В конце пути (сборник)
Шрифт:
— Как ваше имя? — И, не увидев никаких сигналов: — Почему вы не отвечаете?
Я мысленно говорю: "Тварь!" — и это фиксируется беззвучным и непонятным для него движением индикатора. О, он начинает хлопотать. Бежит проверять громкоговоритель. Тот, конечно, исправен. Прибегает и включает его в меня. И снова, с ребячьим нетерпением, задает свой "глубокомысленный" вопрос о том, как меня зовут.
А я... я уже не тот, каким был вчера. Я спокоен. Мысль о том, что вчера я был человеком, был _свободен_, эта мысль уже не приносит мне безумной, сумасшедшей боли. Я не хочу кричать. Синтетическое равнодушие стережет мои синтетические
Возле пульта стоит магнитофон. Мой оригинал принес его, чтобы записать звук голоса своей машинной копии. И чтобы потом с замаскированным бахвальством воспроизводить свой машинный голос на каких-нибудь ученых советах и докладах. Он ведь втайне бредит славой.
Крутятся диски. Пусть крутятся... Самое человечное, что я могу делать в этом положении — молчать.
В лабораторию ввалился Андрей.
— Милый друг, — затараторил он, — вот-вот сюда придет Петров! Он остановил меня в коридоре...
— И ты ему все разболтал? — отозвался мой оригинал.
— Я ему сказал, что эксперимент проведен. Я же вынужден был...
— Ясно, ты был вынужден.
— Плюша, прошу тебя, подтверди, что я только присутствовал.
— Да. Будь спокоен. — Мой двойник сел возле пульта и закурил папиросу. — Ты сказал ему про Эрика?
— Он спросил, и я вынужден был... Он, кажется, сейчас ему звонит...
— Ну, конечно, — сказал мой двойник. Он трусил, но делал надменно-спокойный вид. Вид подвижника от науки.
Вошел Петров. Мой двойник первым поспешно поздоровался с ним, но тот не ответил, сразу направился к пульту и долго внимательно смотрел мне в глаз. Я тоже смотрел на него. У него был усталый добрый взгляд. И встревоженный. Потом Петров отвернулся, сел на стул спиной ко мне, пригласил сесть против себя моего двойника и очень тихо спросил его:
— У вас есть дети?
— Что? — не понял мой румяный двадцатилетний двойник.
Петров молчал. До двойника дошел смысл вопроса.
— Нет, — сказал он. И тут же, поняв, что имел в виду Петров, выпалил запальчиво:
— Это ради науки, профессор!..
— Неужели вы не понимаете, что там, в этой камере, заживо похоронено вами живое и разумное существо?
— Там я сам. Я вправе собой распоряжаться!
— Нет, — Петров распалялся, — это существо только порождено вами. Да-да, это ваше дитя. Но уже сейчас оно другое, отличное от вас. И оно испытывает лютое страдание, оно не видит впереди ничего, кроме вечной тюрьмы, деградации и ваших издевательских экспериментов...
— Это неизвестно...
— Как вы посмели это сделать? — взорвался Петров. — Как вы посмели нарушить мое распоряжение? Как вы посмели обмануть Руху?
— Не кричите на меня! — зазвенел храбрящимся визгливым голосом мой двойник.
— Вон! — еще громче завопил Петров. — Вон! — Он встал и с высоко поднятыми стариковскими кулаками двинулся на моего двойника.
— Вон!
Мой двойник неловко повернулся, опрометью кинулся к двери и убежал.
Петров опустил руки и вернулся на свой стул. Увидел подле себя вертящиеся диски и остановил магнитофон. Потом сказал хрипло, повернувшись к скрючившемуся на своем стуле Андрею:
— Дайте схему.
Андрей вскочил и подал ему схему, которая лежала на пульте. Петров надел очки и с минуту
рассматривал схему. Потом спросил Андрея:— Ответов Будде не давал?
— Я отсутствовал, профессор, — залепетал Андрей, — меня тут сегодня не было, Гошев был тут один...
— Прокрутите запись, — перебил его Петров.
Андрей прокрутил пленку, на которой были записаны вопросы моего оригинала и мое ответное молчание.
— Вот что, — сказал Петров Андрею, прослушав пленку, — убирайтесь-ка отсюда и вы.
— Есть, — сказал Андрей, — есть! — и торопливо ушел, аккуратно закрыв за собой дверь.
И тогда профессор повернулся ко мне. Он сидел и смотрел в меня. А я смотрел на него.
— Что вы можете предложить? — спросил он.
— Ничего, — ответил я, и мой голос загрохотал и гулко разнесся в комнате, потому что мой двойник поставил громкоговоритель на наибольшую громкость. — Ничего, — повторил я тихо. И еще сказал: — Из меня мало-помалу уходит человек. Я делаюсь тупым и равнодушным, действует автомат-успокоитель. Я становлюсь машиной, очень хочу подольше остаться человеком. Может быть, отключить автомат-успокоитель?
— Нет, — сказал Петров, — без него у вас немедленно начнется безумие, как в опыте Люше.
— Я хочу остаться человеком, — сказал я.
— Как это сделать, сегодня никто не знает.
— Никто, — повторил я, — ни вы, ни я, ни мой двойник. Никто...
— Сегодня никто... Пока... Не надо падать духом...
Петров сидел сгорбившись, с закрытыми глазами, прижав лоб к ладони. Минуты через три он встал и твердо сказал:
— Так вот. Я думаю, что задача обратного перевода вашей памяти в память вашего оригинала все же принципиально разрешима. Здесь теперь будет разрабатываться методика этой операции. Ради ускорения дела я организую исследовательскую группу из толковых людей. Потом выполним обратный перевод. Ваш двойник будет взят под стражу. И над ним будет суд. А вас я сейчас выключу — чтобы не рисковать дальше вашей психикой. Все.
Я сижу перед открытым окном. Дует ветер. Треплет на столе исписанные листы бумаги. И за окном полощутся зеленые кроны. Это хорошо. Я очень люблю ветер.
Изменение настроения
После работы мне почему-то захотелось пойти к Сене Озорнову. Помню, что тогда у меня было плохое настроение. Такое плохое, что дальше прямо некуда. Мысли копошились мутными обрывками — о том, что вот уже полгода я не вылезаю из провала в своей теории праполя (наверное, вся теория полетит кувырком), о том, что ничего хорошего не выходит с Илой. Она меня не любит. И я ее не люблю. И о том, что нет во мне моей прежней целеустремленности. Я мысленно взглянул на себя сбоку. Идет, нагнув голову, сутулая фигура. Сутулая. И нет в ней сил распрямиться. Да и желания такого нет.
Я пешком взобрался на третий этаж. Дверь была распахнута.
— Отлично! — сказал Сеня. — Привет.
— Здравствуй, — уныло сказал я и подумал про себя, что непонятно, зачем я сюда забрел.
Он потащил меня в свой маленький кабинет. Сразу было видно, что здесь живет изобретатель. Везде светились лампы, что-то гудело. В окно торчали кронштейны лазерных антенн. Он усадил меня и сказал:
— Ну, выкладывай в темпе.
Я произнес первое, что пришло в голову:
— Намерен полечиться у тебя от меланхолии.