В городе древнем

Те, кто наблюдали эту сцену, не могли сомневаться, что они едут на фронт. А куда еще нужно подполковнику и майору? Куда? Армия наступала, освобождала в день десятки городов и сел, пора была горячей — только поспевай…

Но все же это были не простые офицеры — это уезжали военные корреспонденты, и они-то могли бы и задержаться в Дебрянске… Однако не задержались.

Степанов направлялся в столовую и увидел только удалявшуюся машину и Захарова, который, входя в дом, громко хлопнул дверью: остался недоволен визитом.

Но внимание Степанова было почти тотчас отвлечено другим. Что-то изменилось в знакомом до мелочей пейзаже. Столовая была неподалеку от райкома, и нужно было выйти за пределы уцелевшей улицы, чтобы понять, в чем дело. В одной стороне, в другой, в третьей, то пропадая за буграми кирпича, то вновь появляясь, копошились люди. Рыли землянки. Три сразу!

Степанов направился к ближайшей. Работавшие не обращали никакого внимания на подходившего к ним человека. Один копал землю, другой топором ошкуривал стояки.

— Товарищ лейтенант? — удивился Степанов, признав в плотнике Борисова.

Лейтенант отложил топор в сторону:

— Я… А что ж?.. Чем хуже других?.. — Он как бы оправдывался перед Степановым. — Все равно придется блиндажи на фронте строить и те же землянки рыть… Ведь так? Выходит, практика!

— Наверное, придется… Здравствуй, Андрей! — Степанов только сейчас смог поздороваться с землекопом.

— А, Степанов… — Андрей вытер пот со лба. Наверное, рад был передышке. — Никогда не думал, что так трудно рыть простую землянку!

— Лейтенант, а обязательно ли ошкуривать стояки?

Борисов посмотрел на белые столбы, валявшуюся на земле кору, пожав плечами, ответил:

— Я не плотник, но знаю: положено бревна ошкуривать… Иначе все сгниет раньше срока…

— Когда строят дом, конечно, ошкуривают… Но это ж землянка. Простоит несколько месяцев — и хватит с нее!

— «Несколько месяцев»! — Быть может, впервые лейтенанту ощутимо, вещно представилась жизнь в такой землянке. — «Несколько месяцев»! — раздумчиво повторил он.

— Наверное, так… И там ваши копают? — Степанов указал глазами на работающих в других местах. — Значит, майор пошел навстречу?

— Да… И вот что интересно: все хотят жить на месте своих домов. Все. А чем этот клочок земли лучше других?.. И здесь — кирпич, и там — кирпич…

— Воспоминания… Мы забываем подчас, что история есть не только у государств и народов, но и у каждой семьи — славная или бесславная…

— Пожалуй, да… Тут эта женщина, допустим, родилась или сама родила… Кто знает?.. Или, опять же, выходила замуж… Жила…

Степанов вместе с лейтенантом пошел посмотреть, что делается на строительстве больницы. Корпус заметно поднялся на несколько венцов. Таня Красницкая беспокойно ходила возле.

— Хотят вход сделать с улицы… Не знаете, Михаил Николаевич, где здесь была улица? — спросила она подошедшего Степанова.

— Здравствуй, Таня! — радостно сказал он.

— С ума сошла!.. Я думала, мы уже виделись… Здравствуйте, Михаил Николаевич.

— Ничего… А улица была вот здесь… — Степанов провел рукой в воздухе прямую линию. — Как дела, Таня?

— Идут… — И, погрустневшая, умолкла. Ни легкости в движениях, ни доброй улыбки, которой обычно так и светилось круглое Танино лицо.

— Что случилось, Таня?

— Опять все к вам…

— Рассказывай, рассказывай! — настаивал Степанов.

— Мария Михайловна, больная и одинокая, плачет тайком ото всех. Зовет своих сыновей Степу и Диму, просит, умоляет, чтобы забрали ее отсюда. Но на Степу еще в первые дни войны пришла похоронка, а от Димы до сих пор ни слуху ни духу. Все собираются разъезжаться, может, боится, что оставят ее в школе. Я договорилась со знакомыми, они живут в сарайчике за станцией. Марию Михайловну могут взять. Но как и на чем ее перевезти?

— Да, это задача не из легких…

Степанов взглянул на часы. Подумал: «Вот бы эту «грандиозную» операцию описать лейтенанту Юрченко. Он не поверит, как сущие мелочи вырастают в проблемы».

— Пойдем, Таня.

Борисов, намекая на что-то, весело пожелал:

— Успехов, товарищ Степанов! — и проводил Таню откровенно завистливым взглядом.

Теперь на тропке они увидели Захарова и Троицына, которые, видно, обходили новостройки, как ни странно звучит это слово в применении к землянкам и баракам. Вскоре стал слышен их громкий разговор.

— А что я мог сделать, Николай Николаевич? — судя по всему, оправдывался Троицын. — Мамин — добрая душа. А каково мне?

Степанов догадался, что речь шла, по-видимому, о решении Мамина выделить строительные материалы всем выселенцам.

— И откуда ж ты взял столько бревен?

— Откуда берут хозяйственники, Николай Николаевич? Из своего загашника…

— Буду иметь в виду, — принял в расчет это признание Захаров. — Все твои отговорки с этого часа не принимаются.

— Николай Николаевич! — взывая к справедливости, взмахнул короткими руками Троицын. — У меня всё уже выскребли до дна! Честное слово!

— Ладно, ладно, — покровительственно ответил Захаров. — Когда тебя лучше заслушать на бюро? Сейчас или подождать?

— А мне все равно, Николай Николаевич… — равнодушно ответил Троицын.

— Это ж почему?

— Сейчас или погодя — все равно ругать будете! Должность такая…

— У меня хорошая, — иронично скривил губы Захаров. — А ты сегодня не греши, Троицын… Вон сколько у тебя помощников! — Взмахнув рукой, Захаров указал в сторону землянок и бараков, где работали воины.

Степанов стал сворачивать с тропки, уступая дорогу Захарову и Троицыну. Поравнявшись, поздоровался.

— А-а, Степанов!.. — приветствовал его Захаров и вдруг досадливо щелкнул пальцами: — Не догадался я о помощи военных сказать!.. Тогда, может, задержались бы…

На вопросительный взгляд Степанова ответил:

— Журналисты приезжали… Не остались. Подполковник и майор… — Захаров назвал фамилии двух известных писателей, корреспонденции и статьи которых часто появлялись в московских газетах и пользовались большой популярностью на фронте и в тылу. Газеты с их материалами передавали из рук в руки, читали вслух… — Не остались!.. — За сдержанностью в голосе Захарова все же слышались горечь и обида. — Не заинтересовали мы их!