В Иродовой Бездне (книга 3)

И души людские гибли, гибли навеки.

Фан Фаныча отправили. В колонну прибыло много преступного элемента. Преступный мир жил своей жизнью, своими законами. Старые воры — «паханы» командовали ворами и бандитами. Их начальство ставило бригадирами и вынуждено было с ними считаться. Через них оно старалось приучить воровской мир к труду. Лева знал их всех, и они (воры) знали его и знали, что он отбывал не первый срок. Так или иначе все вопросы с ним старались улаживать мирно. Приезжавшие же новые воры часто пытались брать Леву «за горло», но он не чувствовал страха перед ними и делал что мог, а там, где нельзя, прямо говорил «нельзя». Лева знал, что и волос не упадет с головы без воли Отца, и действовал смело.

Как-то в лагерь прибыл один вор. Ему здесь не понравилось, и он пришел в амбулаторию и потребовал, чтобы его выписали в этап, который как раз собирался к отправке.

– Иди к начальнику, — сказал Лева, — он выписывает, у него формуляры заключенных, а мы только проверяем здоровье.

– А я говорю: включите меня в этап! — грозно сказал бандит и сверкнул глазами.

— Не могу.

— Не можешь?! — И, показывая нож из кармана, направился к Леве.

Лева не испугался. Он бросился к бандиту и сказал:

— На, режь! Ты знаешь, что ты делаешь? Мы все делаем, чтобы поддержать ваше здоровье, лечим, кладем в больницу, а ты хочешь наплевать в тот колодец, из которого пьешь. Подумай! — твердо произнес он, смотря прямо в глаза бандиту.

Тот спрятал нож, выругался и ушел.

Грех, злоба, страдания — пропитывали все.

Вернулся Тишин из командировки и включился в медицинскую работу. Он проводил медицинские осмотры женщин лагеря. Вечерами, когда Лева сидел у него и читал учебник «Внутренние болезни», Тишин делился своими похождениями.

Осматривал я женщин в прачечной. И вот там есть одна беременная. – Ты знаешь об этом?

– Знаю, — ответил Лева.

– Ничего, хорошенькая. Аборт делать не хочет. Ну, это ее дело. Я ей говорю: я, как врач, тебе во всем помогу и от работы освобожу, — только живи со мной. А она так и не согласилась.

– Да для чего она вам? — спросил Лева. — У вас женщин и так хватает.

– Нет, с ней безопасней. Ведь она беременная, значит, от меня не забеременеет, а другие могут. И тогда только лишние переживания. Вот мне рассказывали недавно: в одном лагере Сиблага один врач жил с одной воровкой, она и забеременела. Не захотела делать аборт, а потом ходила и, указывая на свой живот, говорила: «Это от доктора, от доктора». Он не знал, куда от стыда деваться.

«Бедный и грязный душой, — думал Лева. — Несмотря на то, что доктор Тишин морально разложился, с ним приходилось работать. Так было и в первые века, когда христиане жили среди людей. И ап. Павел говорит:»…Иначе бы нам надлежало выйти из мира». Но мы призваны быть среди них. Быть солью, осолять, нести свет. Но, увы! В эти жуткие, темные годы мы не светим, не осоляем…»

Медсестру Раю — ту самую, с которой жил доктор Тишин, — вызвал за зону уполномоченный. Что с ней там было, никто не знает. Но вернулась она оттуда совершенно пьяная и долго кричала и плакала на весь лазарет: «Мама, мама!» Била себя в грудь и снова, снова заливалась пьяными безутешными слезами.

И все это был грех, и кругом был грех.

Те газеты, которые удавалось Леве прочесть, убеждали его, что строительство растет, и люди изменяются, становятся новыми, необыкновенными, «человек меняет кожу». Так писали газеты. «Может быть, — думал Лева, — только здесь, у нас, так темно и беспросветно, а там, на воле, под влиянием новых идей, люди преображаются, становятся чистыми, светлыми, прекрасными? Нет, этого не может быть! Без Христа человек во всех условиях, даже самых прекрасных, остается бедным, несчастным грешником».

На фоне этой жизни Лева особенно оценил то, с чем он познакомился с самого детства — дивное Евангелие Христа, которое по-прежнему светило ярким светом в его душе. В своем очередном письме к матери он писал:

«Тебе, мама, я должен быть особенно благодарен, что с детских лет ты познакомила меня с тем, что есть у людей самое великое — это познание истины. Ты с детских лет через чтение книг, заронила в меня искру тяготения к науке. Ведь даже учиться читать, как я помню, я начал с книги «Интересные птицы». А главное — ты познакомила меня с Книгой книг. Да, такое столь полноценное воспитание вряд ли кто может не оценить. Правда, из меня ничего не получилось. Жизнь, непогода и опять непогода. Лучшие порывы и стремления смяты. Однако причин для уныния нет никаких. Ты, дорогая мама, сделала, что могла, и теперь нечего беспокоиться. Он верен, и написано: «Никто из уповающих на Него не погибнет». Весьма рад что у вас все благополучно и вы здоровы, нехорошо только то, что ты, мама, расстраиваешься из-за меня. Надеюсь, что папа успокаивает тебя и ободряет именем Того, Кто сказал: «Я успокою вас».

Дорогой папа! Я верю, что с мудростью, дарованной тебе, ты заботишься о бодрости домашних, и никакое облачко не нарушит нашего семейного спокойствия и счастья…» Иногда Лева задумывался: почему его папа, дядя Петя и другие верные служители Бога или сидят в тюрьмах, или, пребывая на положении ссыльных, не распространяют Евангелие. И ответом было одно: ночь объяла всех. Ему вспомнилось, как в свое время отец сказал ему, что наличие семьи, детей, о которых он обязан заботиться, удерживало его от большой жертвенной работы на нивах народных. Он говорил, что он с радостью принес бы себя в жертву на большую проповедь Евангелия среди людей, но годами должен был растить детей, заботиться о них, так как это было поручено ему от Господа.

И вот теперь, мы, его дети, равно и дети дяди Пети (а их у него немало) — куда и как оказались годными? Они растили нас для служения Спасителю, вкладывали столько сил, любви и заботы, — а что получится из нас?

Глава 18. Всегда с Иисусом

«Все заботы ваши возложите на Него, ибо Он печется о вас».

1 Петра, 5:7

Зима 1936/37 года. Страшная зима, унесшая столько безвинных жизней. В скольких душах она убила веру в справедливость, в торжество правды! Для Левы, однако, она пролетела незаметно. Опять наступили теплые дни, таял снег, оживала природа. Приезжавшее начальство как из санчасти, так и другое очень удивлялось, что районною больницей заведует фельдшер, и решало — прислать врача. Действительно, спустя некоторое время с этапом прибыл седоватый, пожилой врач Букацик. Он должен был работать под руководством районного врача Тишина. Но, как говорит пословица, два медведя в одной берлоге не живут. Недолго между ними были хорошие взаимоотношения. Вначале руководство больницей Тишин целиком поручил Букацику, Леве же дали отдельную палату, в которой лежали сифилитики; он ее должен был вести под руководством Букацика, который был специалистом по кожным и венерическим болезням. Леву это нисколько не огорчало. Наоборот, он был даже доволен, что будет иметь опыт и знания в лечении сифилиса. Он верил, что его Лучший Друг Иисус все устраивает для него только к лучшему. И он нисколько не огорчился, что его отстранили от ведения терапевтических больных.

Врач Тишин, периодически приезжая в районную больницу, проверял работу и давал указания. Но вот ему кто-то шепнул, что за медсестрой Раей, которая была ему близка, ухаживает Букацик. Это произвело на него впечатление разорвавшейся бомбы. Он тут же начал делать обход больных в больнице, проверять истории, болезни, санитарное состояние и в результате при всех накричал на Букацика, как на якобы «ничего не понимающего» врача, отстранил его от ведения больных, оставив ему только венерических больных, а терапевтических поручил опять целиком Леве.