В Флибустьерском дальнем море

Я почувствовал, как на меня нападает истерический смех. Англия на Россию! Надо же! А в качестве ударной силы выставила пять парусников со взятыми из музеев пушками, и таким же музейным оружием вооружила экипажи. Вот это размах! Сейчас, наверное, целые эскадры линкоров и фрегатов на всех парусах подходят к Питеру и громят каменными ядрами наши береговые ракетные батареи...

– Успокойся, Юра. Да что с тобой?

Ленка испугано смотрела, как я исходил хохотом. Я кое-как взял себя в руки, но чувствовал, что истеричный смех может вспыхнуть снова от малейшей причины.

Что-то здорово мешало мне, и я с удивлением увидел, что это моя сумка.

Надо же, так промчаться по лесу с сумкой на плече, и умудриться не потерять ее, и не бросить!

– Посмотрим, чем мы располагаем.
– Я очень обрадовался такому подарку судьбы, только сейчас сообразив, что мы отрезаны от всех и от всего.

Вообще-то я знал, что находится в сумке, так как совсем недавно собирался наведаться к друзьям и потому перекладывал содержимое. Там были две бутылки коньяка, баночка икры, две банки ветчины - все, что осталось от моих продуктовых запасов. Плюс складной перочинный ножик с парой лезвий, штопором и открывалкой, колода карт с голыми девицами, пластмассовый стаканчик, туалетные принадлежности, несколько пачек сигарет и зажигалка. Все остальное я переложил к Ленке, и теперь сожалел об этом.

Моя секретарша была налегке. Я не стал ее спрашивать, где и когда она бросила обе сумки, свою и вещевую. Все равно не будешь возвращаться и искать, да и продукты для нас были намного ценнее, чем одежда, а про коньяк я уже и не говорю.

– А ведь ты спасла мне жизнь.
– Я вдруг вспомнил, как Ленка налетела на мужика с саблей.
– Это дело надо отметить.

Я привычно открыл одну из бутылок, налил в стаканчик и протянул его девушке.

– Когда? Ты шутишь!
– изумилась Ленка. Похоже, все подробности сумасшедшего бегства вылетели у нее из головы.

Пришлось ей вкратце напомнить. Разумеется, при этом я не стал распространяться о ступоре, в который впал при виде приближающейся смерти. Напротив, я мужественно готовился встретить вооруженного до зубов бандита и, возможно, сумел бы одолеть его.

Но, безбожно привирая и приукрашивая, я прекрасно сознавал, что на деле из меня не получится и самого никудышного вояки, и я не смогу защитить не только оказавшуюся со мной девушку, но и самого себя. Мое главное оружие - ноги. Я же не Кабанов. Он привычен к подобным вещам, успел повоевать, ему и карты в руки. Те, которые с голыми бабами.

Но шутки - шутками, а я бы дорого дал, чтобы Кабан сейчас был с нами. Но только жив ли он? Может, по иронии судьбы убит первым же залпом, и не помогло ему все умение? А может, и нет. Крадется сейчас по лесу да щелкает потихоньку всех встречных и поперечных.

Честное слово, если бы я верил в Бога, то стал бы молился, чтобы Кабан вдруг вышел бы сюда к нам, или бы мы нашли его! Да только где он сейчас?

21. ИЗ ДНЕВНИКА КАБАНОВА

...Я хорошо помню застывший на якоре фрегат, английский флаг на мачте, сноровисто передвигающихся по реям матросов в диковинных костюмах, две орудийные палубы и на них девятнадцать направленных в нашу сторону пушек...

Мы стояли на правом фланге толпы. Члены совета, я, свита Лудицкого, еще несколько человек из тех, кто желает быть поближе к любому начальству... Каждый из нас старался невольно выдвинуться вперед, будто брать на борт станут только передних, а прочих оставят на произвол судьбы.

Что касается меня, то я не испытывал ни малейшего желания оказаться на этом парусном корыте. Лучше на "Некрасове". Качает поменьше, а о комфорте и не говорю. Но мне было очень интересно, откуда взялись эти парусные могикане, и я стоял вместе со всеми, покуривал, ждал, что будет дальше.

А дальше последовал бортовой залп, и сразу же послышались крики и стоны раненных людей.

Я мгновенно понял, что игра ведется всерьез. Вдаваться в причины нападения не было времени, как и задумываться, почему оно производится при помощи музейной рухляди. Пара пулеметов при сноровистых пулеметчиках уложили бы нас всех куда вернее, чем эта: с позволения сказать, артиллерия. Но не ломать же было в тот момент над этим голову?

Били картечью. Я не слыхал, чтобы подобное еще практиковалось, но что это именно картечь, сомнений не было никаких. Вряд ли у них имелись хорошие прицелы, да и пушки не блистали совершенством, но мы стояли плечом к плечу вдоль кромки прибоя, и первым же залпом убило очень многих.

Нас, стоящих на правом фланге, даже не зацепило. Картечь ударила левее в самую гущу толпы. Ждать продолжения, стоя на открытом месте, было глупо, а спрятаться на песчаном пляже невозможно. Оставалось единственное - скрыться в лесу, туда уже вразнобой бежали многие, точно в одиночку легче спастись от вооруженных бандитов. Еще мгновение - и в бегство бросились бы все вокруг меня, и я, опережая их порыв, гаркнул:

– Не разбегаться! Всем держаться вместе! Не отставать!

Ввпрочем, последнее предупреждение для перепуганных людей было излишним.

Растерянные и ничего не понимающие люди с готовностью выполнили мою команду. Они побежали все равно - вряд ли нашлась бы сила, способная удержать их на месте, - но сейчас мы хоть бежали в одну сторону, и в лес вломились компактной группой.

Углубляться в чащу мне не хотелось. Бывают ситуации, когда в отступлении нет ничего позорного. Глупо умирать, не имея возможности ответить противнику хоть чем-то, но перед пробежкой неплохо осмотреться: стоит ли вообще бежать, а если стоит, то куда.

– Стоять!
– гаркнул я на первой же полянке, и остановился.

Все недоуменно остановились, и я поспешил объяснить дальнейшие действия, говоря громко и четко, чтобы дошло до всех:

– Надо узнать, что случилось. Если понадобится, отойти дальше в лес успеем всегда. Запомните: не разлучаться ни в коем случае! В одиночку не выжить! Всем ждать меня здесь. Я на берег, посмотрю, что там. За старшего остается Ившин.

Во время краткого монолога я обвел взглядом тех, кто последовал за мной.

На поляне нас оказалось около сорока человек - пересчитывать было некогда. Лудицкий, Рдецкий, Грумов, Панаев, несколько моих ребят и незнакомых мне мужчин, с десяток женщин и четверо детей. Из моих "подчиненных" тут были шестеро: Слава с Колей, Генка Грушевский, Жора и двое, кого я знал лишь по фамилиям Губарев и Зарецкий. Семь стволов, или четверть имевшихся перед этим сил.

Назначив Колю старшим, я не стал медлить и побежал обратно. Причины нападения меня по-прежнему не интересовали. Какими бы они ни были, на их осмысление требовалось время и хоть какие-то дополнительные факты. Размышления хороши в тиши кабинетов, нам же требовалось действовать, предупреждать следующий ход противника и, в зависимости от обстоятельств, сопротивляться или отступать. Прочее придется оставить на потом - если это "потом" когда-нибудь наступит.