В футбольном зазеркалье

– Обрадовалась? Уже уходишь?

Маришка спрятала лицо на плече отца и прижалась еще крепче.

– Завтракали? – спросила Лиза.

– Да, спасибо, – ответила Клавдия. – Вы не беспокойтесь, пожалуйста. Разве только Маришку покормить.

Лиза улыбнулась.

– Она сегодня чуть свет на ногах. Даже Максима Ивановича разбудила. И оделась сама, и поела… Ну, уходишь, стрекоза? А когда опять приедешь?

– Сиди, Максим, – тихо попросила Анна Степановна, заметив, что сосед собирается уходить.

– Да, сидите, нам уже пора, – решительно вмешалась Клавдия. – Геннадий, где наша сумка?

– Погостили, называется! – упрекнула Лиза.

Целуя мать в щеку, Скачков пробормотал: – Мы действительно можем опоздать.

Он заставил поцеловаться с бабушкой и Маришку.

– Скажи: приходи, бабушка, к нам, – подсказывал он дочке.

– Вместе с тетей Лизой…

Анна Степановна теребила в руках передник. Тоскуя по сыну, не видя его неделями и месяцами, она всю свою любовь перенесла на внучку. Время от времени, не обращая внимания на недовольство Софьи Казимировны, она приезжала и забирала Маришку к себе.

Вниз Анна Степановна спускаться не стала. Она потянулась и поцеловала сына в лоб.

– Ну, сынок, с богом. Только не деритесь вы там. Сердце кровью обливается глядеть на вас на всех! Ума не приложу – что и за футбол такой пошел? Раньше-то… ходили мы с отцом. Играют и играют. А теперь того и гляди голову проломят.

– Я осторожно, мам, – пообещал Скачков.

– Ген… Генка, – окликнул его Максим Иванович. – Говорят, Комова выгнали из команды? Правда, нет?

«Дошло уже!»

– Треп. Мало ли бывает…

Он в самом деле был уверен, что скандал в раздевалке не будет иметь больших последствий. По крайней мере сейчас, перед Веной.

Боясь оступиться на крутой и узкой лестнице, Скачков прижимал к себе Маришку и напряженно глядел под ноги.

Внизу он спросил у сестры:

– Мама не больна? Бледная какая-то…

– Вроде нет. Так, разве, – немного… Напоследок Лиза попросила:

– Гешка, когда по телевизору показывают, ты уж поосторожней. Она же смотрит все до самого конца и переживает. Я валидол наготове держу. Пожалей ее.

– Куда осторожнее-то? И так…

– А, говорить с тобой!

Шланг, брошенный на грядку, урчал и пошевеливался, как живой, вода переливалась на дорожку, и Скачков засмотревшись наверх, ступил в холодную лужу. В окне наверху виднелись два лица, затем появилась Лиза.

– Я еще забегу! – крикнул Скачков и ручонкой Маришки замахал на прощанье.

Заметил: мать отвернулась и уголком фартука промокнула глаз. Лиза сделала ему успокаивающий жест: ничего, пройдет. Возвращайся поскорее!..

Всю дорогу, пока добирались до площади, Скачков удрученно молчал. Бывая у матери, он каждый раз уходил от нее с чувством большой, вполне осознанной вины. Давно следовало что-то сделать, чтобы у него в доме мать не чувствовала себя чужой. Но что? Он понимал – виной была Софья Казимировна. К футболу тетка Клавдии относилась, как к увлечению мальчишек, не больше. Детская игра. В свое время она положила немало сил, чтобы прекратить знакомство племянницы с футболистом, однако – нашла коса на камень. Зато потом, после свадьбы, быстро осмотревшись в доме, стала открыто презирать Скачкова. Взрослый человек, только и умеющий, что на потеху публике гонять ногами мяч, – какой это глава семьи? Свое презрение она переносила и на Анну Степановну.

Любовь к внучке примирила Анну Степановну и с Клавдией, и с надменной Софьей Казимировной. С одним она не могла примириться до сих пор – с футболом, который заменял Скачкову все: дом, жену, друзей, а иногда и единственного ребенка. Ох, этот футбол! Одним он в радость, а другим в досаду. Для Анны Степановны футбол был постоянным наказанием. Прежде увлечение сына означало вконец разбитые ботинки, которых никак нельзя было напастись, ободранные колени и синяки, плохие отметки и жалобы директора школы. А сейчас… сейчас, как понимала Анна Степановна, у сына была не жизнь, а какая-то долгая, затянувшаяся командировка, и она терпеливо дожидалась дня, когда наконец скажутся годы, и жизнь Скачкова потечет ровным, установленным порядком, – «как у всех нормальных людей», которые ходят на стадион из одной простительной невредной слабости.

Нынешней зимой Анна Степановна не могла нарадоваться: давно бы так! Но приехал Каретников, и футбол снова забрал Скачкова у семьи.

Футбол ли виноват был во всем домашнем укладе Скачкова? Порой ему самому казалось, что да, именно футбол, целиком отнимавший его мысли, силы и время. Но попробовав нынче спокойной размеренной жизни, какой давно дожидалась Анна Степановна, он был рад возвращению в команду и гнал мысль о том черном дне, когда футбол обойдется без него, и место его в команде займет какой-нибудь молоденький, нетерпеливый и старательный парнишка. Хоть и не сахар эти утомительные перелеты и игры, игры без конца: на первенство, на Кубок, товарищеские у себя и за границей, хотя нагрузка порою становилась не по силам, все же еще можно было жить так, как он давно привык и как хотелось. У него оставалось любимое занятие, которому он отдал молодость, свои счастливейшие годы.

Врач Дворкин, прислонившись к автобусу, задумчиво покуривал и отвечал на приветствия подходивших футболистов сдержанным на-клоном головы. Аккуратно пуская вверх порции дыма, он поднимал голый, с длинными залысинами лоб и следил, как дым пробирался в густой, начинающей обвисать листве. Автобус, спасаясь от раннего зноя, въехал одной стороной на тротуар, под узенькую тень деревьев, где сохранилась влажная кромка политого утром асфальта.

Толкая впереди себя сумку, Скачков с ребенком на руках бойко влез в раздвинутые дверцы. На его громкое, дружелюбное «Здравствуйте!» отозвались лишь молодые игроки из дубля, набившиеся на задние сиденья. Головы ребят едва виднелись из-за высоких спинок в чехлах. Шофер Николай Иванович, подняв на лоб темные очки, подперся кулаком и безучастно наблюдал, как в центре площади старушка в теплом плаще сзывала голубей, рассыпая из бумажного кулька пшено. Рядом с шофером в одиноком вращающемся кресле, распустив брюхо, мрачно восседал массажист Матвей Матвеич.

Скачкову стало неловко за свою бойкость: все, кто находился в автобусе, еще не отошли от вчерашней стычки в раздевалке.

– Давай-ка сядем здесь, – шепотом сказал он Маришке, устраиваясь с нею на свое привычное место с правой стороны.

– Мама… – громко сказала Маришка и показала пальцем в окно. На ее голос оглянулись и шофер, и массажист.

Оживленно поднялись в автобус Клавдия с подругой: одинаковые прически, очки на пол-лица, брюки в обтяжку, – словно сестры-близнецы. Валерия пришла на условленное место заранее и дожидалась у витрины закрытого ювелирного магазина. Сынишка Звонаревых, ровесник Маришки, порывался подойти к автобусу, Валерия, стесняясь незнакомой обстановки, отвлекала его, показывая на витрину.

Вскочил в автобус Владик Серебряков, коротко буркнул общее приветствие. Он сунулся было на свое обычное место, потом вспомнил и прошел в самый конец. По традиции места впереди оставлялись для семейных, с женами и детьми, все холостые ребята проходили и усаживались сзади.

Владик сел, пристроил под ногами сумку и, ни с кем не заговаривая, уткнулся в книжку. Скачков не глядя мог сказать, что – стихи. Кроме футбола, у Владика было две страсти, два увлечения: стихи и магнитофонные записи. Прошлой осенью он поступил на факультет журналистики…