В когтях неведомого века

– Позвольте!.. – обрел наконец дар речи могучий кавалер графини, носящий щегольскую форму королевских гвардейцев.

– Позволяю!.. – царственным жестом отмахнулся от него шут, норовя поймать узкую руку графини, затянутую в шелковую перчатку, чтобы запечатлеть на ней страстный поцелуй.

– По какому праву?.. – не унимался обалдуй, никак не желающий признавать своего очевидного фиаско, не то от упрямства, не то по причине крайней врожденной тупости.

– Оставляю вас, мои голубки, на пару минут… – сообщил Леплайсан Жоре и графине, не спускающим друг с друга глаз. – Aliis inserviendo consumer[54]… Поворкуйте тут, потанцуйте, а мы с господином… Ваше имя, сударь?..

– Барон де Жевондье, сударь!

– Де Жевондье! О боже, что за имя!.. Тут душновато: мы с господином бароном выйдем в сад несколько освежиться и попутно решить вопрос относительно прав и обязанностей. Не скучайте!..

– Он его убьет… – растерянно промолвил Арталетов, глядя вслед удаляющейся парочке.

– Кто кого? – спросила дама и тут же перебила сама себя: – Впрочем, какая разница!.. Вы танцуете, сударь?..

* * *

В саду, куда шум бала доносился едва-едва, упоительно пахло какими-то цветами, даже не подозревавшими о всевозможных удобрениях, стимуляторах роста, цветения и плодоношения, а также вообще о химии, да и о ботанике заодно, и яростно пиликал на своих балканских скрипочках целый оркестр сверчков, несомненно эмигрировавших во Францию откуда-то из Молдавии или Румынии. Луна любовалась на все это великолепие, скупо расходуя свой серебристый свет.

Графиня и Георгий, сжимающий в своей ладони ее нежные пальчики, сбежали по мраморной лестнице и сразу стали невидимыми для всех.

Сердце Арталетова бухало, словно давешний молотовый снаряд на Монетном дворе, грозя пробить грудную клетку и улететь куда-то с третьей космической скоростью, чтобы навсегда покинуть бренную Землю и уйти в просторы мироздания. Он чувствовал себя на седьмом небе от счастья: мудрено ли – вот она, его мечта, его любовь, совсем рядом… Вовсе не бестелесный образ, вызванный из глубин подсознания ребенка семидесятых, зажатого суровой действительностью в жесткие тиски условностей, грезившего бесплотными призраками и абстрактными идиомами… Ее можно потрогать, с ней можно танцевать (боже, как боялся Жора в танце наступить своей хрупкой партнерше на ногу или допустить еще какой-нибудь непоправимый ляп!), можно поцеловать, в конце концов!..

Графиня увлекла едва стоящего на ватных ногах Георгия в узкий промежуток между высоченными кустами, источающими нежный аромат, и порывисто повернулась к нему лицом. Высокая грудь, полуобнаженная декольте и еще приподнятая корсетом, вздымалась в каких-то сантиметрах от него, запрокинутое лицо, полуоткрытые манящие губы…

Жора потянулся к ним, чувствуя, как садовая дорожка под ногами превращается в кисель, не сознавая, что делает, вдохнул чудесный аромат…

– Постойте! – Твердые ладошки графини уперлись в грудь Арталетова. – Дайте мне одну минуту, я вернусь в зал и сразу же – назад…

– Вас волнует судьба вашего кавалера, – стараясь приглушить горечь в голосе, полувопросительно-полуутвердительно промолвил Георгий, отстраняясь.

– А вы ревнивец, сударь! – Сложенный веер игриво шлепнул его по губам, щекотно задев при этом пушинками нос. – Как вам не стыдно!.. Ну, не дуйтесь, не дуйтесь… Я вернусь…

Чудесное видение ускользнуло, будто дуновение ночного ветерка, оставив после себя тонкий полузнакомый аромат… Нет, отголосок аромата, ощущение его…

Георгий со стоном опустился на влажную от росы траву, не думая о своем бальном наряде, стоившим, в переводе на «деревянные», почти как «Жигули» не самого раннего года выпуска.

«Вот продинамила так продинамила! – с отчаяньем подумал он, все еще надеясь на что-то и понимая, что все надежды тщетны. – Лох вы, д'Арталетт! Лох ушастый. И это не оскорбление, а медицинский диагноз…»

Откинувшись спиной на ограду какого-то фонтана, струйка которого едва-едва журчала, навевая дремоту, он, запрокинув лицо, бездумно смотрел в ночное небо, покрытое огромными мохнатыми звездами, и просто физически чувствовал, как уплывают минуты, а вместе с ними и остатки сумасшедшей надежды…

Он снова был подростком, неуклюжим десятиклассником, который вот так же, под июньскими звездами, ждал однажды до рассвета свою единственную…

В кустах поблизости давно уже слышались шепотки и недвусмысленное шуршание, взрослому уху говорящие о многом, но ни зависти, ни раздражения они у Георгия почему-то совсем не вызывали… Он по-прежнему смотрел в медленно поворачивающийся над ним небесный свод и ждал…

Наверное, Жора так и задремал с открытыми глазами, потому что внезапно поймал себя на мысли, что звуки, доносящиеся из бального зала, ничем не напоминают о веселье. Наоборот, вместо музыки и смеха слышались истеричные женские выкрики, раздраженные мужские голоса, отрывистые команды. Что случилось?..

Все это он додумывал уже на ходу, огромными прыжками несясь через ночной сад к освещенной лестнице, по которой сбегала, подобрав пышные юбки, одинокая женская фигурка.

– Графиня!

Женщина замерла на мгновение и, обернувшись на звук голоса, послала невидимому ей Арталетову воздушный поцелуй.

– Простите меня, шевалье! – прошелестело над притихшим садом. – Мы еще встретимся…

Георгий бросился за ней, уже понимая, что не успеет. Под ногами что-то блеснуло, и, припав на одно колено, он поднял изящную туфельку, всю усыпанную какими-то сверкающими камнями и оттого напоминающую филигранную хрустальную безделушку.

Туфелька. Изящная маленькая ножка. Заноза…

Так вот почему таким знакомым показался аромат…

Через секунду Жору уже толкала со всех сторон толпа, хлынувшая по лестнице.

– Держи воровку! Хватай ее!! Ведьма!!! – стократно размноженное, неслось со всех сторон. – Не уйдет!!!!

Георгий мгновенно оказался во власти людского потока, который тащил его за собой, крутя, будто безвольную щепку в бурном весеннем ручье…

Под ногами захрустело и звучно лопнуло что-то огромное, ребристо-круглое и влажно-скользкое, прыснули во все стороны какие-то мелкие хвостатые существа…

* * *

Расстояние между легкой лодочкой, на веслах которой сидело всего два человека, и тяжелой баркой, переполненной преследователями, поначалу казавшееся огромным, мало-помалу сокращалось. Вообще, эта гонка по ночной реке, практически неосвещенной, напоминала кошмарный сон. Столпившиеся на палубе барки вооруженные люди потрясали аркебузами и мушкетами, и на твердой-то земле не слишком точными в стрельбе, а на качающейся неверной опоре совершенно бесполезными, а также шпагами, кинжалами и тесаками. Георгий, прижатый грудью к фальшборту, с тоской озирался вокруг, мечтая найти хоть одно знакомое лицо, но взгляд натыкался лишь на оскаленные зубы, выпученные глаза, гневно топорщащиеся усы и бороды. Вероятно, Леплайсан, Барбаросса и остальные оказались в другой барке, отставшей от первой на полкорпуса, но идущей метрах в тридцати ближе к левому берегу.