В Иродовой Бездне (книга 3)

Прошло несколько дней. Его никуда не вызывали. По вечерам, возвратившись с работы, Михаил Данилович и другие братья издали стояли напротив окна карцера. Конвой с вышки не разрешал приближаться и переговариваться. Чтобы повидать Леву, подходила одна молодая женщина. Это была Валя Данилевская. Она здесь работала на общих работах, и, когда Лева прибыл сюда, они встречались. Она пригласила Леву принять участие в местной агитбригаде в качестве суфлера. Это для того, чтобы они могли вечерами встречаться и беседовать. Но Лева отказался. Они встречались очень редко, случайно. Теперь же Валя знала, как и все заключенные, что случилось с Левой, и переживала за него.

Стоя вдали, смотря в окно карцера, в котором находился Лева, она пела:

«Что стоишь, качаясь, горькая рябина,

Головой склоняясь до самого тына…

Но нельзя рябине к дубу перебраться,

видно, сиротине век одной качаться…»

Это песнопение навевало на Леву грусть. Но в то же время ему отрадно было сознавать, что за него переживают не только его близкие друзья, но и знакомые. В душе, а иногда и вслух, вполголоса, он напевал гимн, который теперь особенно стал для него близок:

«В пустыне греховной земной,

где неправды гнетущий обман,

я к Отчизне иду неземной

по кровавым стопам христиан.

В край родной, неземной

от обмана мирской суеты

я иду и приду

к незакатному Солнцу Любви.

Темнеет вечерняя мгла,

длится тяжкий и скорбный мой путь,

но не гаснет надежда моя.

Я в Отчизне родной отдохну.

Иди же смелее вперед,

за Христом, не пугаясь врага.

Скоро кончится путь твой земной,

засияют Сиона врата».

Как-то утром пришел фельдшер и сообщил Леве, что конвой, который проводил избиение, удален из охраны колонны. В тот же день вечером Леву вызвали в следственную часть, попросили рассказать все. Потом ему сказали, что дело его прекращено, он признан невиновным и освобождается.

Как радостно освободиться из заключения в заключении! Хотя Лева по-прежнему остается тем же заключенным, но теперь он все-таки в относительной свободе. Всей душой благодаря Господа, Лева побежал в барак. И бригадир, и все собригадники, радостно приветствовали его.

— Ну, и пережили мы за тебя! Думали — пропадет парень ни за что…

Радостные объятия, поцелуи с братом Михаилом Даниловичем и другими братьями. Был сразу же организован «чай на травке», где все вознесли благодарственную молитву за избавление Господом Левы от страшной опасности.

На другой день Леву ожидала еще большая радость: в колонну приехала врач — начальник санчасти. Лева подошел к ней.

— Смирнский! Где вы пропали, просто провалились. Нам нужны медработники, и вдруг вы исчезли, никак не могли найти.

Лева рассказал о своих приключениях.

— Сейчас же иду звонить в управление, — сказала начальница санчасти, — чтобы оформить по телефону наряд на перевод вас опять в райбольницу.

Она позвонила и сообщила Леве, что он завтра же будет отправлен на прежнее место своей работы.

– Лева, я так за вас переживала! — говорила Валя Данилевская. — Ну, слава Богу, все хорошо, и вы возвращаетесь на прежнее место работы.

– Да, слава Богу! — сказал Лева. — Господь защитил, и люди разобрались.

– Желаю вам успеха, освобождения, учебы в Москве. Вот мой адрес московский. Я скоро освобожусь, пишите, приезжайте…

Трогательно было прощание Левы с дорогим братом Михаилом Даниловичем и с другими братьями.

– Как хотелось бы встретиться с вами на земле, на нивах Божиих! — говорил Лева.

– Благослови тебя Бог в путь на труд для Него. Встретимся ли здесь, на земле? — задумчиво сказал Михаил Данилович. — Не знаю, но у Господа встретимся. Там будет то, чего нет здесь: вечное, непреходящее…

Глава 21. Сохранен

«Я хочу, чтоб он пребыл…»

Иоанн. 21,22.

Лева с радостью ехал работать в районную больницу. Он соскучился по медицине, ведь это было призвание его жизни — оказывать помощь больным, способствовать восстановлению здоровья человека. То, что он работал на трассе, копал глинистую землю и отвозил на' тачке под откос, было тоже неплохим делом. Ведь строили железную дорогу, которая будет способствовать передвижению людей. Сидеть без работы — это самое страшное,

Освободившись, Лева начал переписываться с Валей, но вскоре переписка между ними прекратилась, и о дальнейшей ее судьбе Лева ничего не знает. В своем последнем письме к нему из Москвы Валя писала: «Я вышла замуж. Поздравлять с сыном или дочерью еще рано и вряд ли придется, так как я этих «цветков» не хочу. Насчет твоего поступления в мединститут: Лева, ты большую ошибку сделаешь, если не поступишь в Москве. Забудь на время свое положение и поступай в Москве. Я уверена, что ты поступишь. Таких толковых, преданных своей работе и учебе людей мало. А есть много чего порассказать…»

Средней Азии, в Каттакургане, он был безработным и ходил отмечаться на биржу труда. Всякая честная работа хороша, если она по силам и здоровью человека, но иметь призвание — это драгоценно. Лева же, по его вере, имел призвание от Бога, и поэтому ему теперь было особенно приятно, что опять займется лечебной работой.

Он вошел в районную больницу и радостно приветствовал всех: санитарок, санитаров, фельдшеров. Большинство из них были новые.

– Не знаю, найдется ли здесь для вас место? — говорил лаборант, здороваясь с Левой.

– Полагаю, если начальник санчасти направил, — возразил Лева, — следовательно, в работниках нужда.

Из своей комнаты вышел заспанный доктор Букацик и как-то холодно поздоровался. Лева пошел на кухню. Старый повар-китаец, которого он лечил от сифилиса, очень обрадовался приезду Левы и на его вопрос «как поживаете?» покачал головой и сказал:

— Ни как при вас, ни как при вас.

Из дальнейшей беседы с ним Леве стало ясно, что медперсонал сжился друг с другом и все лучшее тащит с кухни; в этом же участвует и врач Букацик. Когда здесь был Лева, он, проверяя состояние кухни, особенно следил, чтобы ни медработники, ни хозобслуга ничего лишнего не тащили из продуктов питания.