В годы большой войны

— Очень рад! — воскликнул Енке, здороваясь с бывшим своим камердинером. — Какими судьбами? Где вы теперь?

— У его превосходительства сэра Нэтчбулл-Хьюгессена, — солидно ответил Эльяс.

— Что же вас сюда привело?

Кавас произнес заранее отрепетированную фразу:

— Турция и Германия всегда были друзьями…

— Ну а конкретнее? — спросил Енке.

Эльяс сразу перешел к делу:

— У меня есть возможность фотографировать секретные английские документы. Для начала хочу предложить две пленки. Семьдесят два снимка.

— Что же вы хотите взамен?

— Пока — десять тысяч фунтов за кассету, — выдохнул Эльяс Базна. — Если документы вас заинтересуют, кассета будет стоить пятнадцать тысяч… Только в твердой валюте. Германские марки меня не интересуют.

— Да вы с ума сошли!

— Как хотите… Такие пленки у меня оторвут с руками в любом посольстве… Всякому дорог свой ягненок. — В разговоре Базна любил пользоваться турецкими пословицами, поговорками.

— Пока это гусь в мешке, — в тон Эльясу ответил пословицей Енке. — Сначала надо знать, что это за документы.

— Согласен… Поэтому я и предлагаю пока умеренную цену. Свяжитесь с Берлином. Я могу подождать и позвоню в назначенное время.

— Может быть, лучше поговорить с Мойзишем, — вступила в разговор фрау Енке.

— Это верно, — согласился советник. — Посидите, я приглашу его к нам…

Бывший камердинер семьи Енков знал торгового атташе Леопольда Мойзиша. Впрочем, какой он атташе — разведчик из управления имперской безопасности, оберштурмбаннфюрер, подчиняется непосредственно Риббентропу… Предложение Эльяса — это по его части.

Через несколько минут советник Енке вернулся в сопровождении смуглого человека с настороженными глазами. Супруги Енке покинули гостиную, оставив каваса наедине с Мойзишем.

— Вам рассказали о моем предложении? — спросил Эльяс Базна.

— О чем это? — прикинулся непонимающим Мойзиш.

Кавас все повторил. Мойзиш молча слушал. Но когда Эльяс назвал баснословную сумму вознаграждения, немецкий резидент рассмеялся.

— Вы в своем уме?! — повторил он фразу Енке. — Откуда у нас такие деньги. Мы же не печатаем английские фунты стерлингов… К тому же надо еще знать, что за документы.

Эльяс повторил — готов подождать. Через три дня он позвонит, назовет себя Пьером.

— Приду, если будут деньги, — прощаясь, сказал Эльяс Базна. — Без денег и на кладбище не отвезут…

О кладбище сказал просто так — из пословицы слова не выкинешь. Внутри у каваса все пело — двадцать тысяч фунтов! Неделю назад о таких деньгах он не мог и мечтать!

Деловая встреча произошла в назначенный день. Мойзиш ждал. Пропустил в кабинет, запер дверь.

— Покажите пленку.

— Покажите деньги, — ответил Эльяс.

Они стояли рядом, не доверяя друг другу.

Мойзиш открыл сейф и достал деньги, несколько тугих пачек, перевязанных бечевкой. Он стоял спиной к Эльясу Базне. Вдруг Мойзиш резко повернулся к нему лицом. Резидент боялся Эльяса. Это успокоило каваса.

— Здесь двадцать тысяч фунтов, — сказал Мойзиш и снова запер сейф. — Но сначала я должен проявить пленку и посмотреть.

Эльяс протянул кассеты резиденту. Нескончаемо долго тянулись полчаса! Наконец Мойзиш вернулся. Он широко улыбался. Совсем другим тоном спросил:

— Хотите виски?

— Сначала деньги…

Резидент снова открыл стальную дверцу сейфа и выложил на стол пачки денег. На каждой цифра — две тысячи. Эльяс пересчитал пачки. Все правильно. Рассовал деньги по карманам. Налил виски, разбавил содовой водой. Пальцы его дрожали. Выпил залпом и попрощался. Торг состоялся.

Много позже, уже после войны, бывший германский посол в Турции барон фон Папен писал в своих мемуарах:

«Достаточно было одного взгляда на эти документы, чтобы сказать, что передо мной фотографии телеграмм английского министерства иностранных дел своему послу в Анкаре. Форма изложения, содержание их не оставляли никакого сомнения в подлинности документов».

Следующая встреча Эльяса с Мойзишем произошла в посольской машине в центре Анкары, все еще многолюдной, несмотря на поздний час. Эльяс юркнул в «опель-адмирал» и уселся на заднем сиденье.

— Пленка с вами? — спросил Мойзиш.

— А деньги?

— Здесь тридцать тысяч, — Мойзиш кивнул на пакет, лежавший на переднем сиденье.

— Почему такая маленькая пачка? — насторожился Эльяс.

— Купюры по пятьсот фунтов, — ответил Мойзиш.

Кавас протянул кассеты и забрал деньги.

— Когда вы решили работать на нас? — спросил немецкий резидент.

— Два года назад, — соврал Базна.

— В Берлине не верят, что один человек может сделать столько снимков.

— Помощники — мои руки, — усмехнулся кавас.

— Вам нужен бы настоящий помощник. Мы можем его подыскать.

«Эге! — подумал кавас. — Сначала помощник, потом — меня в сторону! Не выйдет!»

Вслух он сказал:

— У нас говорят: на одном канате два плясуна не танцуют.

— Как хотите… Мы дадим вам другое имя. Об Эльясе Базне никто не должен знать.

— Какое же?

— Назовем Цицерон.

— А кто это? — не понял кавас.

— Цицерон был консулом, — неопределенно ответил Мойзиш.

Базна снова не понял, откуда ему было знать древние имена, но имя понравилось: Цицерон — звучит.

— А почему вы на нас работаете? — снова спросил Мойзиш.

— Нужны деньги.

— Только?! — Мойзиш глянул на своего спутника. Он ждал другого ответа.

— Если говорить серьезно — ненавижу англичан, — соврал Эльяс. — Они убили моего отца.

— Это дело другое. Но неужели секретные документы так ненадежно хранятся в английском посольстве?

— Конечно, они на полу не валяются… Приходится рисковать.

В общем, Мойзиш был доволен своим новым агентом.

Вальтер фон Шелленберг распорядился выплачивать новому агенту любые деньги.

Каждая встреча с Мойзишем приносила кавасу все новые тысячи фунтов. Еще хорошо, что Мойзиш расплачивался с ним крупными, пятисотфунтовыми банкнотами…

В документах, которые Цицерон так аккуратно поставлял германскому посольству, все чаще повторялось какое-то таинственное слово «Оверлорд».