не посмотрела на него. Но остановилась, и ее улыбка, от которой у него у него захватило дух, начала угасать.

Она потерла нос.

— Дело не только в печенье и запеканке.

Он работал в амбаре около четырех часов. Не заметил, в котором часу вышел из дома, и только сейчас обратил на это внимание, потому что был паршивым хозяином и оставил ее одну так надолго. Он не подумал о том, что ей было нечем заняться.

Так что же кроме выпечки он мог ожидать?

Он проследил за наклоном ее головы, оттолкнулся от двери и направился из кухни в гостиную. Сначала он этого совсем не заметил. Огонь в камине ярко горел, освещая комнату, где его одеяла были сложены, а не перекинуты через спинку дивана.

Телевизор был выключен, книги сложены на полке в своем обычном хаотичном порядке. Она не трогала его хаос… его очки для чтения лежали на кофейном столике, а под ними были сложены карты его пациентов, пустая чашка кофе стояла сверху… и ему понравилось, что она оставила все, как было.

А вот когда он взглянул на дверь, то и увидел вешалку.

Белые и красные ленты украшали ствол и крюки, где в последний раз, как он видел, висели пальто. Блестящие стеклянные кексики свисали на ленточках, и дополняли развешанные шишки с привязанными к ним ароматными еловыми веточками.