В каждую субботу, вечером
Шрифт:
— Вы спите, а я пока покурю в коридоре…
Пришел из школы Артюша. Увидел Кирилла Константиновича, недовольно сдвинул брови.
— Будешь кушать? — спросил Кирилл Константинович.
— Нет, — коротко ответил Артюша.
Он быстро выбежал из комнаты, бросив на ходу матери:
— Я к ребятам…
Он шагал по двору, хмуро глядя в освещенные окна комнаты.
«Что ему надо? Зачем он к нам приходит, ну зачем? «Будешь кушать?» А ему что за дело? Кто он мне?..»
Когда Артюша вернулся домой, Кирилла Константиновича уже не было. Мать лежала в постели,
— У тебя, по-моему, жар, — сказал Артюша.
Мать жестом подозвала его к себе.
— Ну что? — спросил Артюша.
Глаза матери медленно наполнились слезами. Но она не произнесла ни слова.
— Ты что, мама? — спросил Артюша.
Внезапно он все понял. Все сразу.
— Как хочешь, — сказал он, отвернувшись. — В конце концов твое дело.
Она все смотрела на него, а слезы текли из ее глаз и по вискам скатывались на подушку.
— Как хочешь, — уже мягче повторил Артюша.
Она была еще хороша и выглядела много моложе своих лет, и он вдруг подумал, что когда-нибудь, может быть даже скоро, она состарится, на нее перестанут смотреть на улице, и ей будет суждена одинокая, никем не согретая старость.
Она взяла его руку, пожала ее тонкими, горячими пальцами. А он почувствовал себя в этот миг сильнее, разумнее, чем она, — старшим в семье.
Спустя несколько дней Кирилл Константинович переехал к ним.
Он был хозяйственным, сразу же снял с матери Артюши все заботы по дому: сам закупал продукты, относил белье в прачечную, мыл посуду, случалось, даже и обед готовил.
Мать иной раз упрекала его:
— Зачем ты возишься на кухне? Я ведь тоже не без рук…
— Ты достаточно устаешь на работе, — возражал он.
— Ты тоже устаешь, — отвечала она, однако сдавалась, разрешая ему ухаживать за собой и выполнять всю домашнюю работу.
Артюша принимал его заботы как должное.
«Он сам так хочет. Что ж, пусть его…»
— Называй меня дядя Кира, — попросил его как-то Кирилл Константинович.
— Кира? — Артюша усмехнулся. — Это, по-моему, женское имя.
Кирилл Константинович замялся.
— Разве?
Артюша, не таясь, с издевкой посмотрел на него. Нет, он не мог заставить себя называть его «дядя», да еще «Кира». Он никак не называл его, а когда обращался к нему, то говорил «слушайте» или «знаете»…
Ему казалось, что мать тоже относится к отчиму свысока. Она словно бы не могла позабыть о том, что снизошла до него, да и он сам, кажется, не забывал об этом. Он внимал каждому ее слову, слушался ее взгляда, просто поворота головы.
Зимой она поступила на курсы английского языка. Три раза в неделю после работы уходила заниматься. Возвращалась поздно, и на столе ее всегда ждал чай и горячий ужин.
— Пей, Лиля, ты, наверное, устала… — говорил Кирилл Константинович, наливая ей чай.
Она кивала:
— Да, немного…
Артюшу в нем раздражало все — его постоянная улыбка, ровное, ничем не омрачаемое настроение, даже его преданность матери, даже стремление как-то угодить ему,
Артюше.— Но ведь с ним нам легче, — говорила мать, когда они с Артюшей оставались одни. — Смотри, я даже на курсы английского языка поступила, потому что у меня теперь больше свободного времени. И денег больше, да, да, это тоже кое-что значит…
Она так считает, что ж, он не будет с нею спорить, все равно своего отношения к нему он не изменит никогда в жизни!
Когда Артюша закончил семилетку, отчим предложил ему учиться дальше, закончить десять классов.
Артюше и самому хотелось бы учиться, но назло отчиму он сказал:
— Нет. Пойду работать.
— Успеешь, — отвечал отчим. — А пока учись, раз у нас есть такая возможность.
Артюша вопросительно посмотрел на него:
— У нас? Возможность? Какая же?
— Я достаточно зарабатываю, нам хватит…
— Ну знаете, — сказал Артюша. — Мало ли что вы хорошо зарабатываете!
Мать отнеслась к решению сына пойти работать спокойнее, чем Кирилл Константинович. Она вообще в последнее время казалась рассеянной, все больше молчала, а порой ни с того ни с сего раздражалась и говорила отчиму:
— Оставь меня в покое!
Артюше она сказала:
— Решай сам.
Артюша еще немного поломался для вида. Потом сказал примирительно:
— Так и быть. Окончу десятилетку, а там посмотрим.
— Вот это правильно! — обрадовался отчим. — Ведь ты же способный, ты просто все на лету схватываешь!
— Вообще-то учиться, конечно, интересно, — снисходительно согласился Артюша.
2
Весной Артюшина мать опять повеселела, стала опять красивой и веселой.
С курсов приходила поздно, иногда даже ночью. Соседи перешептывались, но она ни на кого не обращала внимания.
Кирилл Константинович не прислушивался к сплетням. Он раз и навсегда поверил ей, не подвергая сомнению ни одно ее слово, ни один поступок.
Впрочем, она ничего не объясняла ему. Уходя на курсы, коротко говорила:
— Приду поздно…
И он покорно кивал головой.
Когда бы она ни пришла, он не спал, дожидался ее. Заслышав шаги в коридоре, бежал в кухню подогревать чайник, наливал ей чай, подвигал тарелку с бутербродами.
Зачастую ей вовсе не хотелось есть, и она силой заставляла себя прикоснуться к чаю.
— Ну, чего ты не спишь? — спрашивала она его.
— Когда тебя нет дома, я не могу заснуть, — отвечал он.
Она была рада придраться к нему:
— Это что же, упрек?
Он обезоруживающе простодушно смеялся в ответ:
— Да что ты, конечно, нет! Просто не спится мне…
Она молча пожимала плечами. Карие глаза ее смотрели на него с непонятным выражением то ли жалости, то ли досады…
Утром, уходя на работу, она целовала Артюшу в щеку:
— У тебя все в порядке?
— Пока да, — отвечал за него отчим. — Но скоро у него экзамены.
— Да, экзамены, — торопливо повторяла мать и убегала. А Кирилл Константинович убирал со стола, подметал в комнате и говорил Артюше: