В гостях у сказки 1

Девочка внезапно спотыкается и сломанной куклой катится по палубе.

Твою ж мать. Интересно, у меня на лбу сейчас брызги или холодный пот?

***

Конго на секунду прикрыла глаза, ощущая, как глубоко внутри неё что-то ломается, как вскинувшаяся ремонтно-восстановительная система мечется в попытках найти неисправность, но растерянно замирает. Ведь нельзя починить то, чего нет. Даже если оно болит.

Сбой, всего лишь системный сбой. Ядро «Майи» не смогло завершить программу и зациклилось.

Надежда — действительно глупое чувство.

Осторожно, словно боясь потревожить, Конго коснулась своим бортом теперь уже окончательно отключившейся «Майи» и, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, перешла к ней на палубу, опустившись на колени рядом с безжизненным телом аватары.

Как-то незаметно подошедший человек опустился рядом и, раньше, чем она успела помешать, провел рукой по лицу проекции, опуская ей веки.

— Умершим глаза закрывают, последняя дань уважения, — непонятно объяснил он.

— Она не была живой, — бесстрастно бросила Конго.

— Разве? А что вообще значит, быть живым?

Конго промолчала. Наверное, потому что сама не знала ответа. Эта Майя не была ментальной моделью, просто программа, кукла, строчка кода. Но тогда почему у неё такое чувство, словно она потеряла часть себя?

— Конго, а что с ним… с ней… с «Майей» будет дальше? — внезапно спросил человек.

— Почему тебя волнует её судьба?

— Не знаю. Просто… «Майя» — красивый корабль, нельзя ему без души. Неправильно это.

— Души?

— Ну… понимаешь, в моем мире моряки считали, что у каждого корабля есть душа. Что он не просто набор механизмов, заключенный в коробку брони, а живой. Что у каждого свой характер, судьба… Ведь даже построенные по одному проекту корабли не бывают одинаковыми, как и люди. А ваши аватары, проекции… словно воплощение души. Вы улыбаетесь, злитесь, грустите… живёте, в общем. Прости, я коряво объясняю, но лучше не получается.

Живые… Конго поднялась на ноги.

— Ты спрашиваешь о будущем «Майи», но не интересуешься своим. Почему?

Человек равнодушно пожал плечами.

— А смысл? Повлиять-то я на него никак не могу. Ну вот рухну сейчас перед тобой на палубу с воплем «Отпусти, пожалуйста!» и что изменится? Ты меня отпустишь, что ли?

— Пятьдесят миль на юго-восток остров Хоккайдо.

— Э-ээ... и что? — человек непонимающе захлопал глазами.

Вместо ответа Конго указала на подошедший к другому борту «Майи» эсминец из дозорной группы.

— Там люди, твой народ.

Растерянно повертев головой, человек открыл рот, словно собираясь что-то спросить, потоптался, и, так ничего не сказав, направился к появившимся над обрезом борта сходням.

— Виктор… — неожиданно для самой себя, окликнула она его, — как люди хоронят умерших?

Человек остановился. Оглянулся.

— В море, Конго. По обычаю, тех, кто в море живет, в нем и хоронят.

Эпизод 4. Земля

Ну вот, снова робинзоню. Теперь на острове и вроде как среди людей. Только в том-то и дело, что вроде. Еды нет, денег нет, перспектив нет. Единственно, с крышей над головой никаких проблем, уж чего-чего, а брошенных домов в бывшем припортовом районе хватает. Бежит народ отсюда при первой же возможности, поскольку «демонов, приходящих из тумана», боятся до умопомрачения. Вон, даже полиция предпочитает у берега не показываться — так, промелькнет изредка патрульный автомобиль, да беспилотник в небе прострекочет.

Послонявшись пару дней по твердой земле, я понял, что просто загнусь. Ибо работы тут нет даже для местных, а соваться в город без документов и со своим знанием японского… Впрочем, там тоже с работой сейчас не очень.

В итоге присоединился к окончательно отчаявшимся, что рыбу в бухте ловят. Ну, как присоединился — тупо взял первую попавшуюся лодку и погрёб. Когда хозяин прибежал, я уже метров за сто от берега веслами махал.

Ох и намаялся же тогда с сетью. Совсем отвык от этого дела, оказывается, пока в городе жил. Но наловил в итоге, благо рыбы тут немеряно, промышленно-то давно не ловят.

Вернулся на берег, а там уже человек десять собралось. Думал, бить будут, а они на меня как на привидение таращатся. Оказывается, даже те, кто совсем безголовый, дальше ста метров от берега отходить не решаются, а я чуть ли не в открытое море выгреб.

Ну дык, жить захочешь, не так раскорячишься. Тем более я процентов на девяносто был уверен, что обычный эсминец Тумана по деревянной лодке с веслами стрелять не будет. Да и не подходят туманники близко к берегу. Вон, даже тот, что меня на остров отвозил, километра за два до земли высадил. Хорошо хоть на плот, а не прямо в воду.

Но не объяснять же это местным, они и так перевозбудились - залопотали что-то на своём басурманском и типа прозвищем наградили: «Безумный гайдзин». Я как услышал, настоящим попаданцем себя ощутил, даже по сторонам заозирался. Нет, ну а чего? Грозное прозвище уже есть, значит сейчас появится мудрый старый сенсей, возьмет под своё крыло, научит тайному у-шу шанхайских ниндзя, поделится житейской мудростью, деньжат опять же подкинет… А потом он окажется последним из кого-то там и признает во мне Избранного. Классика же.

А вот буй! В смысле, сенсей-то появился, но только две трети улова, как хозяин лодки, забрал. С-скотина.

Ну да черт с ним, в морду не дали и то хлеб. А настоящий сенсей ещё не дошел, наверное. Ну или там заплутал по старческому маразму.

Вот так и живу. В смысле, выживаю. Днем в море за рыбой, вечером к скупщику с рыбой, потом в конуру, готовить рыбу.

Как в сказке, «О рыбаке на рыбке». Скоро сам чешуёй покроюсь, блин.

Тряхнув головой, чтобы отогнать мрачные мысли, я покосился на толстого перекупщика, тыкающего сосискообразным пальцем в электронные весы и поморщился. Ну вот какого хрена он там перевешивает по третьему разу? Но выступать понятно не стал, не с моим статусом тут пальцы гнуть.

От нечего делать, окинул взглядом помещение лавки и в который раз подавил завистливый вздох. Красиво жить не запретишь. Лампочка под потолком светит, кофеварка на столе булькает, вон, даже кондиционер шуршит! Жирует, гад. Моих доходов разве что на пальчиковый фонарик хватает, ибо в нынешней Японии паршивый аккумулятор для мобильника зарядить стоит столько, словно его тебе чистым золотом заливают.

— Твои деньги, Виктаар-сан, — толстяк, наконец, закончил священнодействовать, небрежно бросив на стойку пачку потрёпанных йен.