В футбольном зазеркалье

Ближе к центру стали попадаться чистенькие кафе, в этот час совсем пустые. Интересно было прожить в городе всю жизнь и не знать, что в нем имеются такие уютные, прохладные заведения. Приходилось осваиваться заново, как приезжему. Он вошел и устроился за угловым столиком: снял пиджак и повесил на спинку стула, отстегнул запонки и закатал рукава. Фу-у… здесь хоть можно дух перевести! Он заказал яичницу, а пока принялся жевать твердые, как шайбы, беляши, запивая их ледяным лимонадом. Хорош здесь лимонад!

Расположился он надолго. Торопиться незачем, да и некуда. Домой? Бр-р… чем позднее он туда вернется, тем лучше. Он потребовал еще одну яичницу, затем, растягивая время, долго тянул душистый, умело сваренный кофе. Нет, здесь прилично, тихо, надо запомнить. Неожиданно он снял очки и положил ладонь на утомленные глаза. На базу бы поехать, но там сейчас мертвый час, потом Арефьич, видимо, проведет легкую разминку, потом ужин и – на автобус в аэропорт. Для него, с его праздностью, с обилием свободного времени, которое совершенно некуда девать, на базе места уже нет.

Какой все-таки большой, уныло долгий день! Привыкший жить по графику, в постоянном ожидании календарных встреч, Скачков изнемогал от пустоты, в которой очутился. Раньше он жил, не имея времени остановиться. Теперь же… Интересно, куда они ухитряются девать такую уйму времени? Он вспомнил, что Клавдия могла легко и увлеченно провести у телефона всю первую половину дня.

На миг мелькнула вспышка вчерашнего, и Скачков снова прикрыл глаза рукой. Не было ли сказано вчера чего-нибудь, как и во всякой ссоре, лишнего? Потом еще: он вдруг подумал, могло ли произойти такое, скажем, у отца с матерью? И сам же удивился: никогда! У них все было иначе, по-другому. Недаром Анна Степановна считала, что семья может начаться с влюбленности, с любви, однако настоящий союз двух людей, которым суждено пройти через многие годы, надежно опираясь друг на друга, складывается под влиянием детей, взаимного уважения и такой, казалось бы, обыденной вещи, как привычка совместной жизни. И вот сейчас, про себя, втихомолку, Скачков вынужден был признать, что ничего или почти ничего из того, о чем говорила мать, у них с Клавдией не было, даже этой самой привычки одного к другому, – просто они не успели, не имели возможности привыкнуть. Оставалась лишь Маришка, и может быть, оттого Скачков испытывал к этому маленькому ласковому существу какое-то звериное чувство любви.

В конце концов он решил, что теперь вроде бы представилась возможность поступить так, как ему хотелось. Скажем, осенью, в погожую нежаркую пору забрать Клавдию с Маришкой и закатиться в Батуми на месяц, а то и на полтора. Маришка, коричневая, словно шоколадка, будет бегать по прибою, топотать ножонками и визжать…

Очнулся он от голоса официантки, встряхнул головой и поспешно натянул очки. Да, да, сказал, еще кофе, чудесный кофе…. Когда она отошла, Скачков окончательно пришел в себя и непроизвольно хмыкнул: надо же, задремал!..

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

На улице, высматривая машину с зеленым огоньком, Скачков дождался, когда за рулем оказалась девушка, не парень. В последнее время у них в городе водителями такси стало работать много девушек. Он не стал садиться к парню, боясь неизбежных расспросов. Узнает, не отвяжешься! На всякий случай он забрался на заднее сиденье и сказал ехать в аэропорт.

Город был в огнях, вечерний развлекающийся город. Девушка за рулем вела машину без лихости, но уверенно, раньше всех срываясь с места после остановок перед светофорами. За городом вырвались на прямую ровную магистраль, Скачков откинулся и закрыл глаза.

На последних километрах перед аэропортом обогнали большой красный автобус с потушенными внутри огнями. На том месте, где обычно сидел он сам, Скачков разглядел задорный чубчик Кудрина. Он тронул водителя за плечо и попросил сбавить ход. Они пропустили автобус вперед и поехали следом.

На площади перед сиявшим зданием с высокой надстройкой автобус остановился у самой ограды. Скачков открыл дверцу машины, но спустил только ноги, а вылезать не стал. Он видел: из автобуса первым сошел Матвей Матвеич с чемоданчиком в руках, за ним повалили ребята. Соскочил Кудрин и завертел головой, кого-то высматривая. Скачков прикрылся дверцей, чтобы его не увидели. Девушка за рулем несколько раз с недоумением оглянулась на него.

– Подождите. Сейчас поедем, – сказал Скачков.

Команда потянулась в накопитель перед выходом на поле. Потом он увидел густую толпу пассажиров. Футболисты держались своей группой, позади всех. Шагая по полю, ребята часто оборачивались и поднимали руки. Скачков вышел из машины и приблизился к ограде. Вцепившись в металлические прутья, он смотрел за посадкой напряженно и страстно, как будто все еще зависело от него: броситься сейчас вперед и быстро занять свое место (в душе он ощущал нетерпеливое подмывание, как на поле, перед рискованным порывом). Но вот угнали трап, самолет стал с тяжким низким гулом разгонять моторы. Потом он тронулся, пополз и скрылся в глубине обширного поля, где узенькими просеками в темноте горели разноцветные огни. Через некоторое время он взревел еще грозней, разбежался и вдруг стал виден, круто поднимаясь в небо. Скачков стоял, задрав голову. Команда улетела без него. Он представлял, что сейчас делают ребята. Стороженко, едва уселся, скинул туфли, чтобы дать отдых ногам. Владик Серебряков уединился с томиком стихов. Матвей Матвеич, распустив чрево, невнимательно просмотрит газеты и устроится для сна. Кому-то подошла очередь на зачитанный детектив…

Резкий стук дверцы автомашины вывел его из задумчивости. Девушка-водитель, не переставая удивляться странностям пассажира, вытирала тряпкой ветровое стекло. Скачков машинально отметил, что в том, как она ловко умывала машину, видна была природная женская сноровка. У парней это выглядит совсем иначе.

Он дождался, пока в ночном небе не утих отдаленный рокот улетевшего самолета и побрел к машине. За последний день он словно постарел – так тяжелы были его шаги.

– Поехали.

Машину он отпустил возле дома, недалеко от перекрестка, где обычно выскакивал из автобуса с командой. В нем еще пульсировало возбуждение, будто он до сих пор видел огоньки на плоскости забирающегося в небо самолета. Постепенно острота прошла, он посмотрел наверх, и темный ряд знакомых окон напомнил о мерзком запустении необитаемой неубранной квартиры. Он медленно направился в магазин. Следовало привыкать жить по-новому, и он подумал, что для закупок у него нет с собой ни сетки, ни кошелки. «А, что-нибудь куплю, и ладно!»

В магазине было многолюдно, как всегда в последние минуты перед закрытием. Лихорадочно работал винный отдел, Скачков благоразумно обошел его. Впоследствии он не мог понять, что заставило его соблазниться рыбой, живой рыбой, остатки которой бойкая продавщица в засаленном фартуке и в рукавицах вылавливала из бассейна сачком на длинной ручке. Засунув в целлофановый пакет мясистого карпа, она бросила его на весы и вытянула шею, следя за бегающей стрелкой. Карп бился и панически двигал жабрами. Рассчитываясь, Скачков попросил налить в пакет воды.

– Этого у нас хватает! – воскликнула продавщица.

Зажав в руке устье пакета, Скачков увидел глаза ожившего карпа. Взгляд рыбы показался ему осмысленным, едва ли не благодарным. И он заторопился домой, решив пустить карпа в ванну. Там он совсем оживет.

Утреннее пробуждение было внезапным, будто ночевал он не дома, где просыпаешься медленно, со вкусом, а в чужом незнакомом городе, где сразу же после сна необходимо приниматься за множество неотложных дел.

В первую минуту ему показалось, что в квартире кто-то был, и он на миг ощутил радость, словно ничего у него не изменилось, а все происшедшее в последние дни – недоразумение, нелепая выдумка, сон…

Разочарованно зевнул и сел в постели. М-да… Все же как ни прибирай, а запустение не исчезало. Даже простыни постелены как-то криво, наспех, по-холостяцки. И вон, на плетеном ночнике, последнем приобретении Клавдии, носок висит. Видимо, вчера забросил, когда раздевался… А в Баку сейчас Арефьич поднимает ребят на утреннюю разминку. Пожалуй, встали уже, побежали. Зеленая лужайка, утро, хохмы Кудрина…

Сидел, зевал, мотал спросонья головой и вдруг захлопнул рот: кажется, в квартире в самом деле кто-то есть! На цыпочках стал красться в коридор, прислушался: да, вот опять… не то плеск, не то… Фу ты, боже мой, да это же вчерашний карп! Смотри ты, как развоевался!