В городе древнем
Шрифт:
Степанов с Верой встревоженно переглянулись. Вера была уверена, что потом Мамин станет упрекать ее: зачем взяли этого старика?
Мария Михайловна с трудом повернула голову, долго блуждала взглядом, пытаясь найти человека, сделавшего какое-то замечание Владимиру Николаевичу, но не смогла — он стоял в стороне. Устав, махнула учителю рукой: мол, довольно, довольно!
Владимир Николаевич, взяв руку Марии Михайловны в свою, несколько секунд подержал ее и молча вышел.
Мамин, который по дороге к школе наметил примерно, что он должен сказать, переступив ее порог, вдруг не то
— Матери и сестры…
Хотя в школе стояла тишина, не все в дальних углах комнат услышали его слова. Кто-то переспросил:
— Что он говорит?
А Мамин вдруг ощутил, что ему доставляет радость повторить вот эти простые слова, и странно, почему он лишал себя такой радости раньше.
— Матери и сестры, — повторил он громче. — Вы сами знаете, что школа эта нам очень нужна… Как правильно сказал здесь преподаватель Воскресенский, нам нужно учить детей, чтобы было будущее, о котором мы все мечтаем… Нелегко вам будет на первых порах, мы это знаем…
Мамин стал говорить о том, какую помощь окажут выселяемым из школы. Все семьи — фронтовиков и нефронтовиков — получат строительный материал. Все!
Степанов тронул Веру за плечо: слышала?
Та лишь кивнула головой, озабоченно соображая: не минутную ли слабость проявил Мамин? Сумеет ли защитить свою позицию? Найти стройматериал в Дебрянске!
Но Мамин, словно узнав мысли Веры, повторил, чтобы подчеркнуть твердость своих слов:
— Получат все семьи — фронтовиков и нефронтовиков.
Он сказал относительно сроков: торопить не будут, но хотелось бы, чтобы жильцы управились за недельку…
Произнося это слово «недельку», Мамин имел в виду продолжить фразу: «недельку, полторы…» Но продолжить не пришлось: женщины одобрительно загудели: неделька, видимо, устраивала…
Степанов проверил список жильцов, составленный Таней, чтобы никого, не дай бог, не забыть. Узнавал исподволь, кому не под силу рыть землянку… Ничего не обещал, но что-то брал на заметку…
Уходили из школы и уносили с собой нечаянную радость и печаль. Кто бы мог предположить это, когда шли сюда?
Оказывается, кроме слов: «Мы так решили!» — есть и другие: «Матери и сестры…» — которые возвышают прежде всего того, кто их произносит.
Степанов был полон радостным сознанием: все решено по законам самой высшей справедливости. Как можно было выселить людей из школы, одним дав строительный материал, другим — нет? И Мамин понял это. Сумел перечеркнуть прежнее свое решение, взвалив на себя нелегкий труд выполнить обещание. Степанову хотелось всеми силами помочь этим людям в устройстве жизни. Выселенные из школы, несомненно, столкнутся с такими трудностями, которые не каждый выдержит.
«Помочь… Помочь…»
Немыслимо представить себе трудности сооружения простой землянки в условиях Дебрянска 1943 года, особенно для людей, не знакомых с плотницкими и землекопными работами.
Под Вязьмой, в первые недели войны, Степанов рыл землянки, окопы, склады для мин. Инструмент
был случайный, земля — каменистая. Лопаты гнулись… Но там работали мужчины, а здесь…Пообедав, Степанов пришел на площадь возле больницы. За это время солдаты сумели положить несколько венцов узкого и длинного корпуса будущей больницы. Пахло смолою, дымом цигарок… В сторонке были сгружены тес и бревна, недавно привезенные из части.
Степанов разыскивал солдата Андрея Сазонова, которого принял было за Семена Вырикова. Тот сидел на обрубке бревна и писал письмо. Другие курили, читали газеты: наступил перекур.
Солдаты с интересом смотрели на Степанова: этот человек оттуда, куда им только предстояло попасть. Был на фронте. Ходил в атаку. Где-то ранило… Прислали восстанавливать город…
Степанов присел на бревно рядом с Андреем. Старательно выводивший химическим карандашом слова, тот покосился на Степанова и продолжал писать, но, правда, уже не так сосредоточенно, как раньше.
Неподалеку от них ходила, как бы от нечего делать, Ира, которая приглядывала себе щепу и небольшие чурбачки, непригодные для строительства.
— Ты что, Ира? — догадываясь, зачем она сюда пришла, спросил Степанов.
— Дяденька, — обратилась девочка к Андрею. — Можно мне щепки взять?
— Чего? Щепки?.. Бери…
— А вот этот чурбачок?
— Бери и его…
— Только вы никому не отдавайте… Я сначала щепки снесу, а потом чурбачок… — попросила девочка. — Нет, сначала чурбачок, потом щепки… Только не отдавайте!
— Я посторожу, — сказал Степанов.
Солдаты смотрели, как девочка собрала щепу, аккуратно сложила пирамидкой… Когда она ушла, унося драгоценный чурбачок, Степанов сказал:
— А я к тебе по делу, Андрей, — и рассказал вкратце: не все выселенцы из школы могут построить землянки сами. Нельзя ли помочь?
Они не заметили, как на строительной площадке появился лейтенант, который прислушивался к их разговору.
— Почему, товарищ фронтовик, обращаетесь с просьбой не ко мне, а к моему подчиненному? Забыли устав? — обратился он к Степанову.
Андрей встал. Поднялся и побагровевший Степанов. Подумал: «Вот такие, как этот молоденький, во всем новеньком и старательно пригнанном обмундировании, больше всего и говорят об уставах! Больше всего и придираются! А я с товарищами учил уставы на ходу, направляясь на фронт. Вот так! И пилотку получил такую, что она налезала на глаза. Не было другой. И не было кому жаловаться. Слава богу, что попался кусок алюминиевой проволоки, которой защемил край пилотки, таким образом укоротив ее. Только потом выпал случай сменить головной убор. А этот весь в новеньком, с иголочки!»
— Что же вы молчите, товарищ фронтовик? — уже мягче спросил лейтенант.
Степанов смирил себя и как можно спокойнее проговорил:
— Я не думал, что вы придете, товарищ лейтенант.
— Понимаю… — Лейтенант разглядывал Степанова. — Где воевали? Кем?
Степанов заметил: взявшиеся за топоры солдаты оставили их, прислушиваются. Он ответил, как всегда, кратко, и это, наверное, понравилось лейтенанту.
— Давайте знакомиться. Лейтенант Борисов. — Лейтенант протянул руку.